Закулисные страсти. Как любили театральные примадонны - Каринэ Фолиянц

К сожалению, короткое перемирие быстро закончилось. Никакие личные качества не помогли актрисам примириться навсегда.

Не происходило примирения и с мужем. Отношения Стрепетовой и Писарева становились порой совершенно театральными. Смирнова-Сазонова писала: «Муж два раза водил ее за нос, не отнимая надежды, что, может быть, он к ней вернется. Бывал у нее, виделся с сыном. Услыхав раз, что он болен, она сама привезла к нему больного ребенка, но муж оказался здоров, а с Висей сделался истерический припадок. Теперь она просила мужа прекратить свои посещения. Говорит, что любовь к нему совсем убита…»

Но любовь любовью, а театр театром. Снова из дневника Смирновой-Сазоновой: «Надежда (еще одна актриса Александринского театра. – Ред.) рассказывала про Стрепетову, как та Савину иначе никак не зовет, как подлая и стерва. Стрепетова посылала Висю к отцу просить, чтобы он за мать заступился. Тот сделал все, что мог: отказался играть с Савиной в “Грозе”».

А затем произошло наиважнейшее событие в жизни Полины Стрепетовой. Она вышла замуж за Александра Дмитриевича Погодина, ревизора департамента железнодорожной отчетности, внука известного историка Михаила Петровича Погодина. Молодому мужу было двадцать восемь лет, а жене – сорок три. Почти все знакомые (и незнакомые) смотрели на этот брак недоверчиво, а то и осуждающе. Только это нисколько не мешало новобрачным чувствовать себя абсолютно счастливыми.

Молодой Александр Погодин, по слухам, был влюблен в актрису, так сказать, заочно. Он долго просил о встрече наедине, и наконец Полина Антипьевна согласилась. Александр пришел в ее гримерную и увидел «стареющую горбатенькую женщину с огромными страдальческими глазами», но внешность Стрепетовой нисколько не умерила его любви…

Вот что писала по этому поводу Смирнова-Сазонова: «1891 г. 1 мая. Стрепетовой 43 года, она вышла за 28-летнего Погодина. Вся родня, в том числе Тертий Иванович Филиппов, в отчаянии. О своей свадьбе они объявили родне так: молодой Погодин ввел за руку сияющую Стрепетову: „Поздравьте! Это моя невеста, или, лучше сказать, жена, потому что она беременна“. Те так и окаменели и четверть часа с мыслями собраться не могли.

Стрепетова при всех бросается на шею к родне своего мужа и называет ее „милый дядюшка!“ Пишет из Крыма письма, точно 18-летняя институтка: „Когда-то я увижу мою милую Лиговку“. Говорят, что Висаря, когда она представила ему своего жениха, сначала фыркнул – не поверил. Потом, увидев, что это серьезно, сказал ей будто бы: „Нет тебе моего благословения“».

В дневниках Смирновой-Сазоновой рассказывается и о том, как Стрепетова познакомилась с Погодиным. «Первый раз она с ним познакомилась на чтении „Крейцеровой сонаты“. На другой день он к ней пришел с тетрадкой, принес свою исповедь. Она лежит с мигренью, он ей читает исповедь. Она наконец просит его перестать, с ней дурно, в глазах темнеет. Он оставил ей исповедь и ушел. Она ее и читать не стала. После этого он стал ходить к ней, она или не принимала его, или извинялась, что куда-нибудь спешит, надевала калоши и шапку, он просил позволения проводить ее, но она садилась на извозчика и уезжала.

Этот контрольный чиновник казался ей тошным. Так продолжалось года два. Она не велит принимать его, он все ходит. Наконец она оставила императорскую сцену. Время было для нее тяжелое. Она чувствовала себя одинокой, он тоже жаловался на одиночество, искал близкой души. Раз он как-то повез ее кататься. Потом стал ходить все чаще, и кончилось тем, что они поженились. „Я не знала, за кого выхожу замуж“. То есть она не подозревала, что это внук историка Погодина, да об историке Погодине никогда и не слыхала.

