Останется память - Сергей Васильев

Поэтому Шумов быстро закивал и сипло выдавил:

– Почту за честь…

Кибальчич еще раз оглянулся и повлек Костю по улице в сторону недалекой реки Фонтанки.

4

– Николай Иванович! Ну, сам подумай: какая польза от всех ваших взрывов? Кому легче станет, если вы царя убьете? Столько сил впустую угрохаете, а результата – ноль!

– Александр – символ. Мы ж не против конкретного человека выступаем, а против всей системы, которая душит ростки новых преобразований.

– Ладно, хорошо, – Костя глубоко вздохнул. – Представим, что всё сложилось, а император, пусть и пришедший к власти в результате переворота, мертв. Что будет дальше?

Кибальчич пожал плечами:

– Я – техник. Мое дело – воплощение замысла, а цель его знают лишь в руководстве.

– Да не знают они ничего! Это даже не политический терроризм, а личный! Убьют царя, так ему на смену другой придет! И что изменится? А я скажу! Во-первых, всех участников покушения тут же поймают, осудят и казнят. Повесят, ясно? Во-вторых, на место старого царя сядет новый, который наверняка не простит убийства отца, и всем прогрессивным людям станет резко хуже, чем было до того. "Политика закручивания гаек". Никогда не слыхал, Николай Иванович? А в-третьих, весь этот сыр-бор приведет к тому, что простой народ попросту от вас отшатнется! Где ж это видано – царя убивать! А вместе с ним еще кучу ни в чем не повинного народа! Подумай об этом! – Костя махнул рукой и отвернулся к грязному окну, выходящему во двор-колодец доходного дома на одной из Рот.

– Что же ты предлагаешь? – "ты" давалось Кибальчичу с большим трудом, и он каждый раз спотыкался на этом слове. – Пойти сдаться? Предать товарищей?

– Господи! Ну, зачем сдаваться?! Есть тысяча менее болезненных способов покончить с жизнью. Да живите, как жили раньше, без этой политики. За права народа можно и мирными способами бороться. Террор – не метод. Он только злит власть. Сразу наступают ответные меры. Жестокие. Вас же всех повяжут! Как это не понятно?!

Кибальчич прищурился и уставился в угол небольшой комнаты, в которой они с Шумовым скрывались вот уже второй день.

– Не знаю, Константин, – ответил Николай. – Какая-то логика в твоих словах присутствует, не спорю. Но я дал клятву. Бороться до конца.

– Так борись! Борись! Но другими методами! Наверняка же есть недовольные во всех кругах. Почему бы не связаться с ними? Конечно, многие поддерживают Александра. Но как же те, кто с его приходом к власти потерял больше, чем приобрел? Правительство, например? Раньше они были во главе страны, а теперь над ними кто-то, кого они не звали! Смена власти! Возврат к предыдущей форме правления! Это ли не достойная цель?!

Скрипнула дверь, и Кибальчич с Шумовым повернулись, прекращая спорить.

– А, это вы, Георгий Валентинович… – протянул Кибальчич. – Что-то случилось?

– Вот, зашел поглядеть. Как вы здесь живы-здоровы…

Пришедший внимательно разглядывал Костю, чуть наклонив голову и сведя к переносице густые брови. Высокий лоб, переходящий в раннюю лысину, выдавал недюжинного мыслителя, что весьма странно сочеталось с молодой внешностью.

– Вы, значит, тот самый марксист? Шумов Константин Владимирович?

– Да, это я. А как вас называть?

– Об этом – потом. Мало ли как всё повернется. Только провокаторов нам и не хватало.

– Что значит – провокаторов?! – возмутился Костя. – Я вообще здесь случайно.

– Тогда как понимать ваши речи? Они полностью расходятся и с официальной политикой, и с чаяниями народа, да и с нашими устремлениями.

– Мои речи – это мои речи. Я ни к чему такому не призываю. Да только слепой не видит, что только пролетариат может стать такой силой, с которой не совладает никто. И если она обрушится, то сметет всех: и правых, и виноватых. Потому как разума в ней нет. Толпа. Куда один побежит, туда все за ним. А ваши бомбочки… Тьфу! Они никого не испугают, только озлобят.

– Толпа… Пролетариат… Неужели вы считаете, что рабочий класс сплошь состоит из тупых идиотов? Да, в массе своей он малообразован, угнетен и не изжил привычки, приобретенные в деревне: пьянство, мордобой, антисанитарию. Но и среди них попадаются весьма примечательные экземпляры… Николай Иванович, вам тоже будет интересно, – пришедший выглянул в коридор и позвал: – Степан!

Видимо, Степан поджидал в коридоре, потому что тут же показался в дверях.

– Вот, познакомьтесь. Степан Халтурин, краснодеревщик.

