Жорж Дунаев - Егор Просвирнин

Тиамат поднимается и садится на песок. Вглядывается в огни оставленного нами города:

- Красиво. Все-таки обреченный город, умирающий под градом ударов кривых ножей – это красиво.

- Особенно если смотришь на него со стороны.

Тиамат жмет плечами, не отрываясь от созерцания вспышек далеких взрывов. Внезапно она вскакивает на ноги:

- Смотри! Смотри! Видел, где полыхнуло?

- Нет – я приподнимаюсь на локте – Что там?

- Помнишь, араб нам говорил про холм с коммуникационным центром? Только что там было два взрыва.

- Ты хочешь сказать, что…

- Что хаоситы штурмуют центр, расстреливая его охрану…

- …а у нас бронебойная винтовка, легкий пулемет и отчаяние в последней степени. Ты думаешь?

- А что нам еще остается? Прятаться в дюнах, ожидая смерти от обезвоживания?

Я вскакиваю на ноги и готовлю стимуляторную смесь, в разы превышая допустимые дозы. Когда предстоит путешествие на скотобойню, жадничать не стоит.

Закинувшись, мы бежим в направлении коммуникационного центра. Сейчас городу сильно хуже, чем час назад – почти все улицы залиты кровью, много домов с выбитыми дверьми, правительственных войск нигде не видно. Улицы снова пусты, но теперь это не пустота затишья перед бурей, это пустота кладбища. Мы добираемся до холма с центром, так и не встретив ни одного живого человека. Холм усыпан горами мертвых тел, как солдат Халифа, так и хаоситов. Зрелище отвратительное – местами дело доходило до рукопашной и боя на ножах, несколько раз я вижу трупы хаоситов, зубами вцепившихся в своих врагов. У входа в центр мы замечаем двух вооруженных культистов, увлеченно потрошащих трупы и тихо переговаривающихся между собой. Одним выстрелом я снимаю правого, Тиамат очередью из трех патронов косит левого. Осторожно входим внутрь и оказываемся в длинном коридоре, полным изрубленных тел. Наши ботинки скользят в крови, периодически под ногами что-то (я боюсь опускать глаза, чтобы посмотреть, что именно) хлюпает и чавкает, в целом картина напоминает поучительную иллюстрацию «Почему не надо помогать незнакомым дядям со странными шрамами на руках». Мы медленно движемся по коридору, аккуратно зачищая боковые комнаты – охраняющие их культисты слишком заняты расчлененкой, чтобы успеть среагировать на наше появление. Мы убиваем двадцать или тридцать хаоситов, прежде чем добираемся до главного пульта управления. Серые стальные стены, вымазанный красной кровью стальной пол, изрубленная аппаратура, звезда Хаоса на потолке и… наш старый знакомый араб, застывший в трансе перед монитором межпланетной связи. Из монитора на араба таращится аморфная фиолетовая пакость. Будь я в другом настроении, я бы, пожалуй, пакости испугался, но сейчас я был слишком рад встречи с моим дорогим пятисоттысячным другом. Хуяк! – я бью араба прикладом винтовки по затылку, выводя из транса:

- Привет, дружок. Помнишь меня?

Несколько секунд дружок приходит в сознание, затем поднимает взгляд на меня, и я вижу, как зрачки его расширяются от ужаса:

- Помнишь, да? – удар прикладом в зубы, араб опускает лицо, харкая на пол кровью и осколками зубной эмали – А помнишь, что я тебе говорил, а? – кулаком в ухо, бедняга воет.

- Я говорил, что ни один кинувший меня говноед не остался в живых. Ты почему меня не слушал, а? Ты думал, что твои боги Хаоса тебя защитят? Ты думал, что вот эта вот срань из монитора вылезет и спасет тебя от гнева Жоржа Дунаева? - араб мычит что-то неразборчивое. Я бросаю винтовку на пол и беру кидалу за грудки, поднимая его перед собой.

- Скажи, почему ты такой тупой? Почему ты пожадничал эти жалкие поллимона? Почему ты, говно ты такое, годы готовил план захвата планеты, все захватил, всех победил, все живое вырезал, но забыл мне заплатить жалкие пятьсот тысяч и этим пустил все Азатоту под хвост? – араб в ужасе дергает ногами, мое лицо начинает наливаться свирепостью обманутого вкладчика.

- Почему вы все такие тупые? Почему вы все думаете, что самые умные, что вам удастся улизнуть, проскочить, улететь от меня? Почему вы все пытаетесь и на коня сесть, и рыбку съесть? Ты понимаешь, что мне жалко тебя? Что мне жалко великолепного плана, жалко тысячи преданных культистов, жалко блестящей смертоносности твоей операции? Что я чувствую себя старшеклассником, за две секунды разламывающим песочный замок, который так долго и упорно возводили первоклашки? Ты понимаешь? Нет, ничерта ты не понимаешь. Потому. Что. Ты. ТУПОЕ. ГОВНО! – на последнем слове я начинаю бить его головой об острый металлический угол и бью до тех пор, пока на меня не брызгает его мозг. Тиамат, наблюдавшая всю сцену, в шоке пытается что-то сказать. Я оборачиваюсь к ней с ласковой улыбкой:

- Я добрый, позитивный человек. Но есть ситуации, в которых меня лучше не злить. Ты только что видела одну из таких ситуаций.

