Всадник авангарда - Роберт Маккаммон

Мэтью Корбетт ослушался.

Что Мэтью Корбетту на пользу, подумал он. Но, может быть, во вред владельцам зданий в Нью-Йорке?

Берри схватила его за руку.

— Что это? — Она говорила шепотом, тоже почувствовав опасность. — Мэллори замешаны?

— В чем замешаны? — Он тоже ответил шепотом.

— Не знаю, потому и спрашиваю. И в чем же они замешаны?

Мэтью наблюдал за дверью. Она больше не открылась. Доктор в такую холодную ночь остался дома. Чтобы доставить записку по назначению, вполне достаточно одной змеи.

— Я про Мэллори спрашиваю, — напомнила Берри. — Ты меня слушаешь?

— Нет, — ответил он и тут же поправился: — То есть, да. Я в смысле… — Он еще раз заглянул ей в глаза. Бриллианты стали меньше и чуть потускнели — интрига этого вечера вытеснила все остальные переживания. Но волнение, вызванное ими, было достаточно сильным. — Не могу сказать тебе всего, но Мэллори как-то связаны с этими пожарами. И с тем, что на стенах пишут мое имя, чтобы устроить мне неприятности.

— Но зачем, Мэтью? В этом же нет никакого смысла!

— Для тебя нет. И для любого другого тоже нет. Но для меня — совершенно определенный намек.

Он снова посмотрел на те окна. Хорошо, если письмо там, но даже в этом случае… как его достать? Тут две большие проблемы: одна — проникнуть в дом в отсутствие змей, и вторая — найти это письмо. Если только его не уничтожили. Если, если и еще одно если. «Такой план, — подумал он, — вполне достоин обитателей Бедлама».

— Идем, — сказал Мэтью, показывая рукой в другой конец переулка. И пошел туда вслед за Берри, надеясь, что на сей раз не сваляет дурака, что удача для разнообразия побалует его, и он не подвернет ногу, споткнувшись на какой-нибудь рытвине. Но выйти из переулка на Смит-стрит удалось без приключений, а дальше на Квин-стрит — к дому Григсби.

— Мне кажется, — сказала Берри, когда они приблизились к дому, — что ты должен мне кое-что объяснить. Я чай заварю. Расскажешь?

— У твоего деда — самые большие в городе уши, — напомнил он. — И даже когда он притворяется, что спит, все равно слушает. Так что — нет.

Она остановилась, повернулась к нему и схватила за плащ, забрав ткань в горсть.

— Послушай, Мэтью Корбетт! — воскликнула девушка, раскаляясь от гнева. Мэтью это даже понравилось, потому что он почти закоченел на ветру. — Когда ты наконец научишься мне доверять?

«Когда не придется опасаться за твою жизнь», — подумал он. Но выражение лица оставил прежним, и голос его был столь же холоден, как окружающий воздух.

— Мои дела — это мои дела. И так это должно и оставаться.

— Вовсе нет, — немедленно возразила она. — Это как ты хочешь, чтобы было.

— Да, — согласился он.

— Ты меня только что целовал. Или мне показалось?

И тогда он сказал то, что должен был сказать, но слова резали ему горло будто нож:

— Не соображал, что делаю.

Слова повисли в воздухе. Выпущенные на свободу, они вернулись к тому, кто их породил, и вдобавок к перерезанному горлу вонзились в сердце. Потому что Мэтью увидел по лицу Берри, какую боль ей причинил, и девушка заморгала, чтобы не пролились подступившие слезы, и усилием воли удержала лицо спокойным и глаза ясными. Голосом, который прозвучал, словно из далекого далека, она сказала:

— Я поняла.

Эти слова Мэтью никогда не забудет. На самом деле они значили, что ничего она не поняла, а объяснить ей он не мог.

Берри отпустила его плащ, выпрямилась, вдруг став высокой. Даже, казалось, выше его.

— Спокойной ночи, Мэтью, — сказала она и ушла. Он смотрел, как она с величайшим достоинством шагает к дому своего деда, где в окне показался фонарь. Берри вошла в дверь, ни разу не оглянувшись, а Мэтью глубоко вдохнул морозный воздух, подержал внутри, выдохнул и побрел к своему обиталищу, которое никогда еще не казалось ему меньше и обыденнее, чем сейчас.

Глава восьмая

Снова Мэтью стоял на холоде. Холодным казалось все. Мир стал морозным, и не только погода была тому виной. Он вновь стоял в переулке напротив дома, где жили фальшивые Мэллори. Трое суток прошло после его встречи с Берри, и с тех пор он ее больше не видел. Что ж, и к лучшему. Задумка его действительно опасна, потому что сегодня он твердо решил проникнуть внутрь и найти письмо, если оно по-прежнему существует.

