Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя - Роже Нимье

Папа заговорил тише и доверительнее:

— Универсальный договор о мире содержит семнадцать тысяч двести различных статей. Меньшим количеством нам было не обойтись. Следовало предусмотреть все: угасание и крах династий, появление новых ересей, возникновение несуществующих пока держав и их притязания, которые предстоит удовлетворить, осушение некоторых морей, что даст людям великолепные угодья, искусственный поворот рек, отчего возникнет один огромный поток, циркулирующий по кругу, обширные скважины, пробитые в недрах вселенной с целью добыть оттуда подземный огонь, создание летательных аппаратов еще более тяжелых, чем тот, который построил наш дорогой друг Пелиссон де Пелиссар и могущих домчать до лунного диска четыре персоны: старца, юношу, женщину и ребенка, — все это вполне естественно и даже менее сложно по устройству, чем хлебное зернышко.

XV. МУШКЕТЕР И ПАПА

Д'Артаньяна ошеломила грандиозность начертанной перед ним картины.

— Название этого договора звучит лучше всего по-латыни. Вы знаете латынь? 

— Нет, ваше святейшество. Знаю лишь наизусть Peccavi[8].

И д'Артаньян вновь опустился на колени перед Урбаном VIII, лепеча дрожащими губами смутные звуки. Миледи — бледная, в мерцающем ореоле, кровавая, ледяная, полная ненависти, без головы — промчалась перед его взором.

— Дитя мое, ваши грехи могут быть лишь грехами солдата. Солдаты и люди, посвятившие себя искусству, имеют право на отпущение грехов.

Д'Артаньян потупил голову. Лишь мужчины умеют плакать.

— Вы ни разу не поверяли свой грех исповеднику?

— Его преосвященство отпустил мне грех четырнадцать лет назад.

Папа не мог сдержать гримасы:

— Этот влезет повсюду!

Но профессиональный навык возобладал, и Урбан VIII, совершив мысленный прыжок, перешел прямо к сути и громко произнес:

— Преступление?

— Да,

—  Месть?

—  Да.

— В одиночку?

— Нас было пятеро.

— Женщина?

Не смея ни слова сказать вслух, д'Артаньян кивнул.

— Шпага? Пистолет? Что еще?.. Урбан VIII провел рукой по своей шее.

—  Топор? Вот оно как. Бедное существо… Отвратительное существо, не так ли? Топор подходит более всего. Одинединственный удар? Выходит, знаток дела, палач. Я полагаю, это понравилось Ришелье. А туловище? Погребли?

—  Спустили по реке…

Д'Артаньян говорил с большим трудом. Пот крупными каплями катился со лба.

— Полагаю, эта женщина заслужила свою участь. Выходит, это не преступление, а мера защиты, однако событие омрачает ваши ночи. Я освобожу вас от терзаний.

Папа сотворил крестное знамение над головой мушкетера и произнес несколько слов по-латыни.

— Недурная молитва. Я горжусь тем, что сам ее составил. Поднимитесь.

— Да благословит вас небо, ваше святейшество, за то, что сочли меня достойным вашего поручения.

— Вы известны в Европе, господин д'Артаньян, особенно после вашего путешествия в Англию в 1625 году. Я велел, чтоб мне сообщили подробности. Это произошло на второй год моего понтификата, однако в памяти все сохранилось.

Д'Артаньян покраснел.

— От меня ускользнули лишь две-три детали. Поясните, пожалуйста. В этой гостинице, в Амьене, слуга, которого звали Гримальди…

— Гримо, ваше святейшество.

— Раскроили ему череп рукоятью вил или же граблями?

— К сожалению, вилами.

— А граф де Вард, был он пронзен трижды или четырежды вашей шпагой?

— Четырежды, ваше святейшество. 

— Живой человек, пригвожденный к земле подобно кукле! Сколько ему было? Сорок два? Теперь этого уже не узнаешь. Объясните мне, почему эти четыре удара шпагой не тревожат вашу совесть. Я напишу на эту теме соответствующее двустишие.

— Служение королеве.

— А та женщина, которую вы бросили в воду, отрубив ей сперва голову… Прошу вас, перепишите ее на мой счет.

Д'Артаньян поднялся с колен.

— Договор будет доставлен без промедления.

— Кто говорит о сроках? Сроки хороши, когда речь идет об обычном договоре, потому что в любой момент может разразиться война. Но договор, рассчитанный на три века, может подождать. Тут необходимо другое: весть о нем должна быть подобна удару грома. Если сведения просочатся, все погибло. Вот почему мы с вами пускаемся в детали. Прощайте, господин д'Артаньян.

Смущенный, ошеломленный, прижимая к себе под плащом папку с текстом договора об универсальном мире, наш мушкетер ступил на улицу с таким чувством, будто Спустился с небес. 

Карета и провожатый показались ему театральными аксессуарами.

— Ну что? — осведомился Пелиссар с некой плотоядностью в голосе.

— Вы совершенно правы. Лучше всего мне подыскать место каноника. Пусть я превращусь в епископа, даже в пастуха, чтоб сделаться потом святым.

— Вы еще успеете с этим. Сейчас надо спешить на дуэль.

Д'Артаньян побледнел. Вдохновленный мыслью о предстоящей миссии, он совершенно забыл о поединке. И еще более — о клятве по поводу Бюсси-Рабютена.

Обстоятельство, куда более важное: он забыл, что влюблен.

Забыл про юное и свежее существо, Мари де Рабютен Шанталь, истинный цветок с его лепестками, шипами-насмешками и росой на щеках.

Но был еще и великий прелат, устремленный к земле своими речами, к небу — своей душой, к людям — своей добротой, был Урбан УШ.

XVI. ДУЭЛЬ

В то время как д'Артаньян был занят своими делами, Роже де Бюсси-Рабютен произвел смотр двум стульям, двум свечам, двум парам бутылок, уже приготовленных предусмотрительным Пелиссоном.

С его точки зрения стулья, свечи и вино были безупречны,, Нахмурился он лишь оттого, что его не вполне устроила дистанция.

В восемь вечера в комнате трудно было не попасть в цель.

Читатель возразит, что можно еще раздвинуть стулья. Но для этого нужно раздвинуть стены, вещь вполне выполнимая, однако требующая времени.

В близости дистанции таилась дополнительная сложность: невозможно было отделаться от впечатления, что вы убиваете друга, пирующего с вами за общим столом. И Бюсси решил: пусть он умрет, но, по крайней мере, понасмешничает над смертью. Однако если кто-то заглянул бы ему в душу… Хотел ли он в самом деле смерти?

Он бы хотел пройти сквозь годы, как пузырек воздуха сквозь шампанское в бокале. Когда бокал будет на три четверти выпит, он станет маршалом Франции, что неизбежно, членом Французской академии, что будет ему к лицу и, наконец, фаворитом нового монарха, пока еще малолетнего Людовика XIV — все это опьяняло его разум.

Из трех желаний осуществилось, как мы знаем, лишь второе. Обсудив, однако, сам с собой настоящее и предвкушая будущее, Роже де Бюсси-Рабютен встретил д'Артаньяна и Пелиссара с приятной улыбкой на устах.