Я был аргонавтом - Евгений Васильевич Шалашов

и три. Наконец, устав молчать, спросил:

— Так рассказывать дальше-то?

— Давай, — кивнул я. — Только, начни со льва. Вот, говоришь, придушил Геракл льва и решил снять с него шкуру, а шкуру зверюги не брал ни камень...

— Ни звонкая бронза, — радостно подхватил Гилас и принялся перечислять. — А еще ее ни медь не брала, ни кость, ни твердое дерево, ни раковина мидии.

— Ни твой язык, — хмыкнул я, а Гилас поддакнул: — Ни мой язык...

С лавки впереди нас раздалось ржание кентавра, а сзади тоненько хихикали братья Бореады — те самые, что в накидках, скрывающих горбики.

— Ты опять издеваешься?

— Ни капельки, — покачал я головой. — Я все про челюсть никак не пойму — у кого ее выломали? И что за брат?

— Геракл — брат Аполлону по отцу, по Громовержцу, — терпеливо пояснил Гилас. — И Лучезарный посоветовал брату, то есть, Амифитриаду нашему, чтобы выломал у льва челюсть, потому что зубы у него, у льва, крепче и острее любой бронзы.

— Теперь понятно, — кивнул я. — Значит, после победы над львом ...

— Немейским львом, — уточнил напарник.

— Ага. Значит, идет это Геракл по лесу, шкурой машет, а навстречу ему твой отец едет, на колеснице, запряженной волами. Так?

— Не по лесу он шел, а по дороге, а шкура у него на плече висела, а отец не ехал, а остановился, чтобы волов напоить...

— Геракл! — окрикнул я своего друга, а тот, обернувшись в полуоборота, спросил: — Чего тебе?

— Если я твоего воспитанника, или кем он тебе приходится? за борт выброшу, ты очень обидишься?

— Ясона спроси, — отозвался Геракл. — Ясон у нас капитан, он за гребцов отвечает. Только предупреждаю, что Гиласа уже два раза выбрасывали. Один раз я сам, второй раз Тесей не выдержал, хотя он парень терпеливый. Выбросим, а он плавать не умеет, спасать приходится. А спасать — так это весла сушить, останавливаться, время терять. Асклепий его отравить обещал, так тоже не подействовало.

У меня промелькнула мысль о наморднике. Или кляп вставить? А может, мне самому стоит засунуть в уши беруши, как Одиссею у сирен? Так воска нет.

— А чего бы ему одному за веслом не посидеть? — поинтересовался я. — Парень здоровый, справится.

— Когда он один сидит, то песни начинает петь, — хохотнул полубог. — А если Гилас песни поет, то Орфей плачет и рвется в море кинуться и утопиться. А Автолик грозится парню язык отрезать.

А ведь дельную мысль сын главного вора подкинул. Отрезать язык — и, никаких проблем. Увы, Геракл поставил меня с небес на землю.

— Но Гиласу резать язык нельзя, ему еще царем становиться, гимны богам петь.

О, боги-олимпийцы! А мне-то казалось, что на «Арго» дедовщины нет. Вот она, изнанка всего ихнего благородства. Посадят новичка на одну лавку с болтуном, чтобы терпел. Котел неподалеку стоит, может, на голову надеть?

Минут пятнадцать, а может все двадцать, мы гребли молча. Даже Орфей, утомленный пением, устало уселся на лавку рядом с Автоликом и принялся менять струну на кифаре. Слышно, как волны бьются о нос корабля и борта и, кажется, поднимается ветер. Жаль, что не попутный, тогда можно было бы отдохнуть от гребли.

— Так вот, я считаю, что мой отец был сам виноват, — вдруг заявил Гилас.

— В чем именно? — обреченно поинтересовался я.

— Тейодамант нарушил третий закон Хирона, — сообщил юнец и снова затараторил. — Первый закон — чтить богов, второй — чтить отца и мать, а третий — чтить чужеземцев и оказывать им гостеприимство. Мой отец не оказал почестей чужеземцу, отказал ему в подарке для Аполлона, поэтому Геракл его и убил. И не только отца убил, но и его воинов, а потом выгнал дрионов с нашей земли.

Хирон, насколько помню, это кентавр. Он еще и законы писал?

— А ты с Хироном знаком? — осторожно спросил я.

— Откуда? — повел плечами юнец. — У Хирона дети царей живут, которых родители от дядюшек и прочих родичей, узурпаторов власти, прячут, чтобы не убили. Я при отце с матерью рос, мне ни от кого прятаться не доводилось. А нынче, как мой дядька власть захватил, я при Геракле, так это еще лучше, чем при кентавре. Чего я в пещере не видел?

— Копыта, например, — вздохнул я.

— Какого копыта?

— Которым Хирон бестолковых учеников учит за болтовню. Ты о законах скажи. Откуда тебе известны законы Хирона, если ты кентавра в глаза не видел? И что там о чужеземцах?

— О законах Хирона нам Тесей с Ясоном рассказывали, они у кентавра учились. Чужеземцев положено чтить, потому что любой человек сам в любой момент может оказаться чужеземцем. Вот, как с моим народом и случилось. Мой отец царь, стало быть, он отвечает за народ, а народ за него. Не оказали гостеприимства Гераклу, теперь на чужбине маются.

Я призадумался. Понятное дело, что Гилас болтун. Но кто он еще? Просто дурак или законченная сволочь?

— А сам-то ты разве не нарушаешь законы Хирона? — поинтересовался я. — Будь я твоим отцом, я бы в Аиде уже сгорел от стыда.

— Чем же я нарушаю? — удивился парень. — Я отцу жертвы приношу. Недавно Гадесу целого барана послал, чтобы Тейодаманту легче жилось. Тьфу ты, не жилось, а существовалось. Какая тут жизнь, если Белая скала тебе прежнюю память высосет, а вода из Леты все начисто отшибет? Когда «Арго» домой вернется, я дядьку убью, верну себе венец царский, тогда и пойду мстить Гераклу. Не один, а с воинами. Сейчас-то какой из меня мститель? Сейчас меня Геракл одним пальцем перешибет. Да и потом вряд ли я силой с Гераклом сравняюсь, так лучше с воинами пойти.

— А вместе с воинами, то справишься? — спросил я, снижая голос до шепота. А вдруг Геракл, который нас слушает, обидится-таки на парнишку, да и выкинет его с корабля, а спасать не станет?

— Не справлюсь, — уныло сообщил Гилас. — Геракл, он всем героям герой. Но мстить все равно придется.

Геракл, все слышавший, опять слегка повернул голову и сказал:

— Я же тебе говорил, что мстить мне необязательно. Если я Гадесу пожертвую сто быков, а жрецы решат, что моя жертва угодна, то ты можешь