Сметенные ураганом - Татьяна Осипцова

– По вашему личику я вижу, что заинтересовал вас. Действительно, по сравнению с большинством населения нашей страны я живу очень и очень неплохо. По этому поводу у меня есть к вам интересное предложение. Мы ведь, как я понимаю, сейчас одни?

Она кивнула, мысленно ликуя. Вот, наконец-то! Похоже, сейчас он скажет, что любит ее, и попросит выйти за него замуж. А что? Это вариант – выйти за такого богатого и успешного мужчину. У него совместное предприятие, иномарка, квартира, дача. Завидный жених! К тому же он красив, и даже очень. Он щедрый, со связями, поможет решить все проблемы. И он ей не противен. Свету даже немного задевало, что Юра никогда не пытался обнять ее или поцеловать, говорил, простые поцелуи его не интересуют. Секс… Ну что ж, как-нибудь она вытерпит. Ведь другие женщины терпят? А кое-кто даже сделал это средством заработка. Зато он будет возить ее на курорты, а может, и за границу. Вот это перспектива!

Неожиданно Шереметьев взял ее руку и, поцеловав в ладонь, прижал к своей твердой слегка шершавой щеке. Этот жест показался таким интимно-теплым, что она ощутила, как мурашки побежали по спине.

– Светочка, ты могла бы полюбить меня?

«Он перешел на ты? Точно, сейчас сделает предложение. И, наверное, думает, что я сразу кинусь ему на шею? Нет уж, в отместку за все издевательства я его как следует помурыжу. Потом, конечно, соглашусь…»

Сделав слабую попытку освободить руку, она вымолвила тихо:

– Вы же знаете, что я…

– Все еще чтишь память о своей любви к благородному герою-интернационалисту Михаилу Улицкому? Потому как любить его ты уже не можешь. Скорее всего, его кости давно высохли где-нибудь в горах…

– Как вам не стыдно? – гневно взглянула она.

– Что, неужели до сих пор любишь?.. – Не отрывая глаз от ее лица, он умолк на несколько секунд и продолжил слегка изменившимся тоном: – В принципе, для моего предложения это не важно. Ты любишь не меня, но ведь и я тебя тоже не люблю.

Света ничего не поняла, и само собой вырвалось:

– Вы не любите меня?..

– Не люблю, – покачал он головой, улыбаясь во все тридцать два здоровых зуба. – А ты думала, что люблю?

– Слишком много вы о себе воображаете! – выдернула она руку.

Юрий вновь схватил ее и стиснул.

– Я и сам не понимаю, отчего меня так тянет к тебе. Конечно, ты очаровательна, но ведь на свете полно очаровательных. Я знаю женщин и красивее тебя, и, уж прости – умнее и образованней. Однако что-то же меня привлекает? Мне нравится твоя беспринципность, твое лицемерие, даже твой эгоизм…

Ну, это уж слишком! В возмущении Светлана попыталась освободить свою руку. Ей это не удалось, а он вновь чмокнул ее в ладонь.

– Не вырывайся, дай сказать. Все эти нехорошие качества свойственны и мне, и уж конечно не могут вызывать у меня отвращения. И еще ты сильная, яркая, энергичная. Я бы сказал – девушка-фейерверк, да только не хочу повторять как попугай за покойным Улицким. Не дергайся, я делаю тебе предложение. Я хочу тебя с первой минуты, как увидел тогда на даче у беседки. Я хочу тебя так, как ни одной женщины не хотел, и ни одну я не ждал так долго.

От этих жарких слов у нее перехватило дыхание и сердце замерло на мгновенье. Но что за человек – наговорил зачем-то кучу оскорблений… Нет, он все-таки любит ее и только из упрямства или из гордости боится признаться.

Шереметьев внимательно смотрел. На миг глаза ее мстительно и торжествующе блеснули, и она проговорила, опустив с притворной скромностью ресницы:

– Вы предлагаете мне выйти за вас замуж?

Несколько секунд он еще держал ее руку, затем выронил, откинулся на стуле и расхохотался так громко, что она вздрогнула.

– Боже упаси! Разве ты не поняла до сих пор – я не из тех, кто женится?

– Но… Что же вы…

Юрий вскочил, отвесил шутовской поклон и продекламировал с этой своей мерзкой ухмылочкой:

– Госпожа Ганелина! Отдавая должное вашему уму и искренности и сам любя прямоту и определенность, я, не тратя времени на попытки соблазнить вас, делаю вам честное предложение: будьте моей любовницей!

Любовницей?! Наглец!!! А она-то, дура непроходимая, раскатала губу, поверила, что он любит, что предложит пожениться! Света была разочарована, ее самолюбию был нанесен удар, и это моментально отразилось на лице. От ярости мысли в голове путались, хотелось сказать ему какую-нибудь гадость, что-нибудь ужасно оскорбительное, но в смятении она выпалила первое, что на язык подвернулось:

– Любовницей?! Интересно, что за радость я получу от этого, кроме необходимости кувыркаться с вами в постели?

