Дети Кремля - Лариса Васильева

Вся грязь провокаторско-предательских приемов, не брезгающих эксплуатировать чувства детей к отцу, все то, перед чем останавливались порой даже наиболее чистоплотные из жандармов царского режима, — ныне воскрешены вами«.

* * *

Еще недавно эсеры и большевики вместе боролись с царизмом. В 1920 году вчерашние соратники уже враги.

Позднее врагами станут соратники по партии.

Круг сузится.

Друзья Чернова, зная, что его жена и дети больны цингой, помня также недавние добрые отношения с большевиками, отправляются к Каменеву. Тот спокойно объясняет им, что жена и дочери Чернова задержаны как заложники.

— Мы требуем освободить женщин и детей.

— Готовы обменять их на Виктора Михайловича, — спокойно отвечает Каменев, недавний хороший знакомый семьи.

— Вы расстреляете Чернова?

— Это решит суд. За детей можно не беспокоиться. Моя жена Ольга Давидовна с удовольствием возьмет в нашу семью младшую Ариадну. Наш сын Лютик отлично играл с девочками Чернова в Париже. Жена воспитает из Ариадны достойную большевичку.

Чернову передали ответ Льва Борисовича. И он немедленно отреагировал:

«Гражданин Каменев!

До меня дошло известие, что вы или жена ваша Ольга Давидовна выразили намерение взять к себе или поместить в кремлевский сад мою десятилетнюю дочь, арестованную агентами вашего политического розыска, подвергнутую следователем Кирпичниковым выпытыванию местожительства ее отца…

Я категорически протестую против этой вашей попытки, если она делается во имя нашего прежнего знакомства и добрых отношений. После того, как в ответ на справку у вас, за что арестованы моя жена и трое детей, вы с завидным хладнокровием объяснили, что они, очевидно, взяты советской властью в качестве заложниц, — ни о каких личных отношениях, основанных на прошлом, и речи быть не может. Кроме того, я не хочу, чтобы моя дочь пользовалась многочисленными удобствами и благами жизни, составляющими привилегию Кремля, являющимися насмешкой над холодом и голодом, от которых изнывают дети в Москве, и только ли в Москве. Если в России, находящейся под вашим управлением, могла бы идти речь о правах, — я по праву отца требовал бы передачи моей дочери представителям общества помощи политическим ссыльным и заключенным (Красный Крест). Но так как у современной России, кроме членов вашей партии, все ввергнуты в состояние полного бесправия, то в вашей власти, конечно, изощряться в изобретении различных форм секвестра малолетних детей ваших политических противников-социалистов, а в нашей власти лишь одно: публично клеймить всю гнусность подобных деяний, до которых даже самодержавие доходило в виде исключения в наиболее темные и позорные времена своего существования.

Виктор Чернов«.

Письмо возымело действие не только на Каменева. Кремлевские вожди отказывались брать на воспитание и благодетельствовать детей своих врагов.

И когда, расправившись с меньшевиками и эсерами, большевики начали борьбу друг с другом, а разногласия, в тех случаях, если в спорах побеждал сильнейший, стали рассматриваться как измена родине, то детей большевиков, осужденных на казнь или на тюрьму, никто из не арестованного на тот момент сталинского окружения уже не осмеливался брать в свои семьи, дабы не навлечь на себя подозрений в единомыслии с «врагом».

Дети «врагов» становились игрушками в руках победителей. Если их нельзя было взять в семьи и воспитать вопреки желаниям родителей, то с ними следовало поступить по всей строгости времени.

Маленькие? Вырастут, и тогда взрослые поиграют с ними по-взрослому…

Еще один мальчик…

Иные дети и внуки кремлевских вождей сегодня возникают из небытия, и выясняется, что небытия-то и не было. Галина Сергеевна Кравченко в разговоре со мной упомянула: «Вторая семья Льва Борисовича нас как-то не касалась, хотя мы все знали о ней. Там тоже, как и здесь, было два сына: один у Глебовой от первого мужа, другой — от Льва Борисовича. И разница между детьми такая же, как у наших сыновей: шестнадцать лет между рождениями Лютика и Юрочки…»

И что же случилось с этой второй семьей, если первая была, можно сказать, под корень уничтожена?

Когда «Кремлевские жены» вышли в свет, я получила письмо из Новосибирска: «Мой дед, Лев Борисович Каменев, еще в середине 20-х годов развелся с Ольгой Давидовной и женился на моей бабушке, Татьяне Ивановне Глебовой. В Италию они ездили вместе, заехав на Капри к Горькому.

Потом он с Татьяной Ивановной вместе был в ссылке с 1927 по 1929 год. Вернулись в Москву, в 1929 году родился мой папа, и в следующую ссылку они ездили уже втроем — с 1932 по 1933 год. Опять вернулись в Москву и жили в Карманицком переулке на Арбате до ареста в декабре 1934 года. Дедушку и бабушку расстреляли…

Мой отец, Глебов Владимир Львович, профессор кафедры мировой культуры Новосибирского государственного технического университета, младший сын Льва Борисовича Каменева, был репрессирован, реабилитирован. Моя мама, младшая сноха Льва Борисовича, Глебова Лидия Александровна, — учительница. Нас у родителей трое детей: брат Евгений, 1961 года рождения, я — Ульяна, 1967-го, Устинья, 1975 года рождения«.

Владимир Львович Каменев рассказывал:

«Мне было четыре года, и я был «страшный преступник», оказавшийся в ссылке вместе с отцом.

Второй раз оказался в ссылке после ареста отца. Что я понимал? Даже не знал, что такое ссылка. Меня в то время не расстреляли, потому что мне было семь лет.

Всерьез меня арестовали в 1950 году, взяли с пятого курса Ленинградского университета. Следователь тогда и объяснил мне, что я профессиональный рецидивист и этот срок будет третьим.

К 1956 году из двадцати семи лет восемнадцать я провел в ссылках и лагерях«.

* * *

Ничто не могло спасти «детей врагов народа»: одна семья, вторая семья — какая разница, — обе они объединены одним опасным именем Льва Борисовича, оба сына — Александр и Владимир. И внук Виталий.

Ольга Давидовна получила свою пулю во дворе Орловского централа, стоя рядом со знаменитой эсеркой Марией Спиридоновой, не только за то, что была первой женой Каменева, но и за собственную жизнь и большевистскую деятельность, а также за брата, Льва Троцкого.

Татьяна Ивановна Глебова погибла за любовь ко Льву Борисовичу, за смелость соединить жизнь с кремлевским вождем, попавшим в мясорубку времени. В середине тридцатых овдовевший Сталин на чужое семейное счастье, возникшее на развалинах первой семьи, смотрел косо.

Лев Каменев, как бы того ни хотелось новосибирским Каменевым, не разводился с Ольгой Давидовной. Да и был ли он зарегистрирован с нею? В те годы регистрации брака не придавали особого значения. Его смелость состояла в том, что открыто жил и путешествовал с Татьяной Глебовой, считая ее женой, а Владимира Львовича — своим сыном.