Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Начало Опричнины

Ответом на побеги и военные неудачи и стала Опричнина, учрежденная в декабре 1564-го – начале января 1565 г. Впрочем, уже непосредственно после поражения на Улле подозреваемые главные виновники (реальные или «назначенные» – не знаю) этой неудачи, князья Репнин и Кашин, были убиты прямо на улице, без суда[229]. В данном случае эту исключительную на тот момент меру расправы (очень скоро – с учреждением Опричнины – такие убийства станут в Московском царстве нормой…) можно объяснить тем, что в поражении виновен был и сам царь, пославший армию вперед несколькими раздельными колоннами, и чтобы «отмазать» самодержца от вины за поражение, этих бедолаг и казнили поскорее и пострашнее[230].

А в октябре 1562 г. в письме к Крымскому хану царь называет тех, кто будто бы ссорил его с ханом (мол, «извел я их всех – теперь и дружить можно»): кроме Адашева и боярина Большого Шереметева, в этот список попал и Иван Висковатый, которого, однако, всего лишь отправили в «почетную ссылку» – послом в Данию, а в ноябре 1563 г. вернули в Москву[231]. Зато поплатился жизнью боярин Ф. Д. Овчина, попрекнувший Федора Басманова (сына Алексея Басманова) тем, что он служит царю «гнусным делом содомским», «а я, происходя из знатного рода, служу Государю на славу и пользу Отечеству».

Басманов пожаловался царю. Тот призвал Овчину к себе и велел ему выпить одним духом большой кубок вина. Боярин не мог осилить и половины, и тогда Грозный сказал: «Вот так-то ты желаешь добра своему Государю! Не захотел пить, ступай же в погреб, там есть разное питье. Там напьешься за мое здоровье». В погребе несчастного уже ждали палачи, которые его задушили[232]. При этом расправа с М. Репниным (виноватым, помимо поражения под Оршей, и в том, что он отказался надеть шутовскую маску и в ней плясать), Ю. Кашиным и Ф. Овчиной имела место в начале 1564 г., пока престол митрополита (после смерти 31 декабря 1563 г. Макария) был вакантен, без «совета» с высшим духовенством и боярством[233].

При этом, если говорить о причинах учреждения Опричнины, то нельзя даже сказать, что «чрезвычайная ситуация (по крайней мере, внешнеполитическая) требовала чрезвычайных мер» (это вообще стандартное оправдание для наших «борцов за несвободу» – мол, «время было такое»): даже если не говорить о том, что военные неудачи и боярские измены явно начались после самодержавного поворота царя, положение дел в середине 1560-х гг. отнюдь не было критическим. Военные действия шли с переменным успехом: после победы на Улле литовцы осенью 1564 г. без толку простояли под Полоцком, от которого отошли ввиду приближения войск В. С. Серебряного и К. И. Пронского; столь же неудачны были их действия под Черниговом и Альстом в Ливонии. Более того, в ответ на наступление литовцев русские 6 ноября 1564 г. взяли и сожгли Озерище; в огне погибла значительная часть гарнизона и жителей. А союзник Литвы крымский хан, так и продолжавший с самого 1555 г. войну с Россией (точнее, в феврале 1564 г. он заключил было мирный договор с нашей страной, но уже осенью его нарушил)[234], пытался взять Рязань, но после нескольких неудачных штурмов вернулся восвояси несолоно хлебавши[235].

Отметим, что штурм Рязани 2 октября русские отбили под предводительством или как минимум при большой роли уже упоминавшегося Алексея Басманова[236]. Это – один из немногих опричников, который умел воевать не только со своим народом, а не раз отличался и в боях с врагами. Примерно так же шли военные действия и в 1565 г.: в июне крымчаки потребовали от России ни много ни мало отдать им Казань и Астрахань, однако осада ими Волхова с 7 по 17 октября того же года кончилась неудачей[237]. Литовцы весной разорили Псковские земли до Острова, но в ответ летом русские под началом все того же В. С. Серебряного разбили их под Смилтеном и подошли к Вендену (ныне Цесис в Латвии) и Вольмару (ныне Валмиера в Эстонии)[238].

Перипетии учреждения Опричнины хорошо известны, повторим их вкратце, отметив только, что Опричнина началась почти ровно за 370 лет до сталинского Большого Террора. В начале декабря 1564 г. (за 370 лет до убийства Кирова) царь объявил: ему, мол, «сделалось известно», что «многие» не терпят его, не желают, чтобы царствовал он и его наследники, злоумышляют на его жизнь, посему он намерен отказаться от престола и передать правление «всей земле». Говорят, что при этих словах царь положил на землю царские регалии. 3 декабря он выехал из Москвы через Троицу в Александрову слободу (ныне г. Александров Владимирской области). При этом всем находившимся в Москве дворянам и детям боярским приказано было сопровождать его в качестве стражи. Отправились с монархом и его любимцы – тот же Алексей Басманов, М. Салтыков, А. Вяземский и другие[239]. Царь положил опалу в том числе и на казначея Фуникова, а из Москвы забрал и деньги, и драгоценности, что грозило расстроить работу всего государственного аппарата[240].

А уже 3 января 1565 г. от царя пришла грамота митрополиту о том, что монарх «гнев свой положил на… все духовенство, бояр, окольничих, дворецкого, казначея, конюшего, дьяков, детей боярских, приказных людей…» Далее следовали обвинения в злоупотреблениях начиная с малолетства Ивана Васильевича, в том, что перечисленные лица, а также бояре и воеводы «собирают богатства, а о государстве не радеют», притесняют «христиан», убегают от службы, а когда царь хочет их наказать, то духовные заступаются за виноватых. Духовные, мол, заодно с боярами и дворянами (обратим внимание: во «враги» записываются уже не только князья и бояре, но и дворяне) и приказными людьми (уже и «приказная бюрократия» – враги; кто же тогда друзья?!), покрывают их перед государем. Поэтому государь «не хочет более терпеть их изменных дел и поехал поселиться туда, где его Господь Бог наставит»[241]. Эволюция взглядов Ивана Грозного за 1560–1565 гг. чем-то напоминает эволюцию взглядов Ленина от «за нами громадное большинство народа» (осень 1917 г.) до «нас поддерживает только меньшинство сознательных рабочих, а остальные симпатизируют меньшевикам и анархистам» (начало 1921 г.). Правда, царь пока еще не «опалился» на третье сословие (в послании специально оговаривается, что «гостям, купцам и всему московскому народу» волноваться нечего, что «на них от царя нет ни гнева, ни опалы»), но, как мы скоро убедимся, недолго осталось…

Население Москвы охватил ужас, который едва ли уменьшился от упомянутой оговорки. Еще бы, по понятиям того времени то, что монарх бросил свой народ, тем более в военное время, было катастрофой. И отнюдь не только в России. Французы или испанцы XVI в., думается, пришли бы от подобного решения монарха в не меньший ужас. Вот только ни Карл IX Французский (правил в 1560–1574 гг.), ни даже Филипп II Испанский (об этом тиране впереди еще будет разговор) почему-то своих подданных так не шантажировали и третье сословие «изменным» двум первым не противопоставляли. Я не оговорился – это именно шантаж: или давайте мне ничем не ограниченные полномочия (вопреки статье 98 никем не отменявшегося Судебника 1550 г., кстати), или – «кошка бросила котят, пусть гуляют, как хотят». Плюс материальное давление в виде вывоза денег и драгоценностей…

Как принято считать, кончилось тем, что народ возопил: мол, не отдавай нас, отец родной, «волкам» на расхищение, избавь нас от рук «сильных людей», укажи только государевых изменников, а мы сами их истребим и т. д.[242] Отметим, что Р. Г. Скрынников считает чрезмерным преувеличением летописца верноподданническое единодушие москвичей, которые-де вызвались «сами истребить государевых изменников». Народу, резюмирует он, не за что было благодарить самодержца, его царствование ознаменовалось бесконечными войнами и резким ростом податей[243]. Позволю себе, однако, не согласиться, тем более что в другом месте тот же автор говорит, что царь «пользовался популярностью в народе, поведение столичного населения в дни отречения царя перед Опричниной не оставляет сомнений в этом»[244]: ужасы опричного террора и для основной массы бояр были еще впереди, а для простого народа тем более. Основные внешнеполитические неудачи тоже были делом будущего, пока же они только начинались и, конечно, еще не могли затмить предыдущие блестящие победы, от взятия Казани до взятия Полоцка. На тот момент Иван Грозный в глазах очень многих еще сохранял образ «либерального» реформатора и успешного правителя. Эффективного менеджера, как сказали бы сейчас.

Этого не отменяют и цитированные выше слова царских приспешников об Адашеве и Сильвестре – мол, народ их любит и может нас камнями побить. Тут имелся в виду потенциальный гнев народа против «плохих бояр», а не против царя. По тем временам – опять-таки отнюдь не специфика России, на Западе тоже так было.