Любимые враги - Виктор Гламазин

— Он слишком много знает.

— Беда его в том, что он мнит себя господином Природы. Он всерьез считает, будто овладел ее силами и процессами социального развития заодно. Если бы он не был столь напыщенно глуп и признал бы свою слабость и нужду в союзниках, то мог бы, трансформируясь и обретая друзей и принципиально новые возможности, жить еще тысячи лет. Но человек зациклен на росте своих производительных сил и антропоцентричен. И конец его — не за горами.

— И когда же?

— Судя по темпам нарастания иррациональности в культуре, кризисе в системе социальных ценностей, тупике техногенного пути развития… Думаю, человечеству осталось жить еще от силы пару веков.

— О как!

— А, возможно, Сеня, его крах будет еще более быстрым. Причем, и это главное, довольно капитальное объединение биосфер всех освоенных человечеством планет с ноосферой и виртуальным пространством метрополии не дает человечеству шансов на то, что уцелевшие на окраинах Галактики очаги человеческой цивилизации смогут ее возродить в полном объеме. Если кто и уцелеет, то окунется в хаос и деградацию… Впрочем, я попытаюсь помочь людям.

— Они и так много знают и умеют.

— Побеждает не та раса, которая много знает и умеет, а та, которая многого хочет, которая не становится рабом технологий, а делает их своими слугами.

— Да ну?!

— Ну да.

— Тебе нужны мы, люди?

— У меня на вас имеется далеко идущий расчет. Я сделаю вас главной ударной силой своей экспансии в другие галактики. Не материализовывать же для этого легионы дьяволов и бесов. Согласись, Сеня, такой стиль чересчур опереточен, не так ли?

— Пожалуй, — невесело откликнулся я и приказал себе: «Просыпайся! Быстрее просыпайся!»

Глава 3. Кто другой бы не врубился

1

Я вернулся в свою реальность. Прямо на бегу. От неожиданности заплел ногу за ногу и грохнулся. Поднялся. Потер ушибленное колено. Боль от ушиба помогла быстро вернуться к реальности.

«Эк меня приплющило!» — покачал я головой и продолжил бег.

Только теперь я бежал уже не бездумно, а размышляя о том, что буду делать, когда добегу до штаба полка. А еще я думал только о том, что мне сегодня приходится чересчур много бегать. Увы, я еще не знал, что мой сегодняшний забег только-только начался…

В штабе все было тихо-спокойно. По телевизору шли «Новости Империи». На стенах висели нетронутые защитные костюмы. Сирена молчала.

Как пить дать, никто и не собирался затевать ничего опасного, например: вскрывать Саркофаг.

«Может, я зря шухер подымаю? Вдруг там учения идут?» — облегченно подумал я, но решил все-таки пробиться на прием к командиру станции — полковнику Веревко, который, впрочем, легко откликался и на Василь Палыч.

В приемной Василь Палыча сидел его секретарь старший лейтенант Ильяс Джангаров. Сидел и увлеченно резался с компьютерной программой в нечто, напоминающее тысячеклеточные шахматы и летный симулятор одновременно.

— Здравия желаю, господин старший лейтенант! — выпалил я, тяжело дыша после бега.

Джангаров с неудовольствием оторвался от экрана и поинтересовался, чего это я «весь из себя такой запыхавшийся».

— Мне надо к товарищу полковнику, — попросил я, умолчав о причине такой надобности.

Старлей выдвинул предположение, что кто-то из моих нанотехников «героически утонул в дерьме».

— Все намного хуже, — сообщил я.

Старлей перестал скучать, и в его глазах появилось искреннее любопытство.

Я вкратце рассказал про свои опасения насчет Шролла.

Старлею этого оказалось мало. И он втянул меня в обстоятельнейшее обсуждение жизни кобонков, попросив высказаться по поводу экономики аборигенов.

— Я и сам толком не понимаю, за счет чего развивалась их экономика, — скромность всегда была присуща мне. — Но кое-какие данные позволяют мне предположить, что развивалась она за счет войны. Промышленность одних государств специализировались на производстве биологического оружия. Другие занимались робототехникой. Третьи изготавливали программное обеспечение для управления боевыми системами…

Я рассказывал несколько минут. И надеялся, что после этого его пропустят в кабинет начальника станции.

Однако секретарь-адъютант не удовлетворился сим рассказом. И спросил у меня, имелись ли у кобонков деньги.

