Уильям Оккам - Александр Курантов

Вспомогательное место в оккамовской концепции материи занимает понятие составной материи (materia composita). По Оккаму, составная материя двояка. Одна — та, которая целиком сохраняется при возникновении состоящего из нее объекта, и такая составная материя всегда есть не что иное, как сторона составного объекта, в которой имеется несколько субстанциальных форм. Другая составная материя есть та, которая полностью не сохраняется в порожденном ею, а модифицируется при его порождении, и ее мы имеем в виду, когда, например, говорим, что капельно-жидкое состояние есть материя любой конкретной жидкости (например, молока, кипяченой воды, вина, подсолнечного масла и т. д.). И эта материя может быть стороной составного объекта, имеющей одну субстанциальную форму (59, 143—144). Например, телесность есть один из компонентов составной материи, образующей такой объект, как человек. Другой компонент — разумность. Телесность и разумность — это составная «материя» человека. Здесь, однако, термин «материя» выступает в смысле необходимого ингредиента данного предмета, а не в строго философском значении.

Исключительно смелой для своего времени была идея Оккама о материальной однородности космоса с подлунным миром. Разумеется, у мыслителя не могло быть фактических данных для обоснования этой идущей вразрез со схоластическим мировоззрением идеи, сформулированной в следующем его тексте: «Так вот поэтому мне представляется, что на небе имеется материя того же сорта, что и в подлунных предметах, поскольку множественность никогда не следует полагать без необходимости ...[но] все, что может быть объяснено из различий материи по ряду оснований, — это же может быть объяснено одинаково хорошо или даже лучше с помощью одного основания» (12, II, q. 22, В, С, D, L).

Для доказательства этой своей мысли Оккам ссылается на принцип простоты или принцип бережливости (principium parsimoniae), который в дальнейшем получил название «бритвы Оккама». «Бритва Оккама» требует производить возможно меньшее число допущений; признавать как можно меньше сущностных реальностей (17, I, с. 42, р. 75); минимизировать основные элементы, привлекаемые для экспликации смысла соответствующих терминов. Одна из наиболее развернутых формулировок «бритвы» приведена в статье (см. 46, 70). Нельзя полностью согласиться с краткой характеристикой логического смысла «бритвы» Оккама у Л. Витгенштейна: «...она просто говорит, что не необходимый элемент символики ничего не значит» (цит. по: 43, 142). В этом смысле ее нельзя истолковать как произвольное правило. Квалификация Виттгенштейна заведомо узка, поскольку «бритва» не только апеллирует к языковым факторам, но и касается определенных онтологических аспектов. Тем самым Витгенштейн явно преуменьшает значение принципа Оккама.

Особый вопрос возникает в отношении того, предполагает ли «бритва» гипотезу о простоте универсума. Ю. Р. Вайнберг (113) дает на него отрицательный ответ. В обоснование Вайнберг ссылается на якобы принимаемое у Оккама положение о том, что соображение, каким быть миру, всецело зависит от воли бога. В таком случае, продолжает Вайнберг, «бритва» применима у Оккама исключительно к методике философствования о мире, но никак не к самому миру. Однако с этим решительным утверждением трудно согласиться. Ему определенно противоречит вышеприведенный текст Оккама, постулирующий вещественную изоморфность космоса с подлунным миром. В самом деле, разве это постулирование относится только к рассуждению и не относится к объективному миру? Не случайно к методологическим услугам Оккамовой «бритвы» не раз прибегали в истории науки по крайней мере как к дополнительному аргументу в целях защиты от обскурантистских посягательств на ряд прогрессивных теорий. Например, так было, когда ряд выдающихся ученых аргументировали против системы Птолемея, в защиту гелиоцентрической системы Коперника. Основное методологическое правило Оккама относится как к рассуждениям о материальном мире, так и постулирует определенные особенности в структуре его самого.

В тесной связи с понятием материи анализируется у Оккама понятие субстанции (substantia). Как всегда, мыслитель начинает с терминологических разъяснений: «В одном смысле о субстанции говорится как о любой вещи, отличимой от других вещей; так, авторы обычно приводят следующие примеры: субстанция белизны, субстанция цвета и т. д.» (17, I, с. 42, р. 75). Очевидно, такой же смысл имело понятие субстанции у Аристотеля, различавшего первичные субстанции или отдельные реальные вещи и вторичные субстанции как их виды и роды (55, V, 2а). Иногда же, по Оккаму, «употребляют термин „субстанция“ в более узком смысле в отношении любого предмета, не являющегося акциденцией. И в этом смысле субстанцией называют материю и форму, но также и то, что образовано из них» (17, I, с. 42). Наконец, «в наиболее узком смысле о субстанции говорится как о том, что не является ни акциденцией, присущей чему-то, отличному от нее, ни существенной частью чего-либо» (59, 257).

Итак, можно говорить о субстанции I как о различимой вещи, о субстанции II как о неакциденции и о субстанции III как о неакциденции и (одновременно) о том, что не может быть существенной частью чего-либо. Материю можно считать разновидностью субстанции II, и форму можно интерпретировать в том же смысле. Томистская дефиниция субстанции как основы для рассудочных сущностей, естественно, бракуется Оккамом. Оккамова доктрина субстанции повлияла на методологию Т. Кампанеллы, который, в частности, рассматривал первичную материю в качестве вторичной субстанции (68, I, 6, 75).

У Оккама нет сомнений в объективной значимости понятия субстанции во всех трех вышеприведенных смыслах. Наиболее важным он считает, однако, понятие субстанции II, и именно ей поэтому уделяет главное внимание. Субстанция III напоминает позднейшую локковскую трактовку субстанции как своего рода подпорки акциденций. Мыслитель не отрывает субстанцию от акциденций. По его мнению, знание о субстанции мы можем иметь лишь через знание ее акциденций (11, d. III, q. 8).

Оккам оспаривает утверждение Дунса Скота о том, будто предмет есть действующая причина своих свойств, но рассматривает предмет как нечто задаваемое этими свойствами. Констатируя известную трудность, связанную с проблемой постижения субстанции, «скрывающейся» под «ворохом» своих акциденций, Оккам в известном смысле предвосхищает аналогичную проблему, поставленную Джоном Локком. В конечном счете Оккам трактует субстанцию как сущее, которое есть предмет всех акциденций; как нечто не находящееся в чем-либо, отличном от самого себя, или, иными словами, «как самостоятельно субсистирующее сущее (per se subsistens)» (12, I, d. 3, q. 2). Оккам безоговорочно отрицает как недоказуемый (non probatur) томистский тезис, будто каждое сущее есть обязательно либо причина, либо действие, а в качестве опровергающего этот тезис примера рассматривает свободное падение тел в пустоте (77, 145).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});