Корабль в вечность (ЛП) - Хейг Франческа

Хотя мы каждый день собирались в конторе мытарей, все равно оставалось ощущение, будто это территория Инспектора, а наша — в приюте Эльзы. Возможно, тому виной отголоски прежней роли этого здания: сюда омеги униженно приходили платить подати. Даже после битвы и последовавших за ней голодных месяцев комнаты выглядели довольно роскошно, и обстановка прямо-таки кричала, что это территория альф. Мы скорее чувствовали себя дома среди поломанной мебели приюта, чем на обтянутых кожей стульях конторы мытарей.

— Дело не только в охране, — продолжил Дудочник, снова отодвигаясь. — У тебя есть способы следить за Заком, недоступные никому из нас. Помнишь, что происходило, когда ты путешествовала с Зои?

Лицо Зои от этого напоминания ожесточилось. В те недели, когда мы с ней спали рядом, я подглядывала в ее сны. Ненамеренно, но каждое утро я просыпалась, помня их не хуже собственных. Именно так мне стало известно, что во сне Зои неустанно бороздит моря в поисках утонувшей Лючии.

— Я не умею читать мысли, — сказала я. — Это не так работает.

— Знаю, — кивнул Дудочник. — Но нам может помочь любая крупица информации.

— Я его приму, — вмешалась Эльза. Вздернув подбородок, она сделала шажок вперед. — Не обещаю, что буду с ним вежлива и не стану плевать в его еду. Но если таким образом я смогу вам помочь и уберечь Касс, пусть переезжает ко мне.

— Тебе необязательно это делать, — возразила я. — Они слишком многого от тебя хотят.

Эльза покачала головой.

— Я сама хочу, чтобы ты была в безопасности и рядом со мной. — Она пожала плечами. — А он лишь побочный продукт.

Я помнила, как Воительница назвала омег побочным продуктом альф — повторив фразу, использованную в документах из Ковчега, — и поэтому улыбнулась, когда Эльза употребила те же самые слова в отношении Зака.

Полдня в приюте было шумно: солдаты устанавливали решетки на окна и более прочную дверь в спальню с внешними засовами. Эльза ничего не говорила, просто ковыляла за ними с метлой да ругала, если на полу оставались гвозди или металлическая стружка. Для доверенных караульных, призванных охранять приют снаружи, составили график дежурств, а Зои с Дудочником должны были по очереди стеречь нас внутри.

Список наружных охранников оказался коротким. В него вошли Саймон и его давняя советница Виолетта — я однажды видела, как они с Дудочником подрались, и считала ее искренней и смелой, плюс к тому же после драки она всегда оставалась ему верной, — и вдобавок Криспин, служивший Дудочнику и Саймону еще на Острове и все время после.

Инспектор тоже выдвинул несколько кандидатур из своих опытных бойцов. Выбор был целиком его, но я обрадовалась, увидев, кого он предложил: Ташу, высокую женщину из его личной охраны, неразговорчивую, но умеющую смотреть мне в глаза прямо и без присущего альфам отвращения, и добродушного Адама, который любил посмеяться и на дежурстве болтал с Эльзой и Салли ничуть не меньше, чем с сослуживцами-альфами.

Палома и Зои перенесли свои вещи из общей спальни в маленькую комнату, где когда-то спали мы с Кипом.

Дудочник тоже вытащил свою кровать и поставил ее во дворе под навесом у входной двери.

— Сейчас достаточно тепло, — сказал он. — И отсюда я смогу приглядывать как за спальней, так и за дверью комнаты Зои и Паломы.

Доводы веские, но мы оба знали, что Дудочник также не хочет спать в одном помещении с Заком. Я посмотрела на две параллельных полосы, процарапанные ножками кровати на дощатом полу. Теперь каждую ночь мы будем оставаться с Заком в спальне только вдвоем.

И вот его привели. Дудочник с Зои договорились, что один из них всегда должен находиться в приюте. Кандалы с запястьев Зака не сняли. На ночь их крепили к вмурованной в стену цепи. Я сама измерила ее длину: цепи хватало, чтобы Заку было удобно лежать в кровати в любой позе, но добраться до моей кровати у противоположной стены он не смог бы.

