Мы одной крови — ты и я! - Ариадна Громова

Это как раз и было то, чего я опасался! Я долго убеждал Славку, что никаких сенсаций сейчас не надо, что он погубит все дело, что надо серьезно изучить явление, а потом думать о сенсациях, публикациях, демонстрациях и прочих подобных вещах. Дело было нелегкое, но успеха я все же добился. Славка поклялся, что будет держать язык за зубами, а скажет под строгим секретом только моей маме…

— Маме я сам скажу, — перебил я.

— …и Веронике, конечно.

Вероника — это его невеста. Серьезная девица — ужас, какая серьезная! Высоченная — рост сто семьдесят два сантиметра, но ничего, красивая. Очень-очень положительная личность, и Славку все воспитывает: за уши тянет к идеалу.

— Хочешь с ней поссориться? — мрачно спросил я. — Она же все равно не поверит, а тебя сочтет треплом. Даже и не думай!

Славка сбычился и нахмурился, а потом, вздохнув, сказал, что я, может быть, и прав, но от Вероники все равно ничего не скроешь, она его насквозь видит.

— Как ты Багиру? — язвительно спросил я.

— Нет, старик, ты не смейся, — уныло возразил Славка. — Я знаешь что думаю? Что Вероника телепатка! Уж очень она все здорово угадывает!

Теперь уж я покатился со смеху. Да у Славки на лице все написано, при чем тут телепатия! Кто угодно прочтет. А при Веронике он вдобавок заметно глупеет, и все становится проще простого… И Славку она цукает в основном как раз за легкомыслие, за то, что он разбрасывается, вечно чем-то новым увлекается и «не имеет главного стержня»! Вот где Славка влип! Над другими привык издеваться, а это Вероникино словосочетание передал нам на полном серьезе, и уж мы над ним поработали всласть, выжали все, что могли, из этой «справки с последнего места работы»! Но за Веронику он все равно держится — опять же по закону контраста.

— Ладно, тебе видней, — сказал я. — Только пускай она не болтает.»

А впрочем, какой смысл особенно-то секретничать? — думал я. — Володя будет говорить с учеными, это одно наделает шуму. Да еще Валерка и Света раззвонят по всей школе. Где уж тут думать о конспирации! Да и Славкины обещания мало чего стоят — не утерпит он, захочется блеснуть осведомленностью. Ведь сенсация-то мирового масштаба, как он говорит… Ну и ладно, пускай себе треплется».

Утром мне пришлось выкроить часок, чтобы поосторожнее рассказать маме то, что она тем же вечером услыхала в драматическом и бессвязном изложении Славки. Мама держалась, надо признать, здорово: заявила, что в телепатию она всегда верила, что Барс — кот очень чуткий и интеллигентный и что вообще все это очень интересно, только необходимо соблюдать осторожность, не перенапрягать нервную систему, а то я очень увлекающийся — доведу и себя и кота до невроза.

Значит, ближайшие следствия всех этих разговоров были таковы: во-первых, я получил отпуск, во-вторых, Славка со всей присущей ему энергией включился в «Операцию «Контакт» (название, конечно, он же и придумал) и начал немедленно выдавать на-гора массу афоризмов и идей. У Славки идей не меньше, чем у Валерки Соколова. Правда, он старше Валерки лет на семь и за этот отрезок времени успел приобрести уйму сведений по самым различным вопросам, но его идеи кажутся обычно не менее фантастичными и нелепыми, чем Валеркины.

Это и все о моих личных делах, — тоже не вполне личных, как видите!

А по линии, что ли, официальной события развивались так. Сначала Володя устроил встречу с нейрофизиологами и зоопсихологами, то есть привел ко мне домой одного доктора наук, трех кандидатов и еще одного, который тогда был без пяти минут кандидатом (теперь он уже защитил диссертацию). Потом Славка привел ко мне парапсихологов. Потом мы демонстрировали Барса, Барри, меня и Володю представителям всех этих трех наук в официальной обстановке, в присутствии представителей прессы. Кроме того, попутно я проверял возможности контакта на котах, собаках и прочих существах. Их мне в изобилии доставлял Валерка при условии, что Юра будет присутствовать при опыте с его Кузькой, Таня — при опыте с ее Китти, Сережа — при опыте со степным орлом, по имени Данко (ох, и дал же нам духу этот Данко!), ну, и тому подобное. Что касается кота Мурчика, то о нем я расскажу особо.

Кроме того, я вел бесчисленные разговоры и по телефону, и просто так, объясняя, что никакого шарлатанства тут нет; что дьявол тут тоже совсем ни при чем и что я лично атеист; что в нашей семье все психически здоровы, включая меня; что я не алкоголик; что ничего я детям голову не морочу, а если вам так кажется, то, пожалуйста, пускай ваш Толя (Коля, Оля, Валя, Ляля) ко мне больше не приходит, я и без того слишком занят; что я никого не разыгрываю и вообще мне не до шуток; что животные безусловно очень многое понимают, чего иной раз нельзя сказать о человеке, нет, не о вас лично, я с вами незнаком, а в принципе: есть люди, которым ничего не втолкуешь; что я не вижу, чем это мои опыты принижают достоинства человека, скорее наоборот; что если мой собеседник не верит «во все эти фокусы с говорящими зверями», то и пускай себе не верит, а мне-то какое дело…

У меня голова пухла от этих разговоров — по телефону, на пороге квартиры (посетитель рвался «хоть одним глазком взглянуть на волшебного кота», а я непоколебимо твердил: кот отдыхает, кот в данное время питается, кот соблюдает строгий режим — и так далее), на лестнице, во дворе, да где угодно!

— Нет, экскурсию ко мне нельзя! — в отчаянии говорил я в телефонную трубку, где убедительно журчал девический голосок. — Нет, даже для отличников я не могу сделать исключение!.. Нет, и частным порядком нельзя… Конечно, я знаю Свету Соколову, но она должна была вам объяснить, что кота нельзя переутомлять и нервировать… А если молча, так чего ж на него смотреть — кот как кот, и глаза обыкновенные… Нет, я не знаю, всякий ли кот может говорить, и не советую пробовать, нужен телепатический контакт… Да, я уверен, что животные понимают гораздо больше, чем мы это себе обычно представляем, и к ним надо относиться бережно и ласково, даже если они не разговаривают… Это верно, но простите — я очень занят…

Ну, в общем, отличные условия для экспериментального невроза, как у павловских собак. У Павлова отмечены разные условия: слишком сильные или слишком сложные раздражители; перенапряжение тормозного процесса; столкновение (непосредственное следование) этих противоположных нервных процессов. Три упомянутых условия у меня теперь имелись, а для создания невроза вполне хватало каждого из них порознь. Кстати сказать, свой тормозной процесс я и перенапрягал в основном с той целью, чтобы не распсиховаться совсем, так что получался замкнутый круг.

Помогали мне держаться радужные надежды и дружеские разговоры. В частности, с тем человеком, с которым меня познакомил Валерка, — с Иваном Ивановичем Коломейцевым.

Он живет в нашем же доме, только в другом подъезде, на втором этаже. Балконом его я давно любовался: там у него и дикий виноград удивительно разросся (а у меня он как-то хиреет), и гвоздики, и душистый табак, и чего только нет. Да и самого Ивана Ивановича, наверное, не раз видел на этом балконе, но как-то не приглядывался к нему. А жаль: мне бы и раньше полезно было с ним познакомиться. Но он мало с кем общается, разве что с ребятишками. Его дочь преподает в Валеркиной школе биологию, но она замужем и живет в другом районе, так что Валерка тоже не сразу узнал про Ивана Ивановича.

А познакомить он нас хотел потому, что Иван Иванович тоже занимается зверями и птицами. Вернее, взаимоотношениями человека и остальных обитателей Земли. И пишет об этом книгу. Статьи иногда публикует в газетах и журналах.

Он на пенсии, но не столько по старости, сколько по состоянию здоровья: тяжело ранен в конце войны, под Берлином, — ноги перебиты, он ходит с палочкой, левая рука плохо сгибается, и в легких осколок остался. По образованию он историк, но вот занялся этой проблемой и который год собирает материалы. Сам был охотником, но еще до войны бросил.

Это пока все об Иване Ивановиче, а как он мне облегчил жизнь, вы постепенно сами поймете.

А теперь — о первой встрече со специалистами. Об этом мне распространяться не очень-то хочется, потому что встреча прошла глупо; наверное, иначе и быть не могло, но я подсознательно рассчитывал на большее, хоть и строил из себя скептика. А раз ничего толкового не вышло, то я и счел всех этих специалистов дураками и невеждами. Володя и Иван Иванович сразу сказали мне, что я неправ, да я и сам это понял, но, вообще-то говоря, мне и сейчас кажется, что Ньютонов и Эйнштейнов среди этой компании как-то не обнаружилось.

Ну, продемонстрировали мы им Барса — он был недоволен и нервничал, но я его уговорил, и он работал вполне прилично, хоть и не безошибочно. А потом они задавали вопросы и высказывались.

Было их, как я уже упоминал, пятеро. Два нейрофизиолога, один невропатолог (он все порывался меня обследовать, но я так и не дался) и два зоопсихолога. Почему-то они все были удивительно похожи друг на друга, словно их Володя специально подбирал по принципу сходства: все темноволосые, очкастые, широколицые, сытые и одного примерно возраста — около сорока. Володя уверял потом, что я все это выдумал и вовсе они не так похожи, чтобы их путать, а я вот именно путал, кто что говорит и кто есть кто, и только невропатолога распознавал потому, что он все ко мне лип с этим обследованием. Тем более, что говорили они действительно в основном одно и то же, а именно — всякую чушь.