Большая медленная река - Павел Сергеевич Иевлев

точно, поскольку занимался исследованиями земли, а не космоса. Приём.

— Вполне разумная гипотеза. Странно только, что такую здоровую штуку не заметили на подлёте. Её, наверное, даже без телескопа было бы видно. Впрочем, какая теперь разница. Слушай, у меня к тебе ещё один странный вопрос… Ты случайно не знаешь, почему до катастрофы люди были… ну, совсем не агрессивными? Приём.

— Не совсем понял твой вопрос, Ингвар. А с чего им быть агрессивными? Приём.

— То есть то, что люди не проявляли друг к другу агрессии — не убивали и даже не дрались, — это нормально? Их для этого не кормили таблетками и не отрезали ничего в детстве? Приём.

— Знаешь, Ингвар, ты действительно очень странный… Разве люди могут убивать людей? Теперь могут, конечно, но только в состоянии, когда они не люди. В этот момент высшая нервная деятельность отключается из-за критического выброса в кровь нейромедиаторов, и они не осознают своих действий. Но намеренное причинение вреда… Такое бывает в случае повреждения мозга или нарушения работы гормональной системы, но это не моя специализация. А ты так говоришь, словно это не редкая патология, а норма. Нет, отвечая на твой вопрос, никакого медикаментозного подавления выделения катехоламинов или, тем более, хирургических операций на надпочечниках массово не проводилось. Это, знаешь ли, сложно было бы скрыть. Приём.

— А если какие-то препараты добавлять незаметно в еду или воду? Тогда их будут получать все, но никто не будет знать… Приём.

— У тебя очень странное мышление Ингвар. Я уже смирился с тем, что люди стали неожиданно жестоки после катастрофы, ведя себя не вполне адекватно, даже когда не срабатывает агрессия, но твоё воображение просто пугает. Впрочем, даже если представить это как абстрактную медицинскую задачу, не вдаваясь в абсурдные рассуждения, кому и зачем такое могло понадобиться, настолько избирательных препаратов просто не существует. Тех несчастных, которые страдали от поведенческих нарушений до катастрофы, действительно лечили специальными транквилизаторами и гормональными супрессорами, но они гасили не только агрессию. Очень много побочных эффектов, включая понижение когнитивных способностей, нарушения обмена веществ… В общем, поверь, это невозможно. Приём.

— Ну, нет так нет. Я просто из любопытства спросил. Если бы я был одержим желанием решить все загадки на свете, то пошёл бы в учёные, а не в… В общем, это был бы какой-то другой Ингвар. Забудь, я просто время убиваю. Река прямая, идём небыстро, я не выспался, вот и треплюсь, чтобы не уснуть за штурвалом. Тебе там как, нормально взаперти? Приём.

— Теперь, по крайней мере, замок с моей стороны двери. Это гораздо лучше, чем было. И я могу ходить в нормальный туалет и принимать душ. Так что да, всё хорошо. Спасибо, что согласился побыть моим шкипером. Хотел бы я знать, куда ты собрался идти, когда мы закончим наше совместное путешествие. Думаю, ты мне не расскажешь. Ты вообще очень загадочный человек, Ингвар. Ты и этот мальчик. Два человека без агрессивного триггера? Хотел бы я знать причину… Вдруг можно как-то вылечить остальных? Приём.

— Извини, Стефтан, не хочу распространяться о своих планах. Ты вроде человек хороший, но чего не знаешь, того и не расскажешь никому. Поверь на слово, мой случай уникальный, так что ничем в твоих гуманитарных амбициях не поможет. А про пацана я и сам не знаю, он неразговорчивый. О, кстати, он, похоже, просыпается. Всё, конец связи, потом поболтаем.

— Привет, засоня! Что глазёнки выпучил? Да, мы на теплоходе, а ты проспал больше суток. А ведь говорил же добрый доктор, в газировке снотворное! Хорошо, что он, пока ты в отключке был, промывание желудка тебе сделал. С твоим цыплячьим весом организм мог бы и не сдюжить. Целую бутыль в одно жало всосал! Неужели так соскучился по сладкому? Ладно, что было, то было, в следующий раз будь осторожнее. А пока введу тебя в курс дела. Первое — это судно мы присвоили. Неписаный закон моря: работорговцы — законный приз. Нам с тобой такой большой корабль вроде бы как ни к чему, но мы просто временная команда. Теперь это плавучий госпиталь доброго доктора Стефтана, который натуральный Айболит. Кто такой Айболит? Ещё одна сказка из бабкиного сундука. Расскажу при случае. Предыдущий владелец, позорный торговец живым товаром Зорян, а также его помощник, именем которого я забыл поинтересоваться, остались лежать рядышком на берегу. Я бы их отправил измерять глубину фарватера, привязав к копытам камушки потяжелее, но доктор был против, а я решил не светить свою агрессивность. Стефтан тот ещё идеалист, кроме того, он и так меня побаивается, по-моему. Нам с ним ещё долго делить этот пароход, так что лучше не начинать с негатива. Да, на всякий случай — он не знает, кто я, откуда и куда мы идём. Ты, конечно, не расскажешь, даже если захочешь, но имей в виду — доктору мы доверяем ограниченно. Идеалисты опасны своей непредсказуемостью. Кроме этого одержимого гуманитарным мессианством медработника мы имеем на борту механика Марико. Почти как Марио, но тебе это не так смешно, как мне. Он поклялся, что никак не участвовал в бизнесе Зоряна, и вообще сам жертва — тот его купил и сделал чем-то вроде трюмного раба. Казалось бы, дай ты ему по башке разводным ключом и свали — но нет, ему вроде и так ништяк было. Кормят-поят, при любимом дизеле живёт, что ещё нужно? Чем-то Дмитра, который «страж моста», напомнил, такой же индифферентный тип. «Ешьте меня мухи с комарами». У вас, наверное, таких много было при вашей неагрессивности? Впрочем, откуда тебе знать? Доктор, и тот не понял, о чём я его спрашиваю. В общем, этот «брат Марио» выразил желание остаться. Не столько при нас, сколько при моторе, кормушке и понятном будущем. Не тянет его на приключения, и свобода не манит. Впрочем, механик он, вроде, неплохой, так что у доктора уже один постоянный член экипажа есть. И один пассажир. Да, ты правильно догадался — это наша Лысая! На ялике за нами рванула так, что вёсла гнулись. Трап верёвочный ей скинул, ушёл на мостик, а она шнырь — и внутрь. Заняла пустую каюту и сразу в душ. Чистоплотная барышня, не в пример тебе. Но долбанутая. Поэтому выходи осторожно, в каюте ей не сидится, а сидится, наоборот, в коридоре на полу. Вон, выгляни за угол — видишь? Сидит. Причём так, чтобы меня видеть. Я за штурвалом стою, а она пялится, как