Юрий откровенно расхохотался:

– Нет, вы неподражаемы! Другая бы на вашем месте могла изобразить оскорбленную невинность, а вы подходите к вопросу прямо, по-деловому. Итак, что вы за это будете иметь…

Тут Света сообразила, что ее высказывание прозвучало не только цинично, но и двусмысленно.

– Вот что, – поднялась она с места. – Или вы сейчас же выметаетесь отсюда, или… Или я не знаю что с вами сделаю… Да как вы смели предложить мне такое? За кого вы меня принимаете? За проститутку? Так вот, к вашему сведению – я не продаюсь! Убирайтесь, и чтобы я вас больше не видела! И не смейте являться в этот дом, и никаких продуктов нам от вас не надо. Убирайтесь! А если вы еще раз… Я тете Поле все расскажу… – завершила она по-детски.

Шереметьев едва сдерживал улыбку, в глазах плясали озорные чертики, казалось, эта сцена его здорово развеселила. Небрежно кивнув на прощанье, он направился в коридор.

– Гадкий, мерзкий тип! – выкрикнула она вслед и через секунду услышала, как захлопнулась входная дверь.

Ей хотелось ударить кого-нибудь, что-то сокрушить, разбить. Злоба, бушевавшая в душе, требовала выхода. Она кинулась к раковине и яростно принялась мыть посуду. От порывистых нервных движений одна тарелка выскользнула из рук. В сердцах она брякнула об пол вторую и, мрачно глядя на осколки, шептала:

– Гад, сволочь, пижон несчастный…

Светлана была оскорблена до глубины души. Но не словом «любовница». Поведи он дело обычным образом – признания, поцелуи и объятия – возможно, они уже давно стали бы близки. Ее уязвила циничность, с которой он сделал свое предложение. И ведь нарочно повел разговор так, что она, дура, купилась, клюнула на наживку: «Вы хотите, чтобы я стала вашей женой?» От стыда впору сквозь землю провалиться.

Заворочался ключ в замке. Маня? Поднялась одна с коляской?

– Света, я встретила Юрочку, – сообщила подруга, заглянув на кухню. – Он помог мне коляску до лифта поднять.

Юрочка!

Гневно сдвинув брови, чуть не брызгая слюной от злости, Света отчеканила:

– Чтобы я больше ни слова не слышала про вашего Юрочку! Ноги его больше в этом доме не будет. Понятно?

Глядя с удивлением, Маня послушно кивнула. Она раскрыла было рот, чтобы спросить, в чем дело, но подруга строго зыркнула и отрезала:

– Ни слова!

Глава 6

За каких-то два месяца из самого изнеженного, оберегаемого от всех забот члена семейства Ганелиных Света превратилась в хозяйку дома, главу семьи, и слова ее принимались безоговорочно. Если раньше она только и слышала: «Светочка, отдохни, я помою посуду… Светочка, погуляй с ребенком, я схожу в магазин… Светочка, тебе надо развеяться, а мы побудем с Олежкой», то теперь заботы все были на ней, и распоряжалась в доме она.

«Тетя Поля, оставьте ведро, лучше поиграйте с ребенком. Пол я помою, когда вернусь из больницы…»

«Маня, уймись, куда тебе у плиты стоять! Олежкой займись. Я сейчас по магазинам, потом тете Поле передачу отнесу, к маме загляну. Вернусь, сама ужин приготовлю. Не смей ничего делать, а то мне потом в две больницы придется бегать…»

«Сонька, зараза, хоть бы в квартире прибралась, пыль лохмотьями по всем углам! Завтра загляну, чтоб чисто было! И картошки сейчас же свари, мама голодная лежит…»

Вместе с необходимостью следить за всем, думать обо всех, пришло чувство ответственности. Света будто в один день повзрослела: вчера была еще девушкой, мечтала лишь о танцах и развлечениях, но как только забота о большой семье всей тяжестью легла на плечи, она превратилась в женщину, жесткую и строгую. И почему-то все стали ее слушаться. Даже отец, если попадался на глаза, пытался изобразить подобие полезной деятельности: то ведро помойное вынесет, то лампочку вкрутит.

В заботах и хлопотах промелькнула зима. Тетя Поля выписалась из больницы, но чувствовала себя неважно. Получив инвалидность, она вышла на пенсию, тем более по возрасту могла сделать это еще два года назад. Полина Григорьевна сильно сдала. Первое время Света даже опасалась оставлять ее одну дома с ребенком. Впрочем, Маня почти всегда была рядом, вдвоем они худо-бедно справлялись. А Света, обежав магазины, заглядывала в родительский дом и неслась к матери, которую с прободной язвой отвезли далеко, в новую больницу на Поклонной горе.

«До двадцати лет ни в одной больнице не бывала, зато с начала года три изучила, – ворчала про себя Света, выходя на станции метро „Озерки". – Слава богу, метро сюда проложили, а то бы с другого конца города и не доехать».