Занимательные истории из жизни Романовых - Алексей Давтян

Елизавета Петровна

(1709–1761)

царствовала с 1741 г

Когда Зимний дворец еще только строился, императрица Елизавета Петровна жила в деревянном особняке на Мойке, напротив дома графа Строганова. Теплыми летними вечерами она любила отдыхать на большом балконе, выходившем на набережную. Однажды во время обеда у графа Строганова его гость, фельдмаршал граф Салтыков, живший неподалеку, заспорил с хозяином, чье венгерское вино лучше. Страсти разгорелись. Никто не хотел уступать. Чтобы установить истину, решили немедленно вместе с другими гостями отправиться к Салтыкову. Но, видно, оба старичка слишком усердно пробовали строгановское венгерское. Когда они с трудом поднялись из-за стола, оказалось, что ноги их совершенно не слушаются. Правда, графов это не остановило, они приказали почетному караулу, который всегда стоял у дома фельдмаршала, нести их на руках. Любопытная Елизавета, увидев странную процессию, послала узнать, в чем дело, а когда узнала, велела передать, что ее венгерское – лучше… и пригласила всех к себе на балкон. Императрица была права. Уже после двух бокалов оба спорщика уснули прямо на балконе на радость проезжавшей публике.

* * *

Однажды канцлер Бестужев-Рюмин на аудиенции в Зимнем дворце назвал себя в присутствии императрицы Елизаветы «великим канцлером».

– Запомните, – строго отвечала ему императрица. – В моей империи только и есть великого, что я да великий князь, да и то величие последнего не более чем призрак.

Великим князем был будущий император Петр III.

* * *

Елизавета Петровна была красивой женщиной и редкостной модницей. Императрицу часто упрекали, что всевозможные увеселения занимали ее гораздо больше, чем государственные дела. После кончины Елизаветы в гардеробной Зимнего дворца нашли такое количество всевозможных одеяний, что его хватило вплоть до царствования Александра I (а это 50 лет!) не только на все придворные спектакли, балеты, карусели и кадрили, но и на облачения священников и убранство целых церквей в Петербурге и окрестностях!

* * *

У императрицы Елизаветы Петровны был стремянной, Гаврила Матвеевич Извольский, которого она любила за простоту и честность. Ему позволялось говорить императрице правду в глаза, без обиняков. В одну из поездок императрицы на охоту Извольский, ехавший около нее верхом, вынул из кармана простую березовую табакерку-тавлинку. Увидев это, государыня сказала ему:

– Не стыдно ли тебе, Гаврила, нюхать из такой гадкой табакерки? Ты ведь царский стремянной.

– Да где же мне, матушка, взять хорошую? – отвечал Извольский.

– Добро, – промолвила императрица, – я тебе дарю золотую табакерку.

Ериксен В. Елизавета Петровна

После этого прошло несколько месяцев, а Извольский так и не получил обещанного подарка. Однажды во дворце он проходил мимо группы придворных, которые рассуждали о справедливости. Он остановился, прислушался к спору и, не утерпев, сказал:

– Уж куда вам толковать о правде, когда и сама-то царица не всегда говорит правду.

Эти слова, разумеется, были тотчас же переданы императрице, которая потребовала Извольского к себе.

– Я слышу, будто ты меня называешь несправедливой; скажи, пожалуй, в чем я перед тобою несправедлива? – спросила государыня.

– Как в чем? – смело отвечал Извольский. – Ты, матушка, обещала золотую табакерку, да и до сих пор не сдержала слова.

– Ах! виновата, забыла, – сказала императрица и, выйдя в спальню, вынесла оттуда серебряную позолоченную табакерку.

Извольский взял табакерку, посмотрел и промолвил:

– Все-таки ты несправедлива, обещала золотую, а дала серебряную.

– Ну, хорошо, подожди, я принесу тебе настоящую золотую, – сказала императрица.

– Нет, матушка, пусть же эта останется у меня будничной, а пожалуй-ка мне за вину свою праздничную, – отвечал Извольский.

Императрица рассмеялась и исполнила его желание.

* * *

В 1757 году императрица Елизавета, побуждаемая австрийским двором, решилась объявить войну королю прусскому Фридриху II и приказала канцлеру графу А. П. Бестужеву-Рюмину составить по этому поводу манифест. Когда последний был готов и канцлер поднес его императрице, она взяла перо и, подписав первую букву своего имени – Е, остановилась и о чем-то заговорила. В это время прилетевшая муха села на бумагу и, ползая по чернилам, испортила написанную букву. Императрица, будучи суеверной, сочла это худым предзнаменованием и тотчас же уничтожила манифест. Канцлеру стоило немало хлопот уговорить государыню, и то через несколько недель, подписать новое объявление войны.

* * *

Елизавета Петровна очень любила носить мужской костюм. Императрица была красивой, высокой и стройной женщиной, и такая метаморфоза была ей к лицу. Чего не скажешь о дамах с пышными формами, которым полагалось на придворных балах также облачаться в мужские костюмы – все телесные недостатки в этом случае были особенно очевидны. Не менее нелепо выглядели на этих балах и мужчины, которым нужно было являться в женских нарядах и даже с привязанными косами. На их фоне Елизавета Петровна была особенно изящной.

Раз на одном из таких маскарадов великая княгиня Екатерина Алексеевна сказала государыне:

– Для женщин большое счастье, что ваше величество родились не мужчиною; один портрет ваш в таком виде, как теперь, мог бы вскружить голову любой женщине.

– Если бы я была мужчиной, я была бы рада вскружить тебе голову, – ответила императрица.

* * *

Двоюродная сестра императрицы, графиня Марья Симоновна Гендрикова, влюбилась в обер-секретаря сената А. И. Глебова, человека весьма умного и красивого. Когда государыня узнала, что Глебов сделал Марье Симоновне предложение, то воскликнула:

– Сестра моя сошла с ума, влюбившись в Глебова. Как отдать ее за подьячего?

Однако Марья Симоновна столь настойчиво умоляла императрицу согласиться на этот брак, что она, наконец, уступила ее просьбе, но прежде произвела Глебова в действительные статские советники и назначила обер-прокурором.

Бромптон Р. Портрет Екатерины II

Екатерина II

(1729–1796)

царствовала с 1762 г

Екатерине II был представлен адмирал В. Я. Чичагов, который только что одержал блистательную победу в очередном морском сражении. Екатерина попросила его рассказать о подробностях этой баталии. Адмирал начал рассказ, но, по мере того как увлекался и распалялся все более, стал пересказывать свои команды и обращения к матросам, перемежая их такой бранью, что все слушавшие его рассказ оцепенели от страха, не зная, как отнесется к этому Екатерина. И вдруг по выражению лиц придворных адмирал понял, что он наделал, и, встав на колени перед императрицей, стал просить у нее прощения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});