Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917 - Николай Жевахов

Но почти в тот же момент Владыка позвал меня и, входя в приемный зал, я услышал, как протопресвитер сказал архиепископу:

"Торопитесь, ибо до завтрака осталось десять минут"...

Архиепископ засуетился и быстро вышел в соседнюю комнату.

"Вы тоже приглашены к Высочайшему завтраку", – сказал о. Шавельский, обращаясь ко мне.

"А священник Яковлев?" – спросил я.

"Неудобно, знаете... сельский священник", – ответил протопресвитер.

Я вспыхнул. Возражать было бесполезно; однако я сказал о. Шавельскому: "Бедный батюшка! Он так надеялся, что увидит Государя, и будет так обижен"...

В дверях показался архиепископ в ленте и при звездах и, вместе с протопресвитером, быстро направился к выходу.

Я вернулся в столовую проститься с матушкой и священником Яковлевым. О. Александр растерянно посмотрел на меня: мне было до боли жаль его. За эти несколько дней одинаковых ощущений и переживаний, я так сроднился с ним, так полюбил его...

Быстро спустившись с лестницы, я еще застал у подъезда Владыку с протопресвитером... Они никак не могли поместиться в узкой пролетке, запряженной в одну лошадь... Было очевидно, что для меня не могло быть места, и я торопливо направился к губернаторскому дому пешком, боясь опоздать к завтраку.

Обида, нанесенная о. Шавельским достойнейшему пастырю церкви, глубокой болью отзывалась во мне...

"Сколько преступлений совершается именем Царя, – думал я. – Разве Матерь Божия не заступится за о. Александра, разве такое унижение Ее верного служителя не новый грех, допущенный о. Шавельским? Здесь нет ни князя, ни сельского священника: здесь только слуги, выполняющие повеление Святителя Иоасафа... И, среди них, настоятель того храма, где пребывает чудотворный образ Матери Божией – слуга больший... Какая слепота духовная и, наряду с нею, какая гордыня зазнавшегося человека!.. Чем же все это кончится!" – думал я.

"А это приглашение к Высочайшему завтраку?.. Если бы протопресвитер не встретил меня, случайно, за десять минут до завтрака, у архиепископа, то каким образом я бы мог попасть на этот завтрак?!. Не мог, ведь, он передавать мне приглашение на завтрак без ведома Государя, или лиц, протопресвитер знал, что я включен в этот список на сегодняшний день... Но тогда, почему же он не сообщил мне об этом ни за утренней беседою, ни в соборе, после окончания богослужения?.. Разве он знал, что я пойду к архиепископу, и он застанет меня у Владыки?.. Ясно мне, что Сама Матерь Божия хочет, чтобы я лично передал Государю повеление Святителя Иоасафа... и я это сделаю", – так думал я, подходя к губернаторскому дому.

В передней толпились приглашенные к завтраку и затем поднимались на второй этаж. Я последовал за ними.

Глава XII. Высочайший завтрак

В небольшом приемном зале губернаторского дома, примыкавшем с одной стороны к кабинету Государя, а с другой – к столовой, собрались уже все приглашенные к завтраку, в числе не более 15 человек. Здесь были министр Двора, граф В.Б. Фредерикс, генералы Алексеев, Воейков, князь Долгорукий, Пустовойтенко, один генерал с польской фамилией, о котором в Петербурге говорили, как об изменнике и предателе, флигель-адъютант полковник Мордвинов, Могилевский губернатор Пильц, вице-губернатор князь Друцкой-Сокольнинский и еще несколько неизвестных мне лиц...

Все были в походной форме, при орденах, и только один англичанин, которого называли то репортером какой-то английской газеты, то агентом английской миссии при Ставке, был одет более чем запросто, в мягкой серой рубахе, с огромнейшим цветным галстуком, покрывавшим даже ремневый пояс, коим он был сильно перетянут... Так одеваются обыкновенно играющие в футбол или теннис.

Все стояли полукругом, против дверей кабинета Государя, причем левое крыло полукруга примыкало к дверям столовой, а правое касалось противоположной стены и упиралось почти в самую дверь кабинета Его Величества. Я стоял в конце правого крыла... В зале царило гробовое молчание. Переговаривались шепотом, и только один протопресвитер Шавельский, точно умышленно желая подчеркнуть свои исключительные привилегии, старался держать себя не только свободно, но и развязно, переходя от одного сановника к другому и заводя громкий разговор, какой, однако, ни с кем не завязывался... С напряженным вниманием все смотрели на дверь Царского кабинета, какая должна была ежеминутно раскрыться...

