Дикие питомцы - Амбер Медланд

аддералла. А у Эзры глаза так и загорелись.

* * *

Было бы мне легче, если бы я сейчас была в Лондоне, а он – в Барселоне?

Я часто задаю себе такие вопросы. Как-то раз Эзра уже уезжал в Барселону, и эта разлука оказалась для нас одной из самых счастливых. «Ленивые клинки» колесили по стране и ходили на концерты местных групп. Он присылал мне открытки с Санта-Мария-дель-Мар, извилистыми тропками парка Гуэль и раскаленной голубой мозаикой.

Когда мы разговариваем, я задергиваю шторы, выключаю верхний свет, ставлю лампу за экран ноутбука. И представляю себе, что Эзра по-прежнему в Барселоне.

Слегка сдвигаю компьютер, чтобы он не заметил высящейся у меня за спиной башни из грязных тарелок. Я решила, что мыть посуду сразу большими партиями будет удобнее.

Рассказываю ему, как Саша на семинаре кричала на Финна. Он отказывается читать то, что она задает. Говорит, не хочет загрязнять свой натуральный голос чужими. Мне такого не понять. Как только я слышу голос, похожий на свой, мне сразу хочется в него обернуться.

Эзра что-то мудрит в GarageBand. Мне слышно, как он щелкает клавишами.

Если он перестанет садиться за работу каждый раз, когда я ему звоню, он так никогда ничего и не сделает. К тому же, добавляет он, мы ведь ничего важного не обсуждаем. Мою жизнь структурировала учеба, и теперь он маниакально пытается защитить свою. А я стараюсь убедить его, что я ему не враг.

В три ночи я случайно обливаю ноутбук диетической колой и звоню Эзре. Он ждет диджея, но, услышав, что я задыхаюсь, выходит из зала. А потом советует мне высыпать на стол пачку риса и поставить ноутбук на него, чтобы тот впитал влагу.

На следующий день я опять звоню ровно в тот момент, когда Эзра садится работать. Он поругался с Лукасом.

Говорит – не понимаю, в чем проблема. Он хотел довести трек до ума – я довел. Сделал то, что должен был.

Мы болтаем, и Эзра спрашивает, не могу ли я попросить у доктора валиума. Может, с ним его бы не так сильно укачивало в микроавтобусе.

У него снова бывают приступы сонного паралича. Когда он рассказывает об этом, у меня сердце кровью обливается. Мы оба знаем, что это предвестник нервного срыва.

* * *

В пятницу я сажусь в автобус и еду на другой конец города к доктору Лидерман. Она принимает недалеко от «Уолдорф-Астория».

В приемной ярко горят люминесцентные лампы. На столе – старые выпуски «Опра Мэгэзин».

От света у меня начинает болеть голова, и я ухожу в туалет. За зеркалом спрятана упаковка зубной нити, а ее окровавленные обрывки валяются в мусорной корзине.

Не доверяю людям, которые пользуются зубной нитью на работе. Как правило, они евангелисты.

Когда я выхожу из туалета, дверь в кабинет доктора Лидерман уже открыта. На ней черная юбка и бледно-голубая блузка. Мне почему-то представляется, что у нее вся одежда пастельных тонов. Должно быть, она из тех женщин, кто сначала говорит, ой, нет-нет, мне такое нельзя, а потом заказывает десерт. Кабинет похож на комнатку из кукольного дома. Оглядываю стены, но картин на них нет, только дипломы с красными восковыми печатями. Есть еще книжная полка с пустым аквариумом и черный кожаный диван, на котором я сижу.

Нас с доктором Лидерман разделяет стол, на котором, в рамке, стоит открытка с надписью:

ЖИЗНЬ ВСЕГДА ДАЕТ ВТОРОЙ ШАНС.

ОН НАЗЫВАЕТСЯ «ЗАВТРА».

Итак, Айрис, начинает Лидерман. Почему ты здесь?

Я нервно приглаживаю волосы. Чувствую себя так, будто явилась на собеседование по работе. Когда уже можно будет попросить рецепт на аддералл? Или на бензодиазепины?

Мне вас очень рекомендовали, отвечаю я.

Вы переехали в Нью-Йорк два месяца назад?

Да.

Встречаетесь с кем-нибудь?

Мой парень сейчас на гастролях.

Ее мобильник вибрирует, она хмурится и набирает сообщение. То есть он расстался с вами, чтобы отправиться в тур?

Это его работа.

Женщины любят музыкантов, замечает она.

В кабинете тепло. Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что в комнате нет окон. Читаю названия стоящих на полке книг: «Отставь рюмку и найди себе парня», «Созависимость-шмозависимость».

Лидерман спрашивает, что я рассчитываю получить от наших сеансов.

Они входят в медицинскую страховку отца. Он пытается меня починить, невесело сообщаю я.

Она улыбается, записывает что-то и интересуется, как мне Нью-Йорк. Я отвечаю пространнее, чем собиралась, а доктор Лидерман, слушая меня, морщится, как будто я напоминаю ей что-то неприятное.

Господи, все бы отдала, чтобы мне снова стало двадцать один, наконец произносит она.

Потом спрашивает, пью ли я какие-нибудь лекарства. Я отвечаю, что в подростковом возрасте принимала СИОЗС, но всего лишь пару недель.

У меня физиологическая проблема, добавляю я. Похоже, что-то не так с кровообращением. Знаете, колет, как будто ногу отсидела, только больнее и в разных местах. Словно организм хочет меня о чем-то предупредить.

Лидерман вскользь упоминает, что антидепрессанты могут помочь и с неврологией.

Они мне не нужны. У меня прекрасная жизнь. Я хорошо себя чувствую, если нормально сплю и не забываю заниматься спортом.

Лидерман так искренне кивает, как будто я только что сообщила ей нечто важное. Так вы занимаетесь спортом?

Я каждый день бегаю.

Боже, это так тяжело, отзывается она. Вы молодец.

Я так часто терялась во время пробежек, что в конце концов решила ограничиться единственным маршрутом – в виде буквы L. Манхэттен прямо как «Тетрис». Я бегу прямо и направо, прямо и направо, потом в обратную сторону и налево.

А спите вы достаточно?

Не совсем.

И чем вы занимаетесь, когда не можете уснуть?

Смотрю Нетфликс. Работаю. Иногда выпиваю.

Лидерман кивает, вписывает что-то в блокнот и подчеркивает жирной линией.

* * *

Наушники я забыла, а на улице очень шумно. Ко мне вечно липнут всякие чудики. Вот сейчас, например, по тротуару, шаркая фланелевыми тапочками, идет пожилая женщина. Перед собой она толкает тележку из магазина. Сквозь прутья торчат вертушки, их лопасти – серебристые, фиолетовые, розовые, золотые – вращаются, рассекая воздух. Прямо не знаю, что делать, если она со мной заговорит, а губы у нее уже шевелятся. «Ты! – произносит она. – Ты!»

Мои часы до сих пор выставлены по лондонскому времени. Сейчас полдень. Эзра, наверное, в студии. А Нэнси в библиотеке, но я все равно ей звоню. Нэнси ни разу не удавалось найти хорошего психотерапевта, и мне от этого не по себе, ведь ей специалист нужен куда больше, чем