Вошедший молодой человек был высокого роста, широкоплечий, с правильными чертами лица, по которым трудно было отнести его к низшему сословию. Пышные темные волосы, усы и бородка подчеркивали здоровый цвет лица. В глазах же таились сила и ум. Он кивнул, приветствуя сразу всех, и скромно встал у двери.

– Кибальчич, – представился Николай Иванович, – студент Института Инженеров Путей Сообщений.

– Шумов. Константин. Бывший студент. Того же института. Сейчас не работаю.

– Вот и хорошо, – подытожил первый пришедший. – Я тоже студент. В Горном учусь. А собрались мы вот по какой причине…

Костя не стал перебивать и остроумно доказывать, что кто-то, может, и собрался, а вот он здесь уже давно. Что-то знакомое чудилось ему в облике первого посетителя. Где-то он его уже видел. Но где? С толку сбивал возраст. Чуть ли не каждый день видел это лицо, но какое-то не такое. Застывшее, словно каменное… Стоп, почему словно? Действительно! Памятник! И, следовательно, Георгий Валентинович – не кто иной, как Плеханов, памятник которому стоит напротив Технологического университета. Вернее, будет стоять. Или теперь уже не будет?

– Я вас узнал! – прервал Костя Георгия Валентиновича и нацелил палец ему в грудь. – Вы – господин Плеханов. Разве нет? Очень рад знакомству.

Шумов действительно был рад встретиться с известными людьми прошлого, причем, сразу со многими и одновременно. Да и поговорить с ними за жизнь представлялось интересным занятием. Смущало Костю единственно то, что раньше все они казались живущими в разных временных потоках, а теперь выяснилось, что все они были ровесниками и даже знакомыми. Вот только их молодость… Ну, никак она не вязалась с политикой, по мнению Кости. По сути, все эти революционеры оказались вчерашними школьниками. Пусть и умными, энергичными и деятельными.

Вот только деятельность свою они направляли в деструктивном направлении. Костя помрачнел.

– Что ж. Раз узнали, нет смысла далее сохранять инкогнито. Но вернемся к обсуждаемой теме…

– И что же мы обсуждали? – поинтересовался Костя.

– Ну, как же! – Плеханов говорил с непонятным энтузиазмом. – Наши идеи! И их развитие в практическом, так сказать, смысле.

Косте сразу вспомнился едкий запах сгоревшего динамита и пыли. Он так и не смог узнать у Кибальчича – пострадал ли кто-нибудь во время взрывов. Не узнал Костя и о реакции властей: хозяин квартиры, где скрывались беглецы, упрямо отмалчивался, а выходить на улицу только ради новостей Шумов с Кибальчичем опасались. Изоляция почище, чем в тюрьме. Там хоть можно было бы расспросить казаков. А здесь – смотри в слепые окна двора-колодца, в который солнце никогда не заглядывает, и измышляй что ни попадя. Тоскливо.

Поэтому Костя и решил объясниться, чтобы раз и навсегда обозначить свою позицию:

– Я – против! Против террора, против насильственных методов, которые вы здесь пропагандируете. Вы же все умные люди. Почему же не можете понять и принять того, что я вам рассказываю? Вам не видна бессмысленность вашей деятельности. Это понятно, но для меня – неприемлемо. Я знаю – что получится в конечном итоге. Смею вас заверить – ничего хорошего. Ни для вас, ни для народа, ни для страны. Подумайте о России. Ведь мы все живем здесь. Кому будут на руку ваши теракты? Ужель мыслящим людям? Нет! Врагам! Которые спят и видят, чтобы страна наша стала вновь слабой, маленькой и легко принуждаемой к необходимым действиям. Необходимым, разумеется, сильным мира сего. В число которых нас никто не собирается включать. Неужели вы думаете, что взрывы усилят нас? Почему бы не приложить руки к чему-либо созидательному? Столько возможностей сейчас, столько шансов! Упустив хоть один из них, мы непременно отстанем. Понимаете?!

Костя перевел дух.

– А знаете, мы тоже против, – Плеханов обвел взглядом всех присутствующих. – Не правда ли?

Халтурин и Кибальчич синхронно кивнули.

– Так зачем я перед вами распинался? – обиделся Костя.

– Хотелось услышать ваши доводы. Так сказать, в чистом виде. Я смотрю, вы убежденный революционер, хотя ваши убеждения и строятся на несколько иной платформе, чем у нас.

– Я?! Революционер?! – у Кости глаза полезли на лоб. – Ну, знаете!

Но Георгий Валентинович пропустил возглас Шумова мимо ушей.

– Одно то, что вы знакомы с учением Маркса и интерпретируете его с несколько иных позиций, чем мы, заставляет прислушиваться к вашим словам. Понятно, что вы читали его в подлиннике. Но ведь ничто не мешает перевести его и внедрять революционные идеи в массы пролетариата!