Томительное ожидание длилось недолго. В дверях показались Государь и Наследник. Подойдя к моему соседу, Государь молча протянул ему руку, затем приблизился ко мне...

По выражению глаз Государя я угадал, что Государь узнал меня...

Приветливо протянув Свою руку, Государь пристально посмотрел на меня и так же молча подошел к следующему. За Государем шел Наследник, повторяя каждое движение Отца, и, очаровательно улыбаясь, протянул мне свою маленькую руку.

Я не знал, на кого смотреть: на Государя ли и Его характерные движения, в коих сказывалось столько породы и царственного благородства, или на Наследника, Который был в праздничном настроении и с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться, и Который Своим появлением как-то сразу изменил атмосферу сдержанности, царившую в зале, после чего все почувствовали себя увереннее и свободнее.

Молча обойдя всех стоявших в зале, Его Величество проследовал в столовую. Это была небольшая, продолговатая комната; за столом могло поместиться не более 20 человек. Здесь уже находились великие князья Георгий Михайлович и Дмитрий Павлович. Государь подошел к закусочному столику, где на первом месте красовалась мать всех закусок – селедка, и где, кроме нее кажется, ничего не было больше.

Вслед за Государем, стали занимать места и остальные. По правую руку Государя сидел генерал Алексеев; за ним великий князь Дмитрий Павлович, архиепископ Константин, какой-то неизвестный мне генерал и протопресвитер Шавельский.

По левую руку – Наследник Цесаревич, затем великий князь Георгий Михайлович, рядом с ним незнакомый мне генерал, подле которого было мое место, а дальше – вице-адмирала Карцева и еще каких-то военных.

Против Государя сидели министр Двора, граф В.Б. Фредерикс, генералы Воейков, князь Долгорукий, Пустовойтенко и др...

Все сидели молча, изредка, вполголоса переговариваясь с соседями. Только Государь оживленно беседовал с генералом Алексеевым, причем от моего взора не укрылось то исключительное расположение, какое Государь питал к Своему Начальнику Штаба, и которым генерал Алексеев впоследствии так бессовестно злоупотребил.

Я увидел генерала Алексеева впервые только в Ставке, а раньше не знал его: на меня он произвел вполне отрицательное впечатление. Его блуждающие, маленькие глаза, смотревшие исподлобья, бегали по сторонам и всегда чего-то искали, точно высматривали что-либо. Я не понимал, почему он был окружен таким всеобщим поклонением... Может быть, он и был ценным для Ставки человеком; но его внешность, так же как и внешность генерала Рузского, не располагала к нему и не вызывала доверия, тем больше симпатии. Оба эти генерала казались мне людьми себе на уме, и в движениях их не замечалось благородства, того неуловимого нечто, что отличает искренних и простосердечных людей...

Внимательно следя за беседою Государя с генералом Алексеевым, я сопоставлял мягкие, полные изысканной учтивости, движения Государя с резкими, угловатыми движениями Алексеева, возмущаясь тем, как мог генерал Алексеев, сделавшийся генерал-адъютантом Государя, не усвоить себе обычных требований воспитанности и не знать того, что отвечать собеседнику, имея во рту непережеванную еще пищу, считается, при всяких условиях, неприличным...

Свободнее всех держал Себя за столом Наследник. Он искренне, по-детски веселился и шалил, и Государь не раз останавливал Его. Сидевший же рядом с Наследником великий князь Георгий Михайлович только и делал, что укрощал безудержную веселость Цесаревича...

Завтрак был очень скромный и короткий... Под конец подали шампанское. Тостов не было, но Наследник, перемигиваясь с сидевшими за столом, приглашал выпить за Его здоровье и делал это так уморительно, все время оглядываясь на Государя, что мы все любовались Им.

Что за прелестный ребенок был Он! Сколько непосредственности и искренности, сколько безграничной ласковости и приветливости сказывалось в каждом Его движении... Не было в Нем ничего деланного, ничего привитого приемами этикета...

Я разговаривал все время со своим соседом, вице-адмиралом Карцевым, с которым, менее чем через полтора года, встретился при исключительно трагической обстановке, в министерском павильоне Государственной Думы, куда в первый же день революции 1917 года были заключены, арестованные Временным Правительством, министры и другие сановники...

В припадке острого помешательства, вице-адмирал Карцов пронзил себя тогда насквозь штыком, выхваченным им у караульного солдата, и ответным выстрелом часового едва не был убит...