Дьявольская сила - Фриц Лейбер

Статья оставляла странное, двусмысленное впечатление. Но она поведала мне многое; к сожалению, может быть, больше, чем я ожидал. На кота моего прадеда смотрели как на его близкого друга, потому что у каждого колдуна, у каждой ведьмы имеется свой личный дьявол, который может принять любое обличье, какое ему заблагорассудится. Разве не вполне естественно по ошибке принять кота за близкого друга прадеда на том основании, что, очевидно, при жизни их всегда видели вместе — так, как видел их я в моих снах? Единственный тревожный момент, вынесенный мною из редакционной статьи, заключался в упоминании способа захоронения лицом вниз, потому что редактор не мог знать о том, что Асаф Пибоди действительно был похоронен таким образом. Я же знал больше — его потревожили, а этого не следовало делать. И я подозревал еще больше: нечто глубоко чуждое мне гуляло по старинному поместью Пибоди, появлялось в моих снах, бродило по округе и передвигалось по воздуху.

В ту ночь меня опять посетили видения, снова сопровождавшиеся чрезмерным обострением слуха, отчего казалось, будто меня настроили на восприятие какофонии звуков, приходивших из других измерений. Снова мой прадед занимался своими отвратительными делами, но в этот раз мне показалось, что его друг-кот несколько раз остановился и, повернув голову, посмотрел мне прямо в лицо, причем на его злой морде играла победоносная усмешка. Я видел, как старик в конусообразной черной шляпе и длинной черной мантии вышел из леса и как будто прошел сквозь стену какого-то дома, далее вошел в тускло освещенную комнату без мебели и потом оказался у черного алтаря, где стоял Черный Человек и ожидал жертвоприношения — жертвоприношения слишком чудовищного, чтобы на него смотреть, однако у меня не было выбора, потому что сила моих видений была такова, что мне пришлось смотреть на это дьявольское деяние. И я увидел его, и его кота, и снова Черного Человека, на этот раз посреди глухого леса далеко от Вилбрахама, и с ними находились многие другие. Они стояли перед большим открытым алтарем, чтобы отслужить черную мессу и потом предаться оргиям. Но их не всегда было так четко видно; иногда видения напоминали быстрое падение в бездонных пропастях причудливо окрашенных сумерек и раздражающих какофонических звуков, где не существовало силы притяжения — в пропастях, совершенно чуждых природе, но в них я всегда ощущал необыкновенную способность к восприятию на экстрасенсорном уровне и мог видеть и слышать то, что никогда бы не увидел и не услышал во время бодрствования. Так я услышал жуткое песнопение, сопровождавшее черную мессу, крики умирающего ребенка, нестройные звуки волынок, клятвы верности, произносимые в обратном порядке, и выкрики разгулявшихся участников оргии, хотя видел я не все происходящее. А иногда к тому же видения доносили до меня обрывки разговоров, слов, как бы бессвязные, но наводившие на мрачные, тяжелые мысли.

— Быть ли ему избранным?

— Именем Дьявола, именем Вельзевула, именем Сатаны…

— От крови Джедедия, от крови Асафа, в сопровождении Балора.

— Подведите его к книге!

Затем последовали странные видения, в которых я сам оказался действующим лицом; особенно запомнились те из них, где мой прадед и кот попеременно вели меня к большой, черного цвета книге, в которую пылающим огнем были вписаны имена, а против них стояли сделанные кровью подписи. Мне велели поставить свою подпись, и прадед направил мою руку, а кот, которого, как я услышал, Асаф Пибоди назвал Балором, припрыгивая и пританцовывая, вцепился когтями мне в запястье, чтобы выпустить кровь и обмакнуть в нее перо. В этом видении присутствовал один момент, имевший более тревожную связь с действительностью. Тропинка, которая вела через лес к месту шабаша, проходила рядом с болотом, и мы шли по черной грязи и осоке недалеко от зловонной трясины в месте, где, как в склепе, воняло разложением; в том месте я не раз проваливался в грязь, а кот и прадед ни разу — они как будто плыли над землей.

А утром, пробудившись, наконец, после чересчур длинного сна, я обнаружил, что на моих ботинках, которые были чистыми, когда я ложился спать, засохла черная грязь, та самая, что мне привиделась ночью. Тут я вскочил с постели и пошел в обратном направлении достаточно хорошо отпечатавшихся следов с тем, чтобы определить, откуда они вели; вышел из комнаты, поднялся по лестнице, вошел в потайную комнату на втором этаже, и следы неумолимо привели меня в тот самый проклятущий угол, откуда следы вели в прошлый раз, когда я обнаружил их отпечатки на пыльном полу! Я с недоверием уставился на них, но мои глаза не обманывали меня. Сумасшествие, да и только, но факт оставался фактом. Так же, как и царапина на запястье.

