Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями) - Николай Ховрин

Положение мое было незавидным: на руках у меня теперь ничего не было, и любой патруль мог задержать. А это означало — арест за дезертирство. Куда податься? Вспомнил о тетке, служившей кухаркой у отставного генерала. Хотя с ней мы встречались редко и плохо знали друг друга, но больше идти было некуда.

Родственницу разыскал скоро. Она сразу поняла мое положение. В кладовой среди старья нашла бушлат и шапку. Мою шинель и солдатскую папаху отобрала и спрятала.

[49]

Долго думал, как быть дальше. Решил пробираться в Кронштадт. Там были товарищи по подполью, там жила семья. Конечно, появляться в Кронштадте было опасно. Туда уже наверняка сообщили о побеге, меня мог узнать в лицо кто-либо из офицеров, тюремщиков или жандармов. Но приходилось идти на риск, потому что другого выхода я не видел.

Зимой на остров Котлин добирались обычно через Ораниенбаум, а дальше пешком по льду Финского залива. Я хорошо знал, что протоптанная по льду дорога вела к воротам, где находился жандармский пост. Но его можно было миновать. Дождавшись темноты, я двинулся в путь. За полверсты до контрольно-пропускного пункта свернул в сторону и вышел на берег, где находились склады лесопилки. Тут уже не составляло труда проскользнуть мимо ворот, возле которых, зажав между коленей старенькую берданку, мирно похрапывал одетый в тулуп сторож.

Ночевал дома. Утром сестренка Вера помчалась с запиской на Петровскую улицу в службу связи. Вскоре явился Владимир Михайлович Зайцев, как всегда спокойный и уравновешенный. Мы крепко обнялись.

— Ну, давай рассказывай, беглец, — сказал он улыбаясь, — как не захотел за царя-батюшку воевать...

Я вкратце поведал о своих злоключениях. Зайцев задумался, потом произнес негромко:

— Без документов и квартиры ты долго не проживешь. Здесь тебе оставаться нельзя — чего доброго, жандармы наведаются. Придется переходить на нелегальное положение. Дам я тебе один адресок в Петрограде. Там спросишь Петра Журавлева.

— Это какой Журавлев? — спросил я. — Уж не матрос с «Павла I»?

— Он самый. Только теперь не матрос. Одним словом, тоже в подполье. Журавлев поможет тебе определиться...

Пришлось снова собираться в дорогу, хотя после долгих мытарств смертельно хотелось отдохнуть дома, как следует отоспаться.

Для выезда из Кронштадта не требовалось никаких документов. Поэтому я спокойно отправился к городским воротам и даже позволил себе некоторую роскошь — доехал до Ораниенбаума на извозчике. Вернувшись в Петроград, разыскал Журавлева. Мы долго вспоминали о корабле, перебрали общих знакомых. Прежде я очень мало знал Петра, но теперь он казался мне самым близким человеком...

[50]

Петр переправил меня дальше. Там я тоже не задержался, получив новый адрес в Озерках — дачном предместье Петрограда, где встретился с Сергеем Томовым — рабочим пузыревского завода. У него и стал жить.

Вечером к Томову зашел незнакомый мне человек.

— Знакомьтесь, — сказал Сергей, — это Андрей Козырин. Тоже беглый, как и ты.

Мы улыбнулись и крепко пожали друг другу руки. Козырин уже кое-что слышал обо мне. О себе говорил скупо. Прежде он служил солдатом в кронштадтском артиллерийском полку, участвовал в подпольной работе. Во время арестов осенью 1916 года очутился в руках жандармов. Но власти, не располагая достаточными уликами, не судили его, а отправили на фронт, до которого он на доехал, ибо, так же как и я, сбежал по дороге.

Первые несколько дней, проведенных на квартире у Томова, я, кроме мелких дел по хозяйству, ничем не занимался. Безделье скоро надоело, и я сказал об этом Сергею.

— А ты не спеши, — заметил он, — заявка на тебя дана; как получим документы, так и определим куда надо. А чтобы не скучал, я принесу одну игрушку.

Он вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с гранатой. Запал в ней зажигался, как спичка, от специальной дощечки-чиркалки. Я вопросительно посмотрел на Томова.

— Изучи эту штуку, — предложил он серьезно, — возможно, скоро пригодится!

— От жандармов отбиваться, что ли?

— Нет, брат, как бы им от нас отбиваться не пришлось...

Я понял его намек — уже слышал, что в столице начались крупные стачки, волнения.

На другой день Томов принес мне паспорт. Он был на имя мещанина города Казани Николая Ивановича Иванова. А фотография — моя.

— Ну, как сработано? — с гордостью в голосе спросил Сергей.

— Ничего не скажешь — комар носа не подточит!

— То-то же! Завтра пойдешь с ним на наш завод наниматься на работу. С мастером я уже переговорил. Все будет в порядке.

И действительно, прием прошел без каких-либо проволочек. В конторе только предупредили, чтобы я сдал

[51]

паспорт на прописку. Меня направили в цех и поставили к револьверному станку.

Завод принадлежал капиталисту Пузыреву. Официально он считался автомобильным, но выпускал запасные части и отдельные детали для военной техники. Располагался в Головинском переулке невдалеке от Большого Сампсониевского проспекта.

Уже через несколько дней я ничем не отличался от тысяч других питерских рабочих.

Паспорт мой был отдан па прописку. Сергей Томов обещал в ближайшее время добыть и воинский билет. Однако забота о документе скоро отошла на второй план — нагрянули события, заслонившие собой все.

С середины февраля 1917 года на петроградских предприятиях стали одна за другой вспыхивать забастовки. Начались продовольственные волнения, рабочие демонстрации. Вся столичная полиция была приведена в боевую готовность. Рабочий Петроград бурлил. 23 февраля замер и наш завод. Пузыревцы присоединились к всеобщей политической стачке.

Сквозь широко распахнутые заводские ворота мы вышли на Большой Сампсониевский проспект, весь запруженный народом. К нам присоединились женщины, стоявшие в очередях за хлебом. На улицы вышли также работницы текстильных фабрик. Демонстрация медленно продвигалась по улице. Возле клиники Виллис произошла заминка — дорогу перекрыли конные городовые. Заслон стоял плотной стеной поперек улицы. Когда передние ряды демонстрантов подошли к ним вплотную, они пустили в ход плети. Сзади напирали, и передним некуда было податься. Раздались крики избиваемых:

— Кровопийцы! Холуи царские!

— Что вы делаете, ироды? Душить вас, подлецов, мало!

Напор подходивших колонн был так велик, что они прорвали заслон. Некоторые хватали городовых за ноги, тащили их с лошадей, вырывали плети. Растерявшаяся полиция отступила. А озлобленная и грозная людская масса неудержимо двигалась к центру города. Над ней развевались красные флаги. Возле моста через Неву еще более многочисленный отряд конных городовых врезался в скопление людей, рассыпая налево и направо град ударов. Тех, кто успел прорваться на мост, встретили плетьми всадники, скакавшие с другого берега реки. Толпа дрогнула и подалась назад, растекаясь по дворам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});