Пляска смерти. - Эрих Керн

— Вам надлежит добраться только вот до этих двух сел, и не дальше, — подчеркнул он.

Мы ехали великолепным днем мимо плодородных полей, раскинувшихся по обе стороны дороги, и роскошных виноградников, покрывавших склоны окрестных холмов. Мы все дальше углублялись на вражескую территорию. Солдаты с опаской поглядывали на плантации высоченной кукурузы, где легко могла укрыться целая рота. Меня это мало беспокоило, лишь бы скорее очутиться в этих селах: тогда снова отдых и спасительный сон.

Наконец сквозь густую зелень фруктовых деревьев проступили соломенные крыши села Великие Копани. К нему мы приближались, соблюдая сугубую осторожность. Едва сгибая дрожавшие от слабости колени, я вышел из машины на дорогу и попытался расспросить стоявшую на обочине юную девушку. Но она словно окаменела и в ответ на все мои вопросы только трясла головой. Вероятно, передо

мной была комсомолка. Раздосадованный, я оставил ее в покое. Тем временем в дверях дома напротив показалась женщина, которая и снабдила нас необходимой информацией. По ее словам, последние части Красной армии прошли через село три часа тому назад.

— Они ушли вот в этом направлении, — указала она рукой.

Мы медленно ехали по селу, мужчины и женщины угощали нас молоком и дынями. Я неизменно отворачивался: мне было невыносимо видеть, как люди пьют молоко.

И снова по обе стороны дороги замелькали виноградники, фруктовые сады и поля созревающей кукурузы. Но вот и второе село. Когда мы въехали в него — с меньшими предосторожностями, чем следовало, — то обнаружили, что оно кишит вооруженными красноармейцами. Услышав скрежет тормозов и увидев вражескую военную форму, один из посыльных молниеносно развернулся — и был таков. Второй, ни секунды не мешкая, тотчас же последовал за ним.

С некоторой опаской я вышел из машины, сидевший рядом со мной солдат на всякий случай вскинул автомат. В этот момент к нам приблизился рослый солдат-украинец и заявил:

— Война капут…

Затем он стал жаловаться нам: мол, здешние крестьяне отказываются кормить его голодных товарищей. Я собрал в кучу все имевшееся у красноармейцев оружие — винтовки, пулеметы и минометы — и затем распорядился позвать сельского старосту. Но такого должностного лица в селе не было.

— Прекрасно, тогда ты будешь старостой, — сказал я, указывая на пожилого сельчанина.

Тот заулыбался, явно польщенный оказанной ему честью. Как оказалось, мой выбор был на редкость удачным. Старик провел пять лет на принудительных работах за отказ вступить в колхоз и поэтому всей душой ненавидел большевиков. Вскоре голодные военнопленные были накормлены. Прошло совсем немного времени, и в село

примчался весь наш батальон, ожидая обнаружить лишь наши бездыханные тела. И радости не было предела, когда наши боевые товарищи нашли нас целыми и невредимыми.

Минуло уже две недели с тех пор, как во мне поселились дизентерийные бактерии.

— Теперь мы попробуем кое-что действительно специальное, — заявил батальонный врач. — Касторку, в значительных дозах… Должно помочь.

— Все будет в порядке, приятель, если выдержите, — шепнул мне фельдшер. — Ну а если нет, тогда — крышка… Зайдите ко мне после процедуры, я дам вам кое-что…

За Чулаковкой русские вновь окопались на вершине невысокой гряды холмов. Мы с ходу атаковали, но из-за отсутствия поддержки артиллерии и танков были вынуждены после нескольких часов ожесточенного боя отойти на исходные рубежи. Вечером к нам пришли четыре жительницы села и попросили отвести их к немецкому начальнику. Как они рассказали командиру батальона, в их селе появилась женщина, которая не только сама являлась комиссаром, но и готовила пищу для комиссаров выше рангом.

Подозрительную женщину задержали и подвергли допросу. Она ни в чем не призналась, а только твердила, что лишь занималась стряпней на кухне, как ей было приказано. В конце. концов привели тех жительниц, которые давали первичные показания, и устроили им с задержанной очную ставку, которая превратилась в дикую свару. Рассерженный командир батальона приказал посадить всех на ночь за решетку.

Этим же вечером в расположение батальона явились в полном вооружении два русских моряка-дезертира, пробиравшиеся от самой Одессы. По соображениям безопасности командир решил пока подержать их взаперти и велел поместить вместе с женщиной-комиссаром. На следующее утро один из двух моряков, отталкивающий тип, весь разрисованный татуировкой и, как видно, большой бабник, горько жаловался на оскорбления, которые пришлось ему вытерпеть от женщины, поносившей его всячески за предательство и измену родине, которая для него, как якобы выразилась женщина, ничего не значит. Вся эта история стала мне известна уже позже, со слов переводчика.

Когда женщину-комиссара вновь начали допрашивать, она, поняв, что ее ожидает неминуемая смерть, повела себя вызывающе, и это решило ее судьбу. Привести приговор в исполнение должна была команда, сформированная из посыльных, но тех как ветром сдуло. Женщину расстреляли добровольцы из транспортного подразделения, доставившие в нашу часть боеприпасы и солдатский рацион.

Позднее четыре украинские крестьянки пришли к командиру просить разрешения взять себе добротное обмундирование расстрелянной, но он даже не пожелал с ними разговаривать. Вскоре они вернулись и принесли сто тысяч рублей и две карты с точным обозначением немецких позиций. Все это они будто бы обнаружили в кармане военных брюк казненной женщины-комиссара.

На другой день на рассвете прилетели девять пикирующих бомбардировщиков U-87 «Штука», сбросивших бомбы на окопы противника, не подававшего признаков жизни. Но стоило самолетам удалиться, как на наши позиции обрушился прицельный артиллерийский огонь. В полдень наконец к нам прибыла батарея 105-миллиметровых пушек, и мы, возобновив атаку, заставили русских отступить. После этого мы продолжили движение в южном направлении по обширной Причерноморской низменности, стремясь выйти к морю.

И снова мой автомобиль находился в авангарде, выполняя разведывательные функции, только на этот раз мне еще составили компанию один офицер и переводчик. По-прежнему за нами следовали на мотоциклах двое связных. Жара усиливалась. Стали попадаться низкие песчаные холмы, похожие на дюны побережья Северного моря. Между ними — узкие живые изгороди полезащитных полос. Повсюду виднелись плантации проса и кукурузы, попадались и небольшие рощицы. Смерть могла легко подстеречь нас где угодно, и каждый последующий момент мог стать последним. Автоматы мы держали наготове, магазины — полные патронов. Но вот показались первые дома, и мы спросили повстречавшуюся нам старушку, есть ли в селе русские войска.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});