Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Ей показалось, она услышала смех Марбаса, колючий и злой.

ОН В ТВОЕЙ РУКЕ.

Холере вдруг захотелось забраться обратно в холодную грязную лужу. Только сейчас она обнаружила, что пальцы ее левой руки стиснуты в кулак, хоть и не помнила, чтоб делала это.

В кулаке и в самом деле было что-то зажато. Что-то небольшое и твердое, размером не больше ореха и, кажется, округлое.

Пуговица? Амулет? А может, новенький серебряный талер, которого ей хватит на целую бочку сдобренного мандрагорой вина в «Котле»?

Холера вздохнула. Едва ли. У губернатора Марбаса было весьма своеобразное чувство юмора. Может, не такое изощренное, как у его собратьев, но…

Она разжала пальцы и громко выругалась.

На ее ладони лежал небольшой кусок плоти. Округлый, невесомый, похожий на крупную коричневую бородавку, он был проколот миниатюрной булавкой и почти не кровоточил.

Ее сосок. Ее отрезанный блядский сосок.

Холера по разному относилась к разным частям своего тела. За некоторыми ухаживала со всей любовью, другие же искренне презирала, как сучечных подруг, от которых зачастую больше вреда, чем проку. Как, например, свои ноги. Пусть даже стройные и сильные, эти чертовки вечно норовили подкинуть ей хлопот. Например, разойтись в разные стороны, будто нарочно улучив для этого самый неподходящий момент. Или, как сейчас, понестись куда-то вслепую, не спросив совета у головы.

Ноги потянули было ее в сторону Малого Замка, но Холера укротила их, как укрощают уздой и шпорами чересчур норовистую лошадь. Она прекрасно понимала, что ими руководило, как понимала и то, что следующие пару часов возвращаться домой по меньшей мере нежелательно. Во-первых, волчья стая наверняка кружит по окрестностям, надеясь перехватить ее на обратном пути. Она не станет им доставлять такого удовольствия. Не после того, как вывернулась из их зубов. Во-вторых… Холера хмуро шмыгнула носом, живо представив это «во-вторых».

Скорее всего, она сейчас выглядит как тряпичная кукла, которую долго трепала собачья стая. Заявляться в подобном виде домой может быть небезопасно. У сучек-подруг сразу возникнет много вопросов о том, с кем она поцапалась в этот раз, вопросов ядовитых как варево сестричек из «Общества Цикуты» и таких же обжигающих. Одна только Саркома выстроит столько теорий, что «Сучьей Баталии» на две недели вперед хватит тем для разговоров…

Оглянувшись, Холера нашла дом побогаче, оконные проемы которого были затянуты не бычьими пузырями, а настоящим, хоть и мутным, стеклом. Паршивая, скажем честно, альтернатива зеркалу, но других в ее распоряжении не было. Сейчас ей требовалось не прихорошиться для гулянки, а всего лишь определить ущерб, причиненный всеми событиями дня ее внешности.

Во имя невинной души, драной во все дыры самыми похотливыми демонами Ада!..

Она знала, что выглядит паршиво, но когда увидела отражение, захотела выругаться. Не так, как ругаются школяры, подражая грубому матросскому говору, а на языке Ада. Чтоб слюна задымилась, сделавшись едкой, как кислота, а зубы зазвенели во рту.

Ей не раз приходилось возвращаться в Малый Замок украдкой, стараясь не попадаться никому из товарок и старших сестер на глаза. Избитой и потрепанной, похожей на подыхающую кошку, угодившую под аутоваген. Пьяной до такой степени, что едва держалась на ногах. Оглушенную белладонной, аконитом и прочей дрянью настолько, что не помнила своего имени. Что уж там, Малому Замку приходилось видеть крошку Холеру во многих видах! Но сейчас…

Разглядывая отражение, Холера мрачно подумала о том, что заявись она в подобном виде домой, вся «Сучья Баталия», надо думать, взвоет от восторга. Даже озлобленная на весь мир Шкура, убирающая объедки, будет щербато скалится, разглядывая ее и не боясь получить сапогом по уцелевшим зубам.

Щегольский колет лосиной кожи уже не выглядит изящной обновкой, свисает грязной тряпкой, обильно украшенной сливовой мякотью и картофельной шелухой, в придачу, мокрый до нитки. На подбородке багровеет огромная уродливая ссадина, след от хлыста. Кончики волос опалены — признак близкого знакомства с адским огнем. И, в довершение всего, раздувшееся ухо, покрытое запекшейся кровью, выглядящее так, что больно даже смотреть, не то что прикоснуться. В довершение всего тушь из печной золы, которой она подвела глаза, потекла, превратив глаза в бесформенные черные пятна, внутри которых ледяными ртутными каплями сверкали зрачки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сука-мать и тридцать три сношающих друг друга демона!

