Норманны в Византии - Гюг ле Ру

Воспоминания о жарких битвах и веселых оргиях заменились в его душе блаженством близости чистого, любящего существа.

Сам побежденный своим торжеством, он наслаждался покоем, при котором в душе чувствовалось так много сил и жизни.

Журчание фонтана пробудило Дромунда к сознанию. Он не сожалел о приятном забытье, так как ясное сознание давало ему еще большее счастие.

Не отрываясь от уст Ирины, он улыбнулся своему блаженству.

Полуразбуженная этим движением, Ирина медлила открыть глаза, чувствуя себя как бы в плену в сильных руках Дромунда; она боялась, что вместе с прерванным сном исчезнет и милая неволя.

В саду, между тем еще полным волшебных теней, готовилось нечто, ускорившее ее пробуждение.

Не способная удержаться даже и в этом случае от шутки Евдокия подговорила Троила и Агафия спрятаться под деревьями и оттуда следить за влюбленной парочкой.

К дружбе, которую питала Евдокия к благоразумной Ирине, примешивалось некоторое чувство зависти и желания увидать падение этой образцовой добродетели. Она страдала от необходимости с уважением преклоняться перед женщиной, которую любила.

Неспособная удержаться от каприза или прихоти, она с удовольствием видела теперь это. Ирина не нашла счастия в своей сдержанности и в конце концов отдалась любви неудержимо и страстно.

Падение сестры хотя и веселило Троила и Агафия, но и внушало им некоторое беспокойство. Они так безгранично пользовались ее расположением, что появление в ее сердце другой любви пугало их.

Несмотря на это, однако же, они не могли лишить себя маленького развлечения подшутить над сестрой. Спрятавшись в тени деревьев, они следили за нею и подслушивали.

– Что там делается? – спрашивал Троил.

– Все еще шепчутся, – отвечал Агафий.

– Да это журчит вода.

– Нет же!

– Я тебе говорю наверное: вода.

– Дай же слушать! – нетерпеливо прервала их Евдокия.

Услыхав пение Дромунда, они притихли, очарованные его удивительным голосом, но когда после пения наступила продолжительная тишина, трое шалунов весело переглянулись.

– Наконец-то! – сказал Агафий.

– Ну, слава Богу! – добавил Троил. – А то этот северный воин мне становился подозрителен.

– Нет, я в нем никогда не сомневалась! – воскликнула Евдокия смеясь.

Внезапно у них явилась мысль спеть под окном серенаду, причем Евдокия взялась аккомпанировать их пению на псалтерионе. Агафий и Троил должны были петь по очереди, так как голоса их не подходили друг к другу: Агафий пискливо визжал, а голос Троила напоминал собою звук падения каменьев в воду.

Они пережидали пока длившееся молчание еще больше подтвердило их догадку. При свете луны, волшебно озарявшем все кругом, наконец, полилась их песенка, сопровождаемая дребезжанием натянутых струн.

Милая, ночь так прекрасна, И сердце надежды полно, Но счастие долго не длится, Скоро проходит оно.

Услыхав слова этой песенки, Дромунд приподнялся и стал нетерпеливо искать в ногах свой меч.

Ирина удержала его в своих объятиях, сказав:

– Не бойся за меня, это поют они, вечные школьники, все обращающие в шутку, – Троил, Евдокия и Агафий.

Ирина успокаивала Дромунда, хотя сама глубоко чувствовала боль от этой неуместной шутки, так сильно диссонирующей с настроением, в котором она находилась, что лучше предпочла бы погибнуть, чем услышать пустую жестокую насмешку.

Но голоса между тем продолжали:

Скоро день настанет, Все тогда поймешь, Пожалеешь поцелуя, Что теперь даешь!

Дромунд сидел на конце постели и едва сдерживался, прислушиваясь к словам песни.

Ирина прижалась к его плечу, как бы ища защиты от нахлынувших тяжелых мыслей и предчувствий, которые заставляли ее так сильно страдать.

– О Боже! – шептала она. – Почему эта песня еще сильнее заставляет меня любить и еще больше желать тебя?

Она скрыла лицо на его широкой груди. А песня под окном между тем продолжала дальше свои жестокие предсказания:

Переполненные кубки Фалернского вина Печали, муки сердца Лишь утолят тогда.

Это было более, чем могла вынести взволнованная Ирина. Точно желая разбить себя и избавиться от невыносимой мысли, она приподняла голову и с силой стукнула ею о грудь Дромунда.

Из ее уст, только что улыбавшихся от счастья, вырвался крик отчаянной тоски.

И она зарыдала.

Глава 19

Клятва

С гневно нахмуренными бровями прислушивался Дромунд к раздавшимся аккордам псалтериона, едва сдерживая желание наказать и уничтожить своих обидчиков. Плач и горе Ирины лишили его последнего самообладания. Бережно положив свою возлюбленную на подушки, он вышел на террасу ярко освещенную луной.

Появление его грозной фигуры моментально прекратило игру Евдокии и заставило смолкнуть один за другим голоса братьев.

Испугавшись разгневанного Дромунда, наши три музыканта, как дети, пустились бежать, и их веселый смех опять послышался уже далеко, в конце аллеи.

Оставшись одна, Ирина заплакала еще сильнее. Она как бы уже переживала страдания, которые ей предсказывались в песне. Но страх потерять любимого человека из-за минутного гнева или несдержанности, которая могла повести к трагической развязке, заставил ее сдержать горе. Приподнявшись, она стала смотреть в окно.

Полная луна щедро разливала кругом свой мягкий, волшебный свет. В саду деревья бросали таинственные тени. Купола и крыши Царицы мира искрились и блистали, стены же зданий казались совсем мрачно-белыми. Над Босфором торжественно сиял лазурный свод небес, а на горизонте виднелись стоявшие, как призраки, темные леса.

Дромунд продолжал стоять на залитой лунным светом террасе и тревожно смотрел на звезды.

Днем, среди обычного оживления Буколеона, под горячими приветливыми лучами солнца, озарявшего дворцы и улицы, Дромунд не чувствовал обыкновенно присутствия богов. Без сомнений и трепета вел он веселую жизнь воина; но таинственный свет луны заставил его оглянуться на свои византийские увлечения и припомнить трезвые верования своей родины.

Считая земную жизнь как бы предверием рая, он боялся оскорбить будущую вечную любовь горячностью здешней страсти.

Ирина подошла и склонила свою голову к нему на грудь, на которой было нататуировано изображение ладьи, обвила его стан руками и со страданием смотрела на его глаза, обращенные к небу. Она не боялась, что какая-нибудь женщина отнимет его от нее но она чувствовала существование неземной соперницы, с которой у нее не хватило бы сил бороться. От избытка страдания она, наконец, закричала:

– Вернись ко мне, или я умру!

Разбуженный этой мольбой, он медленно опустил голову, и только тогда заметил, что Ирина лежала на его груди, когда взглянул на ее грустное лицо, казавшееся от тени распущенных волос страшно бледным.