Два Вальки Моторина - Галина Панизовская

— Нильсик, а ты не видел, на чем увезли Лизину мать?

— Ее-то? На вертолете. У них вертолет-вездеход. Иногда он совсем похож на маленький автобус.

— И Лиза все знает?

— Что ты? Она ж разболтает. Ей перед взлетом шапку с ушами надевают на самые глаза…

— И там тетя Инга и мой папа?

— Тс-с-с! Это страшный секрет. Того, кто работает на базе, знать не должен никто!

Нильс произнес это свистящим шепотом, так что Эдик и я вздрогнули. Эдику, наверное, показалось, что где-то шипит враждебный кот. А меня поразили слова: "Знать не должен никто!" Не этим ли объясняется и то, что тетя Инга и дядя Олег скрывали, куда папа пошел, и то, что папа возвращается после полуночи, а мама не знает, где он ходил? Ведь раз «никто», значит, конечно, и не жена… Выходит, ни к какой Лидии папа не уйдет, и все хорошо, и зря старается другая тетя Нина…

Да, со всех точек зрения похоже, что эта база — от папиного института. Тем более папин институт изучает антиматерию, а другие измерения вполне ведь могут быть из антиматерии… Однако если мир, куда я угодил, сделан из антивещества, то я должен бы был в первый же миг взорваться — аннигилировать, обратиться в нуль. Папа говорил: именно так и происходит, когда антивещество и вещество соприкасаются между собой. Ну а если так не случилось, то, может быть, лучик превратил в анти и меня?..

Я быстро ощупал свои кеды, провел по щекам, поглядел на ссадину у коленки. Неужели все это теперь антивещество? Недаром мне в последнее время подумывалось, что и сам я стал какой-то немного другой… Но если вещество во мне и переменилось, то все равно я не сделался абсолютно похож на своего двойника — другого Валю Моторина. Другая мама это наконец почувствовала, вот уже раза три она заглядывала мне в лицо:

— А ты у меня, кажется, взрослеешь?

И Ида Савельевна — актриса с пятого этажа — тоже поглядывала на меня с любопытством. Догадаться об истине она, конечно, никак не могла и шептала маме:

— В нем просыпается нравственное чувство…

А нынче утром, я слышал, мама сказала папе:

— Он меня озадачивает!

По тому как она произнесла «он», я понял: говорят обо мне.

— Хи… А не ты ли утверждала, что он весь у тебя как на ладони?

— Когда это было-то?..

— С месяц назад.

— Возможно, — мама вздохнула. — Но за месяц он разительно изменился. Не к худшему. Но я не могу привыкнуть. И иногда мне чудится — его подменили…

— Что? Подменили? Ты сказала, подменили?

Припомнив эту папину фразу, я понял теперь задним числом, сколько в ней было тревоги и смутной догадки… Не означает ли это, что достаточно открыть всю правду другому папе? Ведь человек с базы — это как раз он и есть! Возьмет и поменяет меня на своего сына…

Все оказывалось удивительно просто. Я почувствовал себя так, будто нахожусь уже на обратном пути. Все во мне ликовало и пело так, что хотелось даже плакать.

И за всем этим я совсем позабыл про Нильса, а он все сидел на корточках и теперь был какой-то нахохленный. Еще бы! Ведь у него, такого крошки, то, чего я только опасался, случилось уже на самом деле: мама болела, а папы не было, считай, совсем. Хорошо бы забрать его с собой… Захотелось сказать ему на прощанье что-то ласковое. Вместо этого я почему-то ляпнул:

— У тебя локоть в глине!

— Ага. Я вымою. Или дед вечером вымоет.

— А мама где?

— На работе, а потом пойдет в поликлинику. Опять она кашляет.

Он сидел нахохленный и грустный, будто брошенный птенец. И вдруг спросил:

— Валь, а ты как думаешь, этим вот лучиком, что Лизкину мать, им ото всех болезней можно лечить?

Так вот почему Нильс знал о лучике так много! Мне захотелось вскочить, куда-нибудь бежать, нырять на морское дно, с кем-то сражаться и сделать вообще что угодно, лишь бы этому малышу стало повеселее.

— Подожди, — пообещал я. — Скоро я это выясню.

* * *

Нильс все, конечно, перепутал: лифт для космических тренировок не годится: перегрузки в нем совсем ведь небольшие. Поэтому кот Эдик оказался вовсе не подготовленным и струсил, когда попал не то что в космический корабль, а в обычную электричку. Впрочем, от природы Эдик был такой способный, что на третий раз освоился и мог уже смотреть в окно на бегущие мимо кусты… Мы с Нильсом и Эдиком ездили теперь каждый день купаться на взморье.

Когда Нильсов детсад уезжал весной на дачу, Нильс ухитрился как раз простудиться, и его не взяли. Нильсова мама все лето работала, а дед еле ковылял на костыле. Так что Нильсу и его коту был смысл ездить со мной на взморье. Мне же все равно нечем было теперь заниматься, кроме как ждать, чтобы другой папа вернулся из командировки.

И надо же, чтобы так не повезло! Когда я понял наконец, что на базе работает сам папа, я крутился возле него весь вечер, чтобы улучить минутку для разговора. Но мама все время была тут же рядом, а говорить при ней — значило бы нарушить тайну. В конце концов я решил подождать до утра, а утром проводить папу на работу. То была роковая ошибка. Ночью, когда я спал, зазвонил телефон, и ранний утренний самолет уже уносил папу в Петропавловск-на-Камчатке — туда, где срочно понадобилась кому-то его научная помощь.

Мы сидели с Нильсом на пляже и по очереди гладили Эдика, чтоб не побежал искать других котов и не потерялся бы в траве и соснах.

— А Коля-студент к Нике Вознесенской из нашего подъезда все-все свои песни отнес, — задумчиво сообщил Нильс.

Была его очередь гладить, а я лежал на спине, смотрел в небо и представлял, что я совсем не здесь, а в своем измерении. Я представлял себе, как подхожу к своей маме и, прижимаясь к ней, слушаю, как она смеется: "Ой, Валёк, да ты что? Ты ж так мать повалишь — огромный парень стал, медведь такой! Ах ты, миша-медведь, мой родной медвежонок! Где ты, мишенька, бегал? Где, мишенька, обедал?" Она смеется, трогает меня за чуб…

Тут я повернулся на живот и сказал себе, что если другой Валя, мой двойник, действительно человек выдержанный и хороший, то моим родителям живется теперь, может быть, даже веселее… Догадка, вполне логичная, жгла как огнем, хотя на самом деле я поверить в такое не мог. Я стал этот огонь еще в себе разжигать… Сейчас, когда возвращение было уже, по существу, довольно близко, в голову приходили разные странности… Я весь в них погрузился. Поэтому сообщение Нильса дошло до меня не сразу. А когда дошло, я спросил лениво:

— Какие еще песни?

— Ну, такие, что Витька с Сережкой любят. И Коля. И ты. Пластинки.

— Диски, что ли?

— Диски, — подумав, согласился Нильс, — А Герка, знаешь, эти диски у Ники увидел и хотел выбросить в помойку…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});