Нет, подумала Холера, пытаясь смоченным слюной пальцем оттереть веки от въевшейся золы, в таком виде возвращаться в Малый Замок никак нельзя. И дело тут не в сестрах ковена, плевать ей на сестер. И на беззубую ухмылку Шкуры и на ядовитые остроты Саркомы, и на всех других прочих. Пусть себе упражняются в остроумии, никчемные стервы. Ей не впервой было биться со всем миром одновременно, не то что с какой-то дюжиной вшивых ведьм!

Нет, если что-то и пугало ее, так это не насмешки и пересуды, а старшие сестры ковена, которым уставом положено следить за порядком и которые используют данную им власть, чтобы вырезать из шкуры крошки Холеры сто ремней. Эти-то не станут насмешничать и отпускать остроты. Стоит кому-то из них увидеть Холеру в подобном виде, оскорбительном для члена «Сучьей Баталии», придется держать ответ, и даже более строгий, чем иные экзамены на третьем круге обучения. Ее будут допрашивать, безжалостно и холодно, как допрашивал, должно быть, несчастных ведьм трибунал давно не существующей инквизиции. А уж если вскроется правда о том, что она позволила себе бежать от «Вольфсангеля», уронив тем самым блядскую честь сестры-батальера…

Ох, сучья плесень, здесь одним кнутом можно не отделаться!

Стерев въевшуюся грязь и сквернословя так, что зашипели бы от смущения самые разнузданные сквернословы Ада, Холера попыталась при помощи рук восстановить из обожженных волос подобие прически. Хвала всем легионам Ада, для этого ей не требовался ни полный набор костяных гребней, как Ламии, ни три дюжины шпилек, как Котейшеству. Короткие патлы, может, не были писком моды по меркам Брокка, но иногда здорово выручали в драке, только вот уложить их подчас было непросто. Пышные и дерзкие, как она сама, волосы Холеры нельзя было укротить ни лентами, ни заколками. Даже сейчас, мокрые после купания в луже и обожженные, они отказывались смириться, торчали в разные стороны, отчаянно противостоя всем ее попыткам вернуть их в подобие каре.

Ладно, допустим риск столкнуться нос к носу с Вариоллой не больше, чем подхватить сифилис у сестры из «Железной Унии». Да, Вера Вариолла фон Друденхаус может дать фору многим известным ей демонам Ада, не говоря уже о том, что от одного взгляда ее пустой выжженной глазницы Холера ощущала смертный ужас. По счастью, глава «Сучьей Баталии», как и многие другие магистры, не считала нужным квартировать в Малом Замке вместе со своими подчиненными. Она снимала дом где-то в городе, наведываясь в гости не чаще раза в месяц, и даже когда наведывалась, замершая у ворот Малого Замка «Мегера» издалека сигнализировала об этом, заставляя укрыться и ожидать, пока опасность не минует.

Вот с Каррион похуже. Сестра-капеллан «Сучьей Баталии» не просто могла обратить внимание на Холеру, учинив самое суровое разбирательство, но и обязана была это сделать исходя из своего положения в ковене. Немногословная, всегда холодная, как мраморная могильная плита в густой тени, Каррион пользовалась славой лучшего клинка «Баталии», однако и в ипостаси судьи могла нагнать не меньше страху. Холере приходилось видеть, как Каррион вершит суд, уверенно и страшно, колеблясь не больше, чем тяжелое лезвие гильотины в своих металлических полозьях…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но если крошка Холера разгневала еще не всех адских герцогов и баронов, возможно, от внимания Каррион ей тоже удастся ускользнуть. Сестра-капеллан иногда обедает с прочими ведьмами, но пополудни всегда уходит в свою комнату и даже ужин приказывает подавать наверх. Никто точно не знает, чем она там занимается, в своих покоях, никто и не хочет знать. Достаточно жутких отзвуков той музыки, что она слушает на граммофоне, шелеста книг и сдавленных ругательств, что иногда проникают наружу. Шустра, которая пытается быть при Каррион кем-то вроде адъютанта, украдкой рассказывала, что ничего необычного там и не происходит. Сестра-капеллан просто слушает музыку, развалившись на своей кровати прямо в ботфортах, или читает книги из библиотеки Малого Замка, иногда что-то пишет, при этом заливая в себя море красного вина и не пьянея даже на ноготь.