„Только все слышу, говорят о каком-то Михайле Петровиче. Кто это Михаил Петрович? Говорят: дедушка. Ну что ж такое! У всякого человека есть дедушка“. Через несколько дней после свадьбы она ужаснулась и схватилась за волосы. „Что я сделала? Я вышла за мальчишку!“ Почему она открыла это только после свадьбы, не понимаю. Он был на 14 лет моложе ее, но она знала это раньше. С этим словом „мальчишка“ у нее соединялось что-то обидное. „Я не могла уважать его“.

Когда он еще добивался знакомства с ней, она, не любившая новых знакомств, велела ему сказать, что ничего интересного в ней нет. „Скажите ему, что я демон, я дьявол“. И жизнь их вышла действительно дьявольская. Он ее ревновал к сыну, терзался, делал ей сцены и был, по ее мнению, человеком ненормальным».

Ревновал Погодин не только к сыну, но и к партнерам по спектаклям. Если кто на сцене обнимал его жену, как это было положено по ходу пьесы, Александр буквально задыхался от ревности. Полина вспоминала, что он умолял ее: «Пожалуйста, не позволяй этого!» – «Милый, – возражала Стрепетова, – как я могу обещать тебе? Из пьесы слово не выкинешь…» Но его это не успокаивало, он ревновал актрису к самому театру и, конечно же, к Писареву.

Бывший муж не мог стать для Полины чужим хотя бы потому, что у них был общий сын, а ее дочь он удочерил. Ну и не только это обстоятельство по-прежнему роднило их… Стрепетова вспоминала, что, вернувшись однажды с гастролей на Кавказе, она попала в странную ситуацию: «Меня пришли встречать оба мужа, и я не знала, к кому из них ехать…»

Примерно через полтора года Александра Погодина перевели по службе в Москву. И муж по праву потребовал от жены ехать с ним. Но не учел он характера своей жены, к тому же у нее были назначены спектакли… В общем, Стрепетова отказалась. 31 января 1893 года Погодин предупредил жену, что ехать ему обязательно, и она должна его сопровождать, а если откажется окончательно, то он покончит с собой.

«Шесть недель она играла в Тифлисе, – пишет Смирнова-Сазонова, – вернулась оттуда с издерганными нервами, начались опять сцены, и все по ночам. Сын удивлялся, что ночью люди спят, а они разговаривают. Накануне самоубийства у них вышла ссора из-за пустяков. Погодин вернулся из оперы и восхищался Фигнером в „Сельской чести“. Она сказала, что Фигнер не может быть в этой опере хорош, а вот итальянец Масини, тот эту роль действительно хорошо играет.

– Что же, я, стало быть, ничего не понимаю?

– В контроле ты, может быть, и много понимаешь, а в искусстве я, конечно, лучший судья, чем ты.

Слово за слово, наговорили друг другу неприятностей. Она хлопнула дверью и ушла. Он за ней. „Поля, прости!“ И на колени. Ее это взорвало: „Уходи вон!“

Он опять: „Поля, прости!“ – „Ты мне надоел. Оставь меня в покое. И в Москву я с тобой не поеду“. Он обезумел: „Как не поедешь?“ – „Не поеду“, – и прогнала его. Он к Висаре: „Поди, умоли маму, она не хочет ехать со мной в Москву“. Висаря просит его успокоиться, говорит, что мама вспылила, она все потом забудет. Он ее знает, надо только дать ей время успокоиться. Но тот в отчаянии просто с ума сходит… Ушел наконец в другую комнату и там затих. Она неспокойна, пошла посмотреть, что он делает. Вошла и видит, что он прячет в стол револьвер. Стала отнимать, не дает. Наконец она вспылила и сказала, что ей эта комедия надоела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});