В буквальном смысле шатаясь, я вышел из потайной комнаты, и до меня, наконец, начало туманно доходить, почему мои родители не хотели продавать поместье Пибоди — что-то из его истории им поведал мой дед, потому что именно он, должно быть, похоронил прадеда лицом вниз в фамильном склепе. И как бы презрительно они не относились к доставшемуся им суеверному наследию, они не решились испытывать судьбу. Я понял также, почему дом не удавалось сдать в наем на длительный срок. А все потому, что сам дом представлял собой своего рода центр притяжения сил, находящихся вне человеческого понимания и вне человеческой власти; и я знал, что уже заражен атмосферой этого места, и что в некотором смысле оказался пленником дома и его чудовищной истории.

Теперь я решил обратиться к единственному доступному мне источнику, который мог пролить больший свет на происходившее. А именно к дневнику, который вел мой прадед. Забыв о завтраке, я бросился к столу, где он лежал. Дневник представлял собой ряд записей, сделанных плавным почерком, и также подборку вырезок из писем, газет, журналов и даже книг, содержание которых он, видимо, считал существенным, хотя между ними отсутствовала какая-либо связь, разве что во всех речь шла о необъяснимых событиях, несомненно, имевших, по мнению прадеда, общие корни в колдовстве. Его собственных записей было немного, но говорили они о многом.

«Сегодня сделал то, что должен был сделать. Дж. наращивает плоть, невероятно. Но это часть наследия. Если перевернуть, то все начинается сначала. Родственник возвращается, и с каждым жертвоприношением плоть понемногу нарастает. Переворачивать его обратно бесполезно. Остается только огонь».

И далее:

«Что-то в доме. Кто? Я видел его, но не могу поймать».

«Точно, черный кот. Откуда он взялся — не знаю. Тревожные видения. Дважды на черной мессе».

«Во сне кот подвел меня к Черной Книге. Подписал».

«Во сне чертенок по имени Балор. Красавчик. Объяснил зависимость».

И вскоре после этого:

«Сегодня ко мне пришел Балор. Никогда бы не догадался, что это он. Он был красивым чертенком, а теперь стал столь же красивым котом. Я спросил его, не в этом ли самом виде он служил Дж. Он ответил, что в этом. Провел меня в угол — странный угол из другого измерения. Это дверь во внешний мир. Таким его построил Дж. Показал мне, как проходить сквозь него…»

Читать дальше не хватило сил. Я и так уже прочитал слишком много.

Я понял, что произошло с останками Джедедия Пибоди. И я понял, что мне надо сделать. Как я ни боялся того, что должно было предстать моим глазам, я не мешкая отправился в склеп Пибоди, вошел туда и заставил себя подойти к гробу моего прадеда. Там я впервые заметил бронзовую табличку, прикрепленную под именем Асафа Пибоди. На ней были выгравированы следующие слова: «Будь проклят нарушивший его покой».

Затем я поднял крышку.

Хотя у меня имелись все основания ожидать того, что я увижу, мой ужас не стал от этого меньше. Потому что кости, которые я видел в прошлый раз, претерпели ужасные изменения. То, что было всего лишь скелетом, останками, прахом, начало ужасающим образом изменяться. На костях моего прадеда Асафа Пибоди стала нарастать плоть — плоть, порожденная силами зла, которые дали ему новую жизнь, когда я столь бездумно перевернул его в гробу; плоть, порожденная еще кое-чем, лежавшим в гробу — несчастным, сморщившимся тельцем ребенка. И хотя со времени его исчезновения из дома Джорджа Тейлора минуло не больше десяти дней, тело уже приобрело кожаный, пергаментный оттенок и частично ссохлось, как будто из него выжали все соки.

Онемев от ужаса, я выскочил из склепа и принялся складывать костер. Работал лихорадочно, в спешке, чтобы никто не застал меня врасплох за этим занятием, хотя и знал, что десятилетиями люди обходили поместье Пибоди стороной. Закончив с костром, в одиночку, напрягаясь изо всех сил, подтащил гроб Асафа Пибоди с его дьявольским содержимым; то же самое, но десятилетиями раньше проделал Асаф с гробом Джедедия! А потом стоял и смотрел как пламя пожирает гроб вместе с его содержимым, и лишь мне одному дано было услышать, как над пламенем взвился наподобие призрака душераздирающий вопль гнева.