— Банков у них однозначно не было, — подумав, ответил я. — И денежной системы тоже. Имелась сложная цепь посредников-старейшин. Они как-то осуществляли обмен между постоянно враждующими между собой странами, используя некий эквивалент, учитывающий спрос на продукцию и ее себестоимость. Что-то среднее между деньгами и векселями. То есть ценные бумаги с неповторяющимся номиналом, удостоверенным старейшинами минимум двух кланов…

Коварный старлей явно убивал время, надеясь, что я — измотанный словесными излияниями — успокоюсь, плюну на все свои заморочки и решу ограничиться устным сообщением Джангарову, покинув штаб, не тревожа покой полковника.

Но я — наивный — этого не понимал. И с воодушевлением рассказывал о своих идеях. Пока не увидел сквозь оконное стекло стоящую у штаба Златку, уже дошедшую до него своим «спортивным шагом» и сейчас беззаботно треплющуюся о чем-то веселом со своей подругой — штабной связисткой Катей и каким-то длинноносым лейтехой из автобата.

2

«Сколько ж я с ним треплюсь-то здесь?! — только теперь до меня дошло, что скучающий секретарь-адъютант может держать его в приемной, изводя бессмысленной болтовней, часами! — Он же меня, сволочь, специально в предбаннике мурыжит! Ну держись, штабная крыса! Я тебе сейчас мозги-то так загашу, что мало не покажется».

— А вообще, — начал отчаянно врать я, решивший поскорее отделаться от зануды-старлея, — не исключено, что никаких кобонков никогда не существовало.

— К-х?! — поразился старлей.

— А просто кто-то из сверхразумной расы ставил эксперимент.

Старлей причмокнул, восхищаясь высотой полета моей мысли.

— Все — бутафория и розыгрыш, — раздухарился я. — Сплошное надувательство.

Старлей полюбопытствовал, зачем же тогда я трачу свободное от работы время «на всякую там археологию».

— Товарищ старший лейтенант умеет хранить жуткие тайны? — я впился в глаза Джангарову пристальным и подозревающим всех и вся взглядом.

Старлей заверил меня, что, работая в штабе, только и занимается тем, что с утра до вечера свято хранит доверенные ему секреты.

На самом же деле более болтливого и азартного разносчика всяких слухов и сплетен, чем старший лейтенант Джангаров, у нас на «Апельсиновке» не имелось.

— Тогда я раскрою Вам ужаснейший секрет, — прошептал я с наисерьезнейшем выражением на лице. — Меня так заставляет поступать некая сила, что существует вне реальности и здравого смысла.

Старлей восторженно охнул и учащенно заморгал.

— Я даже начинаю подозревать, что, — я сделал эффектную паузу, приблизился к уху старлея и произнес трагическим шепотом: — Моя пропащая душа находится во власти Духа Зла!

Старлей порозовел от потрясения. Подхватил последнюю фразу Поленова. И несколько раз тихо ее повторил, как бы пробуя на вкус. Потом повторил снова. Только громче. И зашелся в припадке яростного смеха.

Хитрое лицо секретаря-адъютанта от хохота исказилось так, что приняло выражение полного слабоумия. В судорогах неистового веселья Джангаров опрокинулся на спинку кресла и упал вместе с ним на пол.

«Как бы он шею себе не свернул», — забеспокоился я, но тут же облегченно вздохнул, наблюдая, как из-под канцелярского стола показались могучие старлеевские ручищи.

Они мощно оперлись о край стола. И вытащили сильным рывком наверх своего хозяина, обессилевшего от приступа хохота.

Тот вернул на место упавшее кресло. Немного успокоился. Посоветовал мне вступить в станционный любительский театр. И попросил меня напомнить ему о цели моего визита.

— Мне надо к Василь Петровичу, — покорно повторил я и, вспомнив, как безотказно подействовала недавно одна из моих фраз на Златку, добавил: — Дело жизни и смерти!

Старлей снова расхохотался и, с трудом сдерживая накатившую на него икоту, наконец-то сообщил Василь Петровичу о моем приходе.

Полковник милостиво разрешил допустить меня к себе.

3

Я вошел в кабинет начальника станции и несмело произнес:

— Здравия желаю, господин полковник.

— Привет, Сеня, — на лице полковника блуждала напряженная улыбка.

Всякий, увидев ее, тут же бы понял, что Василь Палыч погружен в серьезные дела и не стоит его беспокоить по пустякам.

— Заходи, прапорщик! Только учти — у меня времени в обрез. Идет вскрытие Саркофага. И я…

— Я, собственно говоря, товарищ полковник, именно по этому поводу…