Дети Хурина - Джон Толкиен

— Чего желаешь ты, о воспитанник? — спросил Тингол, догадываясь, что попросит он не о мелочи.

— Кольчугу, меч и щит, чтобы были мне по росту, — отвечал Турин. — А еще с дозволения твоего возьму я ныне Драконий Шлем своих предков.

— Все это получишь ты, — промолвил Тингол. — Но что у тебя за нужда в вооружении?

— Нужда мужа и сына, коему должно помнить о родне своей, — ответствовал Турин. — Надобны мне также и соратники, доблестные воины.

— Я назначу тебе место среди моих рыцарей-мечников, ибо меч — твое оружие, — проговорил Тингол. — С ними испытаешь ты себя в войне на границах, ежели таково твое желание.

— За пределы границ Дориата влечет меня сердце, — промолвил Турин. — Атаковать врага стремлюсь я, а не защищаться.

— Тогда придется тебе отправиться одному, — промолвил Тингол. — Что за роль отведена народу моему в войне с Ангбандом, решаю я по своему разумению, Турин сын Хурина. Не вышлю я ныне из Дориата вооруженных отрядов; да и в будущем не провижу я того.

— Однако ж ты волен идти своим путем, о сын Морвен, — рекла королева. — Пояс Мелиан не воспрепятствует тем, кто вошел в здешние земли с нашего дозволения.

— Разве что мудрый совет удержит тебя, — произнес Тингол.

— И каков же совет твой, государь? — спросил Турин.

— Взрослым мужем кажешься ты — и ростом, и статью; воистину, более, чем многие иные, — отвечал Тингол, — и все же еще не вполне возмужал ты. А до тех пор должно тебе набраться терпения, испытать и закалить свою силу. Вот тогда, верно, и впрямь настанет час вспомнить о своей родне; однако ж мало надежды на то, что один-единственный смертный сможет сделать больше в борьбе против Темного Властелина, кроме как посодействовать обороне эльфийских владык, покуда стоит она.

— Родич мой Берен сделал больше, — отозвался Турин.

— Берен — и Лутиэн, — промолвила Мелиан. — Однако чрезмерно дерзок ты, говоря так с отцом Лутиэн. Сдается мне, не столь высок твой жребий, о Турин, сын Морвен, хотя и наделен ты великими задатками, и судьба твоя переплетена с судьбой эльфийского народа, к добру или к худу. Берегись самого себя, дабы не случилось беды. — И, помолчав, обратилась она к нему снова, говоря: