Что сделает безумный скульптор из неживого камня? - Екатерина Ивина

веса от 6 до 10 сетун10, удлинение конечностей, в том числе пальцевых фаланг, лицевые деформации, вероятно, связанные с удлинением носовых хрящей, углублением глазничных впадин, изменением формы надбровных дуг и скуловых костей. Необычным является ступенчатый, а не постепенный характер нарастания деформаций, как того можно было бы ожидать. Более того, стремительные темпы развития данных изменений, не доходящих до степени уродства, однако несомненно к нему ведущих, нехарактерны ни для одного известного заболевания».

Вот почему Андрей её не узнал. Полная перемена всего — и строения, и внешнего облика. В голове зациклилась дурацкая песня про шатёр, вертелись привычно недоделанные мысли: «всё разрушается, полное жизни умрёт, красота обратится уродством». Его посетило непонятное сомнение. Что-то стало подтачивать его изнутри, а дальше и вовсе началось странное. Какое-то мгновение он смотрел на всё другими глазами, видевшими неимоверно много, быстро и одновременно, и от этого у Стрелы закружилась голова. Нахлынуло странное безразличие, — не то обычное для него безразличие, которое, как он теперь понимал, было чистым позёрством, а другое, абсолютное безразличие к миру, людям и себе самому. Он отчаянно захотел, чтобы это прекратилось.

В этот же момент в прозекторскую ворвался какой-то старый пень — Андрей с Сашей его раньше не видели, а вот по лицу Матвея пробежало нечто вроде узнавания. Из-под застёгнутого пальто у мужчины выглядывал воротник пижамы. Вслед за дедом плёлся Птаха — рыжеволосый курчавый парень, весь растрёпанный, наспех одетый в мятое. Он виновато уставился в пол, и глаза у него еле разлеплялись. Оба выглядели так, будто их только что выдернули из постели. Последовала неимоверно бездарная сцена, не вызвавшая у троих приятелей ничего, кроме истерического смеха. Дед, — по видимому, кто-то из мелицинской академии, к которой относилась Глешинова больница — размахивал руками и что-то орал, и не было той ноты, которую он не смог тогда взять. Общий смысл ора сводился к тому, что он глубоко возмущён, а потому собирался позаботиться об отчислении Тёмного, — решение показалось Андрею очень и очень мудрым, и вообще, давно пора было это сделать, — а Андрея с Сашей старик намеревался сейчас же выгнать прочь, если, конечно, у них не появилось желание пообщаться с полицией. Оба равнодушно ухмыльнулись. Они вышли в дождь под несмолкающие проклятия и бесплодные попытки пристыдить, и направились по домам. Матвей задавался вопросом, кто ещё мог обо всём узнать, Сашка вяло ругался на старика, а Андрею, по правде сказать, было абсолютно всё равно.

Засыпал он с трудом. В голову настойчиво лезло лицо Светланы, искажённое до неузнаваемости. Он пытался успокоить себя, убеждал, что сегодня всего лишь в очередной раз получил ещё одно, может, чересчур реальное подтверждение тому, что всё в мире болезненно, уродливо и мертво. Ему хотелось укрыться под одеялом своего обычного хода мыслей. Ночью началась дикая вереница вложенных друг в друга кошмаров, в каждом из которых он был уверен, что не спит. Ему казалось, что дверь в комнату открыта, а рядом с постелью стоит Светлана в своём новом облике. Он хотел прогнать её, но, как часто бывает, не мог ни говорить, ни двигаться. Постепенно образ Светы становился всё более размытым, пока в каком-то по счёту сне не превратился в постепенно наползающее тёмное пятно. Наконец за окном начало пробиваться утро, и он решил, что всё, наконец, позади, перевернулся на другой бок и снова заснул. На этот раз страха не было. Было множество образов, сменявших друг друга с поразительной скоростью, и все их он забыл, кроме одного, — он помнил, как что-то схватило его и понесло всё выше и выше, так, что от высоты занимался дух, а потом — падение. Последним, что он увидел перед тем, как открыть глаза, было совершенно непроглядное серое пространство, вихрь и сияющая белая точка, за которой, как за кометой, тянулся светящийся хвост. Белая точка подпрыгнула вверх и затем, будто с балкона, полетела внутрь серого пространства и скрылась из виду. По какой-то причине этот огонёк казался ему ужасно притягательным. Андрей проснулся с ноющей тяжестью в груди, и его захлестнула печаль от мысли, что он что-то упускает.

Как ни странно, после этих событий Андрею стало намного легче. Непонятная болезнь ума с каждым днем отступала всё дальше и дальше, сменяясь обыкновенной грустью от потери. Он действительно ощущал себя как выздоравливающий после длительного помешательства. Первым делом он убрал с глаз долой часть книг и снял со стен некоторые картины — не все, лишь те, в которых не было ничего стоящего, помимо эстетики уродства. К нему возвращались прежние его вкусы вместе с отвращением к подобным темам. Он снял со стену репродукцию Вьёлевского «Притона», собираясь выбросить его с глаз подальше, но вдруг пригляделся повнимательнее и передумал. Лицо мужчины у окна перестало казаться ему глупым, поза же говорила не об излишке выпитого, а о прямо противоположном. Посетитель пребывал в состоянии собранного выжидания, и в уголках его раскрытого рта Стрела отчётливо читал смесь изумления и тревоги.

Сам он позже решил, что именно встреча с по-настоящему необъяснимым вывела его из болота, в которое он был затянут целый год. На Сашу его перемены никакого впечатления не произвели — тот всегда оставался монотонно мрачен и циничен сверх всякой меры, — но таинственная история Светланы и его заинтересовала. Видит Свиатл, каждый из них по своим причинам приложил все усилия, чтобы выяснить, что же всё-таки произошло. Они терроризировали Матвея расспросами о персонале больницы. Под конец Андрей мог с закрытыми глазами составить список сотрудников, сменявших друг друга в течение последнего года. От Матвея же он узнал, что работников больницы несколькими днями позже допрашивали полицейские.

Вместе с Сашей и по отдельности они разговаривали со студентами-художниками, особенно с одногодками, и всегда старались ненавязчиво перевести разговор в нужную им плоскость, но то было бесполезно — где Светлана пропадала и что в итоге с ней произошло, никто не знал.

Самым рискованным из того, что они тогда проделали, было достать полицейские медали — то ли настоящие, то ли поддельные, — и явиться в Глешинову больницу с «повторным» допросом. Они и сами не знали, где Матвей добыл эти тяжёлые серые броши, они выглядели совсем как настоящие. Немного побродив по корпусу, где лечилась Светлана, они выбрали в жертвы молодую сестру по имени Мария. Изо всех лиц, встреченных в отделении, её казалось наиболее доверчивым, тем более рядом с сестрой в тот момент