В доме было темно — ни огонька. Мэтью стоял здесь, как и в прошлую ночь, около часа пополуночи, но сегодня коренным образом отличалось от вчера: примерно сорок минут назад перед домом остановилась карета, запряженная четверней. Наверху кареты был закреплен деревянный черный ящик пяти футов в длину, трех футов в ширину и примерно столько же в высоту. Морской рундук, подумал Мэтью. Такой привычно видеть в капитанской каюте. Двое приехавших с экипажем крупных мужчин с трудом сгрузили ящик, и оба липовых Мэллори вышли из дому, чтобы помочь им. Через некоторое время ящик удалось затащить в дом, и дверь закрыли. Внутри дома двигались фонари. Потом Мэтью остался смотреть, что будет дальше, и чувства его были обострены сознанием, что фальшивым Мэллори не нужны свидетели того, что здесь происходит. Что бы ни происходило.

Наутро серого, мрачного дня после решительного расставания с Берри Мэтью направился в офис в номере седьмом по Стоун-стрит, имея в виду некоторую работу. По крутой и узкой лестнице он поднялся на чердак, где располагался офис двух нью-йоркских проблеморешателей, а также — если кто верит — изредка появлялись призраки двух кофеторговцев, убивших друг друга по эту сторону темного стекла и продолжающих свою нескончаемую вражду по ту его сторону. Да, если кто верит. Честно говоря, Мэтью неоднократно слышал удары и падения, иногда эхо ругательств, плывущее в воздухе, но это давно стало привычными звуками дома номер семь. Кроме того, Мэтью привык к этим духам, если они действительно пребывали здесь и все еще продолжали мериться кофейными зернами. Да и вообще, достаточно было громко и уверенно приказать: «Тихо!» — как порядок восстанавливался. На некоторое время.

Сегодня утром Мэтью совершенно не волновали никакие духи, а интересовал его вполне живой и крупный, иногда чуть грубоватый человек, сидящий за письменным столом и пишущий письмо некоему мистеру Седжеворту Присскитту из Чарльз-Тауна, который…

— …просит курьера для сопровождения его дочери Пандоры на ежегодный бал цицероновского общества в конце марта, — пояснил Хадсон.

— Наверняка она — ну, скажем, не слишком блещет красотой, если отцу приходится нанимать платного сопровождающего. — Он нахмурился. — Любопытно, что это за цицероновское общество. Не слыхал о нем?

— Нет. — Мэтью аккуратно повесил касторовый плащ на крюк.

— Возьмешься за эту работу? Плата хорошая.

— Нет.

— Совсем не интересно?

И даже очень, но он уже на задании.

— Абсолютно, — соврал он.

— Врун. — Грейтхауз дописал письмо. — Ладно, что у тебя на уме?

— Да ничего особенного. Если не считать того, что поджигают дома и рядом пишут мое имя.

Грейтхауз хмыкнул, улыбнулся.

— Зато хоть пишут без ошибок. Так что подними свою физиономию с пола и хоть изредка улыбайся, ладно?

Мэтью прошел мимо укрощенного огня в небольшом камине, сложенном из грубого камня, серого и коричневого. Остановился возле пары окон, откуда открывался вид на Нью-Йорк к северо-западу, широкую реку и коричневые утесы да серые холмы Нью-Джерси. Кораблик с грузовыми контейнерами на палубе шел по реке к северу, ветер широко разворачивал его коричневые паруса. Лодка с двумя рыбаками, спиной к спине. «Как мы с Хадсоном», — подумал он, обозревая эту картину. Крючки глубоко в воде, и понятия не имеем, что там может клюнуть.

— Это уже становится обыденным, — прокомментировал Хадсон.

— Что «это»?

— Твоя безрадостность. Почему бы тебе не поехать в Чарльз-Таун? Садись на пакетбот, сопроводи Пандору Присскитт на бал. Ну? Развлекись для разнообразия.

Мэтью неопределенно хмыкнул, но ничего не ответил. Он глядел на рыбаков и думал, какими словами начать свой рассказ. Он решил, что это должно быть: «За пожарами — рука Мэллори. Я знаю, что это правда. И не хотел тебя в это втягивать, но…»

— Мэтью! — произнес Грейтхаузе нажимом, и младший партнер отвлекся от своих мыслей. — Хочу спросить тебя, что ты думаешь про Эбби Донован?

Вопрос был настолько неожиданным, что Мэтью ничего не пришло в голову.

— Только начистоту, — поторопил его Грейтхауз. — Честно мне скажи, что ты думаешь. — Мэтью продолжал колебаться, и Грейтхауз нетерпеливо кивнул: — Ну же!

— Ну… я думаю, что она…

— Да, и тут ты прав! — Улыбка Грейтхауза стала бы еще шире, будь это возможно. Он, рискуя опрокинуться, откинулся на спинку кресла. — Адская женщина, скажу я тебе! — Мэтью подумал, что при попытке улыбнуться еще шире он бы челюсть вывихнул. — Именно так! И она добрая, Мэтью. По-настоящему. Ангел. Но когда надо… бывает такой чертовкой… эх, сказал бы я тебе!