Затем я показываю «фак» срани из монитора и переключаю канал, выходя на связь со столицей Великого Халифата. Появившемуся на экране угодливому арабу я сообщаю наш статус и номера наших идентификационных карт, после чего вкратце объясняю ситуацию. Араб в ужасе закрывает лицо руками (Допустить ТАКОЕ в границах Халифата с вечным другом халифа!) и обещает немедленно отправить к нам на выручку целый звездный крейсер. «Ориентировочное время прибытия – через двенадцать часов». Отлично! Всего лишь еще двенадцать часов в кровавом хаосе сошедшей с ума планеты и мы спасены.

Глава двадцатая.

We took a back road, we’re gonna look at the stars

We took a back road in my car

Down to the ocean, it’s only water and sand

And in the ocean, we’ll hold hands

But I don’t really like you, apologetically dressed

In the best put on the heartbeat line

Without an answer, the thunder speaks from the sky

And on the cold, wet dirt I cry

And on the cold, wet dirt I cry – я прерываю песню, выключая аппаратуру связи. Оглядываю комнату управления телекоммуникационного центра, напоминающую разделочный цех, перезаряжаю винтовку и повторяю:

- And on the cold, wet dirt I cry – Тиамат удивленно поднимает бровь:

- Тебе хочется плакать?

- Да. Я устал. Мне надоели битвы и глобальные катаклизмы. Мне надоело отвечать за других, спасать, утешать, объяснять. Я не вижу в этом смысла. Я не вижу смысла в мелкой суете мелких людей, режущих друг друга цепными топорами, жгущих друг друга лазганами и водящих вокруг меня безумные хороводы озверевших дегенератов, хором напевая: «Спаси нас, Жорж Дунаев, спаси!». Чудесно и замечательно, когда у тебя в жизни есть смысл. Цель. Резон к существованию. Когда у тебя внутри тепло и тесно, и покойно, как после овердоза транквилизаторов. Когда мир сжимается и сужается, темнеет, облегает тебя мягким бархатом теплого покоя, когда вопрос «Зачем?», когда вопрос «Почему?» не беспокоит. Просто, это есть, и ради этого ты живешь. Этот теплый покой - одна из форм счастья, постоянный выброс эндорфинов в кровь, безжалостный убийца рефлексий и сомнений. В некотором смысле, самооскотивание и деградация – уровень осознания окружающей реальности снижается в разы, ты закрываешь глаза на миллион вещей, от озверевших рвачей в правительстве до холодных капель, падающих тебе на лоб. Все равно. Тепло и хорошо, я знаю, зачем и почему я здесь, больше мне ничего не надо. Что-то подобное меня накрыло, когда куратор рассказал, для чего я ему нужен. Зажег внутри меня огонь цели. Я огромный паровой робот со связкой сухих дров в топке. Ррраз! – и холеная чиновничья рука подносит к дровам огонь. «Чух-чух-чух, я всех спасу! Чух-чух-чух, Жорж Дунаев online!». Красные отблески в глазах, дьявольская улыбка, белый костюм, дрожь предвкушения. «Чух-чух-чух!» - и водопады чужой крови заливают топку, огонь гаснет, я останавливаюсь. It’s pointless. Пустота. Отчаяние. Холод вокруг. Бесконечное серое осеннее небо с мелким дождем в грудной клетке, пронизывающий мокрый ветер в голове. Я вижу ситуацию со стороны. Крысиные бега, вечный круг, «меньшее зло против большего зла», «господа, позвольте отвести кинжал убийцы, чтоб дальше воровать могли вы смело». Я здесь не для этого. «Комон, Жоржи, перестань, впереди тебя ждут миллионы восхищенных телок с сиськами и кейсы кокаина!». Да-да. Оставьте себе, ублюдки. Мне нужен домик в горах, бутылка виски и человек, который будет значить для меня больше, чем вся вселенная, вместе взятая. Все. Так мало. Крохи, крохи. Так мелко, так крохотно, так по-мещански глупо. Закрыть глаза и утопить сознание в запахе волос родного человека. Родного, блин, а не садисткой куклой с претензиями на королеву южного полюса галактики! Но нет, но нет, вперед-вперед, оловянный солдатик, получи свою дозу одиночества, опасностей и пластиковой славы. Убей и зарежь их всех, Жоржи, и ты получишь миллиард восхищений от абсолютно чужих тебе людей. «Тетя Клара ценит тебя, Жоржи! Дядя Коля восхищается тобой, Жорж! Сосед Иван посылает тебе свое одобрение, Дунаев! Продолжай! Продолжай, мы ждем Жорж, мы ждем продолжения!». Fuck you. Fuck! Не хочу никуда идти. Не хочу ничего делать. Дайте мне нож, дайте мне вскрыть себе вены и писать на стенах собственной кровью «СМЕРТЬ! СМЕРТЬ! СМЕРТЬ!» до тех пор, пока я не потеряю сознание и не сдохну. Сгорите все в аду и прихватите с собой всех своих родственников до десятого колена, я передам вам в пекло поздравительную открытку на Рождество – я опускаюсь на колени, затем валюсь на бок, прямо в чужую кровь, и начинаю рыдать холодными слезами бесполезного человека. На Тиамат моя речь не производит никакого впечатления – она спокойно подходит ко мне, достает из моего кармана стимуляторную смесь и аккуратно ставит меня. Я рыдаю до тех пор, пока наркотик не начинает действовать. Затем я резко поднимаюсь, вытираю чужую кровь, поправляю винтовку на плече: