Неповторимое. Том 1 - Валентин Иванович Варенников

– это больше 25 процентов (мое месячное денежное содержание было 2200 рублей). В Черкассах мы платили 200 рублей за комнату и кухоньку, да и сама жизнь там дешевле. В Москве, конечно, будет сложнее. Однако выхода не было – я согласился. Бабка сразу поставила условие – деньги вперед. Я тоже поставил условие – отсчет начнется с 1 сентября. Я еду за семьей, привожу ее к этому времени в Москву и делаю первую оплату. Елизавета Ивановна согласилась. Мы вышли во двор и объявили, что теперь я, хоть и временный, но их сосед. На следующий день на организационном совещании нам еще раз представили нашего начальника курса генерал-майора Кудрявцева. Он зачитал состав групп и объявил, что старшиной курса у нас является полковник Лукашевич. Им оказался длинный, лет 33–35 верзила, тоже слушатель академии. Затем показал нам двух старшин полукурсов (то есть курс делится на две части, и во главе каждой – старшина полукурса – тоже полковник). Почему-то в лагере все это «начальство» казалось каким-то другим – более близким и демократичным. А теперь у них появился налет официоза, хотя были такими же слушателями, как и все. Нашему курсу достался 7-й этаж. В нашу группу вошли: подполковник Васильев (он был старший группы), подполковник Глазов, подполковник Дыбенко, подполковник Крикотень, майоры – Костин, Бочкарев, Григорьев, Жигулин, Керимов, Козьмин, Ледницкий, Варенников, капитан Кабалия и старший лейтенант Барабадзе. Всего 14 человек.

Забегая вперед, должен отметить, что наиболее яркими фигурами в нашей группе были все три подполковника и майор Григорьев. Последний, кстати, был из войск МВД. Остальные были приблизительно на одинаковом уровне. Что касается Керимова, Кабалии и Барабадзе, то эти офицеры, как сейчас говорят, кавказской национальности, были по распоряжению Берии зачислены в числе других двадцати человек без экзаменов – в целях подготовки национальных кадров Кавказа. На мой взгляд, это было сделано правильно. Другое дело, что не все из них потом проявляли должное усердие и старание в учебе. Что касается нашей тройки кавказцев, то они были на должном уровне – работали очень много и плодотворно, в обращении с другими были деликатны и осмотрительны. Несмотря на свою «кавказскую кровь», за три года у них не было ни одного срыва или случая некорректного поведения, хотя поводы для этого и бывали. Если что-то непонятно, обращались за помощью. Да и все мы, со своей стороны, хотели им всячески помочь, особенно старшему лейтенанту Барабадзе, который по своему положению и опыту, конечно, многого не знал и не понимал.

В то же время среди этих двадцати, зачисленных без экзаменов, были и такие, кто не отличался усердием и особенно не перетруждал себя. На предложения преподавателей организовать дополнительные индивидуальные занятия они реагировали отрицательно. А когда на очередном семинаре или контрольных занятиях кто-то из них получал двойку, то реакция была, как правило, однозначной: «Мне поставили двойку за национальность».

Особенно этой болезнью страдал майор Шахбазов. Все его тянули за уши, а он вместо благодарности постоянно ездил или писал в ЦК КПСС, что к нему предвзято относятся, потому что он не русский. Начинались расследования, проверки и т. д. Короче говоря, на третьем курсе ему везде ставили тройки – ответил он или нет, а дипломную работу написали за него преподаватели, как и текст доклада при защите. Все знали, что его надо побыстрее выпустить. Завалить его, конечно, можно было. Но дело в том, что слушателем академии он стал по решению правительства СССР; к тому же приехал на учебу со всей своей семьей, в которой восемь детей. Видимо, преподаватели опасались, что завал этого слушателя мог быть расценен как недопонимание национального вопроса.

С учетом интеллекта, особого характера и полной безответственности, не надо было Шахбазова вообще направлять в академию. По окончании академии он приехал в родной Баку, где был назначен комендантом. На этой должности со временем и закончил службу.

А вообще обо всех моих товарищах по группе у меня остались самые добрые, самые теплые воспоминания. Это были большие труженики и замечательные товарищи. Неудивительно, что все доросли до звания полковник, а некоторые получили в последующем и генерала. Когда после первого общего заседания нас распустили осваивать свои классы, мы прибыли к себе, там нас уже поджидал тактический руководитель группы полковник Самаркин. Мы облюбовали себе столы и закрепились на три года. Полковник Самаркин детально рассказал о порядке, который утвердился в академии, об особенностях при работе с секретной и другой литературой, о методах проведения семинаров, летучек, контрольных занятий, зачетов и годовых экзаменов. О групповых занятиях, особенно на выездных, он говорил долго и с упоением – видно, они ему были по душе. На следующий день я убыл за семьей. Ничего не сообщая в Черкассы, явился домой, а хозяйка говорит, что Ольга Тихоновна еще вчера полностью рассчиталась и переехала к Шаталовым. Прихожу к Шаталовым. Точно – вся команда в сборе: Семен Шаталов с женой Дусей и дочкой Люсей и моя Оля с сыночком. Перецеловались – и сразу за дело. Семен пошел созывать друзей-товарищей на «мальчишник» в столовую около Дома офицеров, а я побежал в полк представиться командиру по случаю поступления в академию. Мне запомнились его слова: – Мне известно было, что вы поступили, и я знал, что по возвращении домой вы обязательно зайдете ко мне. Офицер иначе не мог поступить. Вы недолго были в полку, но оставили о себе хорошую память. Спасибо вам за это. Я искренне желаю вам успешно закончить учебу и отлично служить, продвигаться по служебной иерархии, побывать в интересных, запоминающихся местах. Не бойтесь трудностей! Наоборот, они создают такую обстановку, когда можно проявить себя, проверить свои силы. От всей души желаю всяческих успехов. Подошел, по-отечески обнял. Я был растроган и искренне поблагодарил его за внимание, за предоставленную мне возможность поступить в академию. Сказал, что буду очень рад, если доведется служить под его командованием. Мы расстались и больше никогда не встречались, но его слова остались со мной и оказались пророческими. Посетив еще кое-кого в полку, я отправился в гарнизонную столовую. Был уже вечер. Хорошо, что сразу, как приехал в Черкассы, взял билеты на обратный путь, поэтому на душе было спокойно. В столовой собрались все мои друзья-товарищи, в том числе улыбающийся крепыш полковник Ланге. Рукопожатия, похлопывания, поздравления. Мы сдвинули столы, сели потеснее, и, хоть ужин уже давно закончился, сотрудники столовой с удовольствием взялись обслуживать наше застолье. Выступили все, но первым – Ланге. Он сказал приблизительно то же, что и командир