Днем, когда поблизости маячили Зои или Дудочник, Заку разрешалось упражняться во дворе и есть вместе с нами, но в кандалах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не хочу, чтобы с ним цацкались, как будто он до сих пор в палатах Синедриона, — заявила Зои. — И по мне, лучше пусть будет у нас на глазах.

Звон кандалов Зака скоро стал в приюте привычным.

— Прости, — снова и снова извинялась я перед Эльзой, когда мы оставались наедине. — Мне жаль, что тебе приходится встречаться с ним каждый день.

Она лишь улыбалась и сжимала мою руку. Эльза никогда не заговаривала с Заком, но не боялась смотреть ему в глаза, а во время трапез наполняла его миску и ставила на стол. Я до сих пор не видела такого рода мужества: каким-то образом Эльза изо дня в день терпела Зака в своем доме, где раньше жили убитые им дети.

Поначалу я задавалась вопросом, как сам Зак воспримет переселение в приют. Большинство детских вещей уничтожили налетчики, когда забирали малышей и попутно разнесли половину приюта. Но признаки присутствия детей были повсюду. За дверью спальни на высоте бедра в стену были вбиты крючки, куда дети вешали верхнюю одежду. В разграбленной кухне Эльзы уцелели только маленькие чашки, и теперь мы каждый день пили из них, касаясь губами тех же мест, что и погибшие малыши.

Если от этого Заку было неловко, он ничем себя не выдавал. В первый вечер я наблюдала за ним за ужином. Он взял длинными пальцами чашечку, опустошил ее и оставил на столе, чтобы Эльза убрала. Он никогда не упоминал о детях, которые одновременно отсутствовали и присутствовали рядом с нами.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В первую ночь, оставшись в спальне вдвоем, мы с Заком лежали в разных концах длинной узкой комнаты. Зак лег спиной к стене и лицом ко мне. Я задула свечу, чтобы больше его не видеть.

— Зажги свет, — попросил он.

— Спи давай.

Его цепь несколько раз звякнула, пока он ворочался.

— Мне не нравится спать в темноте.

— Привыкай, — бросила я, перекатываясь на другой бок. — Здесь тебе не палаты Синедриона. У нас запас свечей не бесконечный.

— Я никогда не боялся темноты, — сказал он. — Но возненавидел ее с тех пор, как ты затопила Ковчег.

Это я тоже помнила: промозглый мрак коридоров и черная вода, которая поднималась все выше и выше, вытесняя черный воздух.

— Я едва успел выбраться, — продолжил Зак, учащенно дыша. Обхватив себя руками, я слушала его против воли. Мне хватало собственных воспоминаний о затопленном Ковчеге и не хотелось погружаться в кошмары Зака. — Но даже когда я вышел на поверхность, еще ничего не кончилось. Река хлынула в открытую дверь, и меня чуть не унесло. Половину лагеря смыло, по меньшей мере четверо солдат утонули: они запутались в брезенте, когда водой накрыло палатки.

Еще больше трупов на моей совести. Скольких же людей я погубила собственноручно или косвенно? Иногда мне чудилось, будто погибшие облепляют меня, как мокрый брезент тонущих солдат.

— Ужасная смерть, — продолжил Зак.

— Ты обрек многих на гораздо худшее, — возразила я.

— Он мне снится, — не обратив внимания, признался он. — В темноте я вижу сны о Ковчеге. Вижу воду в коридорах и поток, хлынувший в западную дверь.

Я пыталась не слушать брата, но слишком хорошо помнила, как в детстве мы болтали по ночам, пока родители внизу спорили, что им делать с неразделенными близнецами. Мы лежали в темноте и шептались поверх разделяющей наши кровати пустоты, совсем как сейчас.

— Мои сны еще ужаснее, — призналась я.

— Например?

Я промолчала. Не стоило рассказывать ему, что я вижу, — Зак и так уже слишком много знает о взрыве.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— О чем твои сны? — настаивал он.

— Ни о чем. А теперь заткнись — я пытаюсь уснуть.

— Ты врешь.

— Я не обязана говорить тебе правду. Я тебе вообще ничем не обязана.

— Ты врешь о своих снах, совсем как в детстве, — не слыша меня, продолжил он. — Ты даже тогда со мной не говорила по-настоящему.

— О чем ты? В детстве мы с тобой постоянно болтали.