Том 4. Наша Маша. Литературные портреты - Л. Пантелеев

Спрашиваю:

– Ты что там делаешь?

– В пьятки играю.

Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.

22.8.59.

Трогательно и забавно, когда Машка ведет на поводке Синдбада. Так она немножко побаивается его, а на поводке ведет бесстрашно. И все, конечно, оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются…

23.8.59.

Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости мерещились ей в каждом встречном, в каждом незнакомце. У хлебного ларька стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:

– Тетя Ляля, это гости?

. . . . .

Третьего дня, когда играли «в магазин», я для разнообразия и для того, чтобы несколько облагородить характер игры, послал Машу не в продовольственный и не в промтоварный, а в книжный магазин. Бегала она туда несколько раз и всякий раз спрашивала:

– Какие книги купить?

И я заказывал:

– Купи «Красную Шапочку», купи Маршака, купи «Мойдодыра», купи «Дюймовочку», купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто…

И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:

– Вот «Мойдодыл». Вот «Красная Шапочка». Вот стихи Пушкина. Вот Жуковский…

24.8.59.

Были в лесу.

Тетя Ляля и дядя Прокофий нашли несколько грибов и устроили инсценировку – «посадили» все пять или шесть подберезовиков и моховичков под одной маленькой сосенкой. А потом заставили Машку «искать» эти грибы, говорили, что «пахнет грибами». Я был против этой инсценировки. Во мне протестовал – отец, педагог и грибник. Отец считал, что это жестоко – так издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем. Педагогу не нравилось, что перед ребенком убираются трудности, плоды подаются, так сказать, на золотом блюде. А заядлому грибнику казалось, что у ребенка отбивается «грибной нюх».

Позже ходили по грибы уже по-настоящему. Нашли несколько подберезовиков, причем один – совершенно самостоятельно – нашла Машка! По словам мамы, которая присутствовала при этом, Машка с азартом охотничьей собаки накинулась на этот маленький, белобрысый, наполовину съеденный улитками грибок.

Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году все болота стали проходимыми). Мы с Машкой заблудились и довольно долго разыскивали наших.

В лесу видели лося. Совсем близко – в двадцати шагах. Лиловато-серый красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом…

Домой вернулись в девятом часу.

Машка весь вечер возилась со своими грибами. Огорчила меня, когда не захотела отдать их тете Ляле. Пристыженная, принесла, отдала, но позже выяснилось, что сердце ее не выдержало и перед самым уходом тети Ляли она снова похитила грибы.

Грибами она, по словам матери, бредила ночью.

А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.

25.8.59.

Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим я не могу. Согласен с одним: нужно знать меру. Если молчание взрослых (то есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается, становится мучительным для ребенка, ранит и ожесточает его – да, это не годится. Это не лучше порки. Все дело в том, что надо чувствовать, в какой момент пора идти на мировую. Если этот момент правильно выбран, провинившийся ребенок охотно и по первому зову кинется извиняться или объясняться. Самое удачное – ни на минуту раньше, ни на минуту позже.

И еще одно должен себе напомнить: ведь далеко не во всяком «конфликте» бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.

Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться…

Не в угол себя, конечно, ставить, а так, чтобы ребенок понял твою справедливость.

Вчера у нас с Машей объяснений не было. Обошлись без них. За обедом я увидел, что она с трудом справляется с супом, подсел к ней и стал ее кормить. Она обрадовалась и, как показалось отцу, взглянула на него с признательностью…

. . . . .

Кажется, впервые за все лето отец выспался и встал сегодня более или менее бодрый и веселый. Занимался с Машей гимнастикой. Маша все время напоминала ему, что он не папа, а Алеша. А папа – тот у себя сидит, «ляботает», книжки пишет. Занимались мы сегодня под его окном. При этом кричали:

– Папа, смотри! Папа, ты видишь?

26.8.59.

Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и разъездом дачников на рынке ничего нет.

Мама говорит тете Минзамал:

– Без творога и сметаны мы погибнем.

Машка смотрит на нее, таращит глазенки, пытается что-то понять, потом спрашивает:

– Я тоже погибну?

27.8.59.

Весь день вчера просидели дома. На дворе творилось такое, чего не только Машка, но и более пожилые члены нашего семейства не видывали еще. Ураганный ветер такой силы, что на ногах трудно было держаться. Говорят, повалило много деревьев. У нас в садике лежит огромный, искореженный кусок толя, – ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество. В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.

И – холодно. Не верится, что еще совсем недавно мы изнывали от жары.

И все-таки мы с Машкой вчера вечером отправились на прогулку. Оделись потеплее (Маша в зеленом своем фрицевском пальтеце, в берете, на ногах длинные чулочки) и потопали в лес. По пути зашли на почту, опустили каждый по письму.

Наслаждались безлюдьем, осенними запахами, влажной пахучей свежестью. В лесу тихо, только над головами у нас шумит и поет, а там, где просеку наискось пересекают телеграфные провода, – там уже не поет, а завывает и плачет (это Маша остановилась и спросила у меня: «Кто это плачет?»).

Бродили довольно долго, но нашли всего два гриба: подберезовик и моховичок. Утром и днем кто-то основательно прочесал лес. Впрочем, нам и некуда было бы складывать грибы – корзинок мы взять с собой не догадались. Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами…

. . . . .

Спать вчера легли рано – не было электричества.

Между прочим, Машка впервые увидела свечу. Маме в магазине подарили огарок, и она принесла его и стала зажигать.

– Это что? – спросила Машка.

Ей объяснили:

– Это называется свеча.

А Машкин папа когда-то, не очень, казалось бы, давно, спросил у своей мамы:

– Это что?

И ему объяснили:

– А это, Лешенька, называется электричество.

. . . . .

Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?

Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.

– А теперь, – говорит, – Маше дай.

И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!

Я говорю:

– Ах, вот как? Ты – Маша?

– Нет, нет, я – мама!

Достаю конфету. Говорю:

– Это – Машеньке.

Не берет.

– Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.

Качает головой. Стойко держится. Для нее очень существенна почему-то эта метаморфоза с именами. Не знаю, так ли уж хорошо, что мы соглашаемся участвовать в этой затянувшейся игре. Что ж, она меня так всю жизнь и будет Алешей называть?!

Впрочем, педагогический смысл в этой игре есть. Алеша и Маша должны играть роль хороших детей. А маленькой «маме» мы имеем право в нужном случае сказать: «Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!»

А причина все та же: то, что Машка – единственная, что у нее нет братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.

Все-таки надо найти меру даже в игре.

Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:

– Куда ушла Елена Семеновна?

Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:

– Нет. Я – мама!

– А разве я сказал «мама»? Я говорю: Елена Семеновна.

Что же это, братцы, такое: значит, мы и между собой должны именовать себя «Машей» и «Алешей»? А Минзамал я должен говорить: «Где Машенька?», подразумевая под этим: «где Элико Семеновна?»

Нет, дружочек Маша, не выйдет!

Надо утвердить правило: делу время, потехе час.

28.8.59.

Перед завтраком слышу – горько плачет. В чем дело? Оказывается, мама стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка, которое, как известно, предвещает получение подарка.

Рыдает и кричит:

– Где подаик? Подаик где?

Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.

Показывает палец:

– Алеша, это что?

– Это пальчик.

– Нет, а что в пальчике?

. . . . .

Погода ненастная. Ветер. Дождь.

Но все-таки уже не так мрачно, как было все эти дни. Ветер повоет, повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.

Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы починили электричество. Оказывается, в районе больше двухсот повреждений электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.