Мужчина, женщина, ребенок - Эрик Сигал

Глаза его говорили: да ну же, Шила, нам обоим это нужно.

– Это не вполне практично, – отвечала женщина.

– Хорошо, поедем туда вместе, ты пойдешь на свою встречу, я куплю кое-какие пластинки, мы сможем рано поужинать и вернуться обратно.

Пожалуйста, Шила, думал Боб. Прошу тебя, пойми, как я хочу сплавить порвавшиеся провода, которые нас связывали.

Она обдумывала.

– Не на этот раз, – сказала жена, наконец.

Что же, по крайней мере, это не был окончательный отказ. «Не на этот раз» означало, возможно, «в другой раз».

Шила встала.

– Я лучше лягу, – сказала она, – чтобы хорошенько выспаться. И прежде чем он успел подняться, она подошла к креслу, опустила руку возле его головы и прошептала:

– Спасибо за приглашение.

Затем женщина легко поцеловала его в лоб и стала подниматься по лестнице.

Незначительный жест. Но это было лучшее, что случилось с ним за последние недели.

17

– Привет, Шила, – окликнула ее Морин, секретарь в приемной. – Он в кабинете у Эвелины. Везет тебе.

Странно, думала Шила по дороге в редакторский отдел. Морин была избалована посещениями Киссинджера, Гэлбрейта и подобных лиц.

Завернув за угол, женщина увидела его сидящим у стола Эвелины с чашкой кофе. Он был высокий и худой, с седеющими волосами, в очках в квадратной черепаховой оправе. На нем были джинсы и футболка. Шила, ожидавшая увидеть его в тройке (вашингтонское влияние), с английским акцентом (оксфордское влияние), несколько удивилась.

Когда женщина подошла, он встал. Он был очень высокий. Эвелина их познакомила.

– Гэвин, это Шила Беквит, наш лучший редактор.

– Здравствуйте, – сказал Уилсон (по крайней мере, акцент был в наличии). – Я понимаю, что из-за меня вам пришлось прервать отпуск. Мне очень жаль.

– Напротив, я буду счастлива работать с вами, доктор Уилсон.

– Прошу вас, зовите меня Гэвин. А я могу называть вас Шила?

– Конечно. Я знаю, у вас плотное расписание. Хотите пройти в мой кабинет и начать работать?

Повернувшись к Эвелине, Гэвин улыбнулся.

– Вы не преувеличили – она требовательный работодатель. – Затем он снова обратился к Шиле: – Могу я предложить вам по дороге чашку кофе?

– Пожалуйста, – сказала Шила. – С молоком, без сахара.

К тому моменту, как доктор Уилсон вошел к ней в кабинет, Шила разложила на столе три его книги и несколько листов бумаги.

Поставив чашки на край стола, мужчина сел напротив.

– Спасибо, – поблагодарила Шила, а затем, чтобы положить начало разговору, спросила: – Вы не скучаете по Кембриджу?

– Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде ты имеешь свою долю успеха, но работа в Вашингтоне наделяет тебя капелькой власти, что, я должен признаться, мне нравится.

– Меня восхищает ваша искренность.

– Во всяком случае, когда эта администрация сменится, я надеюсь, меня снова туда пригласят. Если они будут готовы приветствовать блудного сына.

– О, конечно, пригласят, – улыбнулась Шила. – В особенности после того, как ваши книги будут обновлены и переизданы.

– Я понимаю, что меня подкупают для осуществления серьезного пересмотра, – произнес Гэвин. – Но говоря откровенно, я, на самом деле, думал о «предисловии ко второму изданию». И тогда бы я мог просить Вашингтон не настаивать на радикальных изменениях.

– В таком случае, я вам не нужна, – сказала Шила мягко, но твердо. – И я не думаю, что «Гарвард пресс» переиздаст ваши книги, если в них будут только косметические изменения.

Уилсон задвигался в кресле, отпил глоток кофе и взглянул на Шилу.

– В искренности у вас нет недостатка, – улыбнулся он. – А что именно вы имели в виду?

– Я могу представить вам только первые впечатления. После звонка Эвелины я успела только пролистать книги. Но возьмем, например, «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая из опубликованных тогда книг. Не ваша вина, что она вышла как раз перед тем, как Брандт приступил к своей Osterpolitic.

Гэвин слегка нахмурился.

– Мм-м, – сказал он. – Боюсь, что вы правы. Еще что-нибудь?

– Да, извините. Но есть еще многое, что мы должны обсудить подробно. На вашем месте я бы не торопилась. Поскольку вы фигурируете в газетах чаще, чем рядовой гарвардский профессор, некоторые ваши коллеги – то-есть все те, кто не получил назначение в Совет безопасности – будут стараться найти уязвимые места в ваших трудах.

Мужчина широко улыбнулся.

– Откуда вам столько известно о внутриуниверситетской политике?

– Мой муж – профессор Массачусетского технологического института.

– В самом деле? И в какой области?

– Статистика.

– О, это подлинный ученый. Я всегда испытываю неловкость, встречаясь с такими людьми. Сам я с трудом могу сложить цифры столбиком.

– Вот и Боб не может, – улыбнулась Шила. – Это моя обязанность в конце каждого месяца.

– О, – сказал Гэвин Уилсон. – Тогда мое восхищение вами просто беспредельно.

Его улыбка сейчас относилась не только к математическим способностям Шилы.

Тем временем, считая, что основание разговору положено, женщина снова вернулась к делу.

– Итак, вы видите, что эти изменения более важны для вас, чем для нас.

– Да, я понимаю, к чему вы клоните. Вы требуете огромного объема работы.

Она кивнула:

– Но ваш редактор тоже готов внести свою долю.

– Это подлинный соблазн, – сказал Уилсон, – так что приступим. Я постараюсь не впадать в уныние.

– Могу я продолжать быть откровенной?

– Будьте откровенны до жестокости. Лучше вы, чем критики. К тому же мое самолюбие способно вынести многое.

– Так вот, – продолжала Шила, – «Англо-американские отношения» нуждаются в обновлении эпилога, но в остальном там все прекрасно.

– Мне повезло. В особенности потому, что именно эта книга способствовала моему назначению в Гарвард. А как мой «Общий рынок»?

– Ну, – Шила отвечала медленно, тщательно подбирая слова, – картина меняется, даже пока мы с вами разговариваем. И некоторые ваши предсказания оказались, мягко говоря, несбыточными.

– Вы хотите сказать, абсолютно ложными. Вроде того, что никогда не будет европейского парламента и тому подобное. Я оказался неудачным провидцем, да? – Гэвин произнес это с добродушным юмором и затем прибавил: – А сейчас у меня есть серьезный вопрос.

– Да?

– Вы слышали о ресторане под названием «Харвест»?

– Да, он очень хороший.

– Тогда пошли?

Там будет Марго за своим обычным столиком. Ну и что? В конце концов, речь идет о деловых отношениях.

К ланчу Гэвин переоделся. Это означало, что поверх футболки он надел хлопчатобумажный пиджак. Когда они пришли в ресторан, было уже довольно поздно. Большинство присутствующих сидели уже за кофе и десертами. Марго нигде не было видно.

Стоял июль, и Кембридж походил на раскаленную духовку, поэтому вместо аперитива пара заказала холодный чай. Поскольку впереди у них был долгий день редакторской правки, в разговоре за столом они ограничились беседой на посторонние темы.

– Над чем работает теперь ваш муж?

– Ничего серьезного. Наш месяц на Кейпе посвящен исключительно легкому чтению.

– А, рациональный академический стиль. Никакого принуждения. Жаль, что я не могу преодолеть инстинкт графомана. Мне необходимо печататься. У вас есть дети?

Этот невинный вопрос резко вывел ее из состояния временной амнезии, которым она наслаждалась.

– Мм-м, да, – отвечала она после секундной паузы. – Две девочки, девяти и двенадцати лет. А у вас?

– Двое. Вполне взрослых. Сын изучает медицину в Оксфорде. Джемма пока еще дома с моей бывшей женой, но этой осенью она начинает какой-то курс сравнительного литературоведения в восточной Англии. Не думаю, чтобы они скучали по отцу, но боюсь, что я по ним скучаю.

– Вы, наверно, часто бываете в Англии по делам госдепа?

– О, сутки-другие время от времени. Я звоню им, но они всегда чем-то слишком заняты. Я полагаю, здесь сыграло свою роль влияние жены.

– А у вас очень плохие отношения – или мне не следовало задавать такой вопрос?

– А почему нет? Да, у нас очень плохие отношения. Она не могла простить мне присоединения к утечке мозгов из Британии. Не то чтобы она имела что-то против Америки – она никогда здесь не бывала. Заставив меня выбирать между ней и Гарвардом – никак не ожидая, что я предпочту последний, – она с тех пор не очень ко мне расположена. Я по-прежнему люблю ее, если это чего-то стоит. И я скучаю по детям. О, да я вижу, что начинаю повторяться. Простите мне мою болтовню о скучных домашних делах.

Гэвин смотрел на Шилу. Ему казалось, что это собеседнице не наскучило. Но она была талантливая, привлекательная женщина, и ему хотелось произвести хорошее впечатление.

– Мне это вовсе не скучно, – откликнулась женщина, искренне довольная возможностью поговорить о чьих-то чужих проблемах. – Вы несчастны? – спросила она.