Миры Роберта Хайнлайна. Книга 17 - Роберт Хайнлайн

Лазарус уставился на доказательство своей страсти, восставшее во всей красе, и хлопнул по нему.

— И чего тебе понадобилось? Тут тебе ничего не обломится. Мы же в Библейском поясе.

И в самом деле! Дедуся Библии не доверял и по стандартам Библейского пояса не жил, однако Лазарус не сомневался — приведись ему нарушить этот кодекс, дедуся без жалости застрелит его, защищая честь своего зятя. Впрочем, возможно, старик сперва разок выстрелит в воздух, давая ему возможность сбежать. Но Лазарус не намеревался рисковать жизнью. Что если ради зятя дедуся пожелает проявить меткость? Уж Лазарус-то знал, как метко стрелял старик.

Надо забыть, забыть обо всем. Незачем давать дедусе и отцу повод для пальбы; ему не хотелось даже сердить их. И ты тоже забудь обо всем, сгинь, змей безглазый! Лазарус вспомнил, что отец скоро приедет домой, и попытался представить его себе, однако образ расплывался в памяти. Лазарус всегда был ближе к дедусе Джонсону, чем к отцу, и не только потому, что отец часто уезжал по делам, — просто дедуся чаще бывал дома днем и охотно проводил время с Вуди.

А другие его дед и бабка? Они жили где-то в Огайо… может быть, в Цинциннати? Неважно, он едва помнил их, так что вряд ли стоило пытаться встретиться. Он завершил все, что намеревался сделать в Канзас-Сити, и если у него есть доля разума, отпущенного богом деревянной дверной ручке, — пора отправляться. Никаких походов в церковь! Какое там воскресенье! Держись подальше от игорного дома, в понедельник надо продать оставшееся имущество — и в путь! Сесть в форд — нет, продать его — и поездом уехать в Сан-Франциско, а там сесть на первый же корабль, отправляющийся на юг. Дедусе и Морин можно послать из Денвера или Сан-Франциско вежливые извинения, сославшись на то, что дела срочно потребовали его отъезда, и так далее.

Скорей вон из города! Ведь Лазарус понял, что притяжение это не было односторонним: дедуся-то, похоже, ни о чем не догадался, а вот Морин все заметила и не возмутилась. Напротив, была обрадована и польщена. Они немедленно настроились на одну частоту, без слов, без взгляда или жеста; одно прикосновение — и ее передатчик ответил ему. Потом, как только представилась возможность, она ответила по-другому: пригласив на обед. Дедуся тут же вмешался, и она немедленно забрала приглашение обратно — но в той манере, которую допускал здешний моральный кодекс. А потом, когда он уже уходил, снова предложила встретиться, но в более приемлемой форме: они имели право увидеться в церкви. Ну хорошо, что плохого в том, что молодая матрона в 1917 году обрадована и польщена, обнаружив, что мужчина хочет разделить с ней постель? Если ногти его чисты, а дыхание сладко, если он вежлив и почтителен — почему бы нет? Женщина, родившая восемь детей, это вам не нервная Девица; она привыкла спать с мужчиной, ощущать его объятия, чувствовать его в своем теле… Лазарус немедленно поставил бы на кон все свое состояние до последнего цента: эта занятие Морин нравилось.

Во всех предшествующих жизнях у Лазаруса ни разу не возникло причины усомниться в том, что Морин Смит верна мужу в соответствии с самыми ветхозаветными нравами Библейского пояса. У него и сейчас не было оснований думать, что она флиртовала с ним. В ее поведении ничего не говорило об этом; вряд ли подобное было возможно. И тем не менее он был твердо уверен, что ее тоже тянуло к нему, как и его к ней; что она точно знала, чем все может кончиться. Он подозревал, что она вполне отдавала себе отчет в том, что их может остановить только свидетель.

Но когда рядом отец и восемь детей, а в памяти все моральные представления того времени, четко определяющие «пристойное» и «непристойное»… Вряд ли пояс Ллиты мог действовать более эффективно.

Так, давай-ка вытащим все на середину комнаты, и пусть кошка хорошенько обнюхает. Грех? Сие понятие, как и понятие «любовь», сложно определить. Оно отдает двумя горькими, но весьма различными ароматами. Первое: нарушение племенного табу. Страсть, которой он воспылал, безусловно, была греховной — и племя, в котором он был рожден, считало ее инцестом в первой степени.

Но для Морин это не инцест.

А для него самого? В конце концов он решил, что инцест является религиозной концепцией, а не научной; последние двадцать лет вымыли из памяти последние следы, оставленные этим племенным табу. То, что еще оставалось, можно было уподобить привкусу чеснока в хорошем салате. Морин делалась только еще более соблазнительно запретной (если такое возможно!), но его это не пугало. Он не мог видеть в Морин свою мать, это не отвечало его воспоминаниям о ней ни в молодые, ни в зрелые годы. Второе понятие греха определить было легче — оно не было затемнено туманными концепциями и религиозными табу — поступки, противоречащие интересам других людей, греховны.

Предположим, он останется здесь и каким-нибудь образом сумеет залучить в постель Морин при полном ее согласии. Будет ли она сожалеть об этом потом? Ведь это же адюльтер. Здесь к такому явлению относились серьезно.

Но Морин была говардианкой, одной из самых первых, — а основой брака между говардианцами всегда был денежный контракт, который оба партнера заключали с открытыми глазами. Фонд выплачивал деньги за каждого ребенка, родившегося от такого союза. Так что Морин выполняла свои условия: она родила уже восьмерых, получила за них и должна была оставаться в продуктивном состоянии еще лет пятнадцать. Что если для нее адюльтер — всего лишь нарушение «контракта», а не «грех»? Он не знал. Но, мальчоночка, речь не об этом; дело в том, что тебя может остановить только одно — а на сей раз не проконсультируешься ни у Иштар, ни у другого генетика. Впрочем, учитывая препятствия, которые придется преодолеть, шансы на плохой исход весьма невелики. Но риск тем не менее есть, а Лазарус никогда не шел на него: незачем плодить дефективных детей.

Эй, минуточку! Такой исход невозможен, ведь ничего подобного не случилось. Он знал всех своих сестер и братьев: и уже живущих, и еще не рожденных тогда — дефективных среди них не было. Ни одного. Значит, нет никакой опасности.

Итак — несмотря на то что ты только предположил, что парадоксов не существует, — на самом деле это закон природы. И ты давно подозревал, что любая теория основана на парадоксе, но помалкивал, чтобы не испугать Лаз, Лор и других членов твоей «настоящей» семьи. Если подумать, выходит, что свободная воля и предопределение представляют собой два аспекта одной и той же математической истины и что разница между ними лишь лингвистическая, а не семантическая. Следовательно, твоя собственная свободная воля не может изменить ход событий в данном «здесь и сейчас», потому что твои свободные воля и действия «здесь и сейчас» уже стали причиной того, что сложилось в более позднем «здесь и сейчас».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});