Калейдоскоп 2 - Александр Гарцев

городские выходки пэтэушников и намечающиеся романтические увлечения философией, литературой, йогой старшеклассников, читающих потрепанные на пишущей машинке распечатанные запрещенные советской властью потрепанные затасканные книжки.

И слезы, и первые увлечения, и первые взрослые ошибки и грубость и уличность пэтэушников.

Все в каше.

Здесь и борьба за свое место в группе, наличие специальных предметов, близость и практика заводской жизни, а значит и ответственных рабочих традиций.

Тут нет изнеженности и спокойствия, созданного родителями и добрыми учителями мира старшеклассников, отлаженного, традициями, привычного, почти домашнего.

Здесь всё жестко, грубо, как в жизни.

Жизни и труду на благо Родины учатся здесь ребята.

Как погода

#подростковаяпроза

Странен мир. Иногда он красив, прост и ясен – легко и радостно душе тогда.

Но иногда мир – тьма. Иногда обуревают тебя ужасные чувства. Мир становится чужим, непонятным.

Смотришь на него и чувствуешь себя ничтожеством. Борешься с собой. Добро обязательно побеждает, а тяжесть пережитого ужаса остается надолго.

И вот в такие тяжелые дни и хочется писать чего-то, очень чувственное, сокровенное и великое-великое. Гениальное.

Это, конечно, нездоровые устремления, но в этих полетах мысли, битвы стремлений есть сладостное ощущенье всесилия разума, души, мечтаний.

Это стремление «писать» не знает поражений и самое мне ненужное сейчас, в данный момент времени. Раз не нужное мне, значит лишнее. Но разве можно из старых знаний извлечь новые?

Нет надо идти вперед. Отказаться от старого.

Они неинтересны из-за того, что были уже, эти старые переживания, никому не нужные.

Сейчас снова тяжелые думы гложут меня. Снова пишу.

Странен мир. Странно наше настроение. Как погода. То хорошая, то плохая.

Как хотелось бы, чтобы солнышко было всегда, так и хочется, чтобы в душе все было ясно и спокойно.

Интересно, бывает такое у кого-нибудь?

«Свой». Или дума неудачника.

#новелла

– Пока, – ответил густой бас моего друга.

И я один. Вообще-то я не люблю оставаться один. Знаю, плохо один на один с совестью. Хотя, что плохого. Пойду – ка домой. Гошка уже спит, наверно.

Славик посмотрел на часы, висевшие на тонкой руке. Было четверть двенадцатого.

Кто же этот юноша, задумчиво стоявший одинокой статуей на тротуаре. О чем он думает? И думает ли? Застыл в оцепенении в позе кающегося невинного ни в чем человека, но добровольно взвалившего на себя обузу греха, пусть и мнимого.

Капель звенела и переливалась. Капель предвещала весну. А весной все кругом так прекрасно! Так необычно, оптимистично. Эх, стихи сюда. Срочно. О весне. И почему я пишу, о чем угодно, только не о весне. Писатель, тоже мне.

Дорога железная

#миниатюра

Я с жадно всматривался в пейзажи, проносящиеся мимо, туда, назад, откуда мчится, пыхтя наш паровоз.

Я, горожанин, привыкший к асфальту, серым кирпичным домам, закрытому однообразию улиц, старался впитать в себя всю прелесть проносящегося нежно – зеленого цвета, радость белых и желтых цветов, танцующих на медленно уплывающих вдаль ровных, окаймленных лесом лугах, и спокойствие независимой величавости мудрых старых деревьев.

Я всеми силами души старался сохранить в себе то неуловимое неподражаемое чувство, которое как крылья, большие и легкие, уносят тебя в высь.

И с этой розовой вышины сам себе кажешься совсем маленьким.

В поле зрения появляются люди, о которых ты даже и не мечтал. Зайди сейчас в твое купе кто-нибудь из великанов мысли: Бальзак, Золя, Толстой, Чехов, Горький, я бы даже и не удивился.

Я бы чертовски обрадовался. Я бы поговорил бы с ними. Они бы мне посоветовали, что делать. Как жить, как писать. О чем. И что.

Но, когда казалось, что это светлое солнечное чувство не уйдет и не покинет ни меня, ни мою душу, оно, как назло, исчезало, оставляя лишь мысли, навеянные им.

И пейзажи уже теряли свое великолепие, становясь вдруг серыми, скучными и однообразными.

Я возвращался в реальность, в жизнь, в текучку.

Я еду в Юрью. На старом пыхтящем паровозе, в старом дребезжащем общем вагоне, с изрезанными ножам и исписанными деревянными скамейками.