Классная дама (СИ) - Даниэль Брэйн

происшествия. Или убийства.

Я входила в комнатку с замирающим сердцем, но ничего, поразившего меня, не увидела. Умеренной высоты потолки, не такая раздражающая белизна, занавески на окнах, девичья кровать, подушки, одеяла, стул, письменный стол, шкаф, мой саквояж… На деревянном полу сиротский коврик, все чисто прибрано, горничные тут добросовестные, так что улик я, конечно, не обнаружу.

Все же я попыталась. Изучила все от и до, но ни то что клочка бумаги, так любимого почему-то авторами детективов, ни даже соринки. Приятно пахло лавандой, а окно было наглухо заделано на зиму. Я подергала створки — нет, их не открывали уже давно, а что дверь? Запирается изнутри, не взломана, не отремонтирована… у воспитанниц, наверное, нет такой роскоши, как приватность. У них все на виду.

Я разобрала вещи, отметив в процессе, что откуда-то все-таки сильно дует. Облизав палец, я поползала по комнате, нашла в углу окна щель. Во Вдовьем флигеле было намного теплее, чем в академии в целом, но ночью, когда температура упадет, а топить перестанут, комнату выстудит в два счета, поэтому я, ничтоже сумняшеся, взяла из прибора на столе перочинный ножик, надрезала одно одеяло, вытащила оттуда вату и плотно заделала щель.

За этим занятием меня застала горничная, принесшая еду и настойку в темном бутыльке.

— Доктор велел выпить сегодня и завтра с утра, Софья Ильинична, перед трапезой вашей, — передала мне она инструкцию. — Я зайду еще, если чего надобно, скажите.

— Нет, спасибо, я лягу пораньше, — простонала я, изображая крайнюю немощь. Настойка? Не от нее ли умерла Наталья Калинина? — Постой. Скажи, а Наталья Филипповна…

Горничная вздохнула.

— Да хранит Владыка душу ее! — горько сказала она. — Незадолго до смерти простыла. Но настойка ей помогла и вам поможет.

— Ты перед смертью ее видела?

— Владыка! — перепугалась горничная, скрестив перед собой на груди руки. — Нет, я, Софья Ильинична, вот так же ей за день до того настойку да ужин принесла, а потом я к матушке уехала, вот только ввечеру и вернулась…

Эта барышня мне оказалась бесполезна.

Обед был сытнее и явно вкуснее, чем тот, которым кормили воспитанниц: суп, жаркое из хорошего мяса и сладкий кисель. Настойку я предусмотрительно вылила в раковину в общей для классных дам туалетной комнате. Ничем подозрительным она не пахла, но я задумалась, как сохранить немного жидкости для анализа. Химия здесь уже должна быть развита в достаточной степени для того, чтобы обнаружить какие-то примеси, и я спрятала бутылочку в саквояж. Если завтра придет та же горничная, совру что-нибудь, а если другая, то может и не заметить.

Остаток времени я провела, прислушиваясь к академии и набрасывая заметки. Почерк у Софьи был чудесным, с пером она обращалась легко, только вот нудно спорила со мной насчет действующих порядков. Я напомнила ей о сделке, чтобы она не лезла мне под руку, и Софья угомонилась — возможно, начала мечтать о замужестве.

Мечтать не вредно, девочка, да…

Когда совсем стемнело и, по моим прикидкам, девочки стали готовиться ко сну, я поднялась и, потерев рукавом щеки, чтобы вызвать румянец, отправилась в дортуары. Находились они в этом же крыле, но на втором этаже, и все же нам с Софьей пришлось поплутать — она попала в академию, когда ей было тринадцать, то есть сразу надела зеленое платье, и не знала, где спят малышки. В огромной холодной, гулкой, как и все тут, неуютной спальне, где кровати, как в исправительном учреждении, составлены рядами, голова к голове, и стоит такая странная, угнетающая тишина, какой в принципе не должно быть там, где живут малолетние дети. Увидев меня, девочки повскакивали, приглаживая платьица и волосы, и я подняла вверх руки и ласково улыбнулась.

— Я ваша новая классная дама, — негромко сказала я. Повышать голос нужды просто не было — слышно было бы даже шепот. — Меня зовут Сенцова Софья Ильинична, и главное, о чем я вас попрошу: не надо меня бояться… Я вам не враг. Наоборот. Я здесь для того, чтобы заботиться о вас и защищать вас.

Девочки молчали. Я видела, какими глазами они на меня смотрят: смесь неверия и обожания. Легко мне не будет, они еще дети и чувствуют малейшую фальшь.

— Спокойной ночи. Завтра я приду пожелать вам доброго утра, и если вам что-то нужно, пожалуйста, непременно скажите мне.

Возвращалась к себе я с ощущением правильного и неправильного. Возможно, не стоило идти на поводу у Алмазова, но сделанного не воротишь. Черт с ним, я надеялась, что за ночь ничего не случится.

Я заснула практически сразу с мыслью о том, что первоочередная задача — дать малышкам понять, что отныне они самостоятельны. В разумных пределах, но я была намерена им доверять. Привести себя в порядок и почистить ногти они в состоянии, пусть такие простые решения научатся принимать, иначе… годны они будут лишь на то, чтобы как овцы покорно ходить за козлом.

Забавное сравнение вышло. В духе эпохи.

Из сна меня посреди ночи вырвал крик — перепуганный и истошный.

Глава девятая

Ледяной пол обжигал ступни. Я летела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и не слушала увещевания Софьи сейчас же вернуться и надеть хотя бы халат.

По стенам и потолку скакали блеклые пятна свечей и керосиновых ламп. Первой мыслью было — пожар, но здание академии каменное, и если я все сделаю правильно, обойдется без жертв. На площадке второго этажа я поняла, что причина переполоха не пожар, не убийство и даже не кража — так визжат не от страха и не от отчаяния, а от злости и бессилия. Так могла бы вопить Софья, обнаружив, что все ее шмотки порезаны или облиты чернилами — о, козочка, извини.

Крик доносился из широко распахнутых дверей дортуара. Двери прочих спален приоткрылись ровно настолько, чтобы было возможно сунуть в щели носы. Несколько старших девушек затравленно жались друг к другу посреди коридора, и пока я прикидывала, стоит ли вмешиваться, Окольная перестала орать и вытолкала еще двух полуголых воспитанниц в коридор.

— Юлия Афанасьевна! — крикнула я, пользуясь паузой, но Окольная, как глухарь на току, к любым внешним раздражителям оказалась невосприимчива. Она сжимала небольшую книжечку размером чуть больше ладони, и не успела я глазом моргнуть, как она изо всей силы ударила томиком одну из девушек по лицу и снова начала вопить истошно и неразборчиво.

Девушка пошатнулась, ее подружки по несчастью шарахнулись в сторону, на белоснежную рубаху закапала кровь. Окольная, не прекращая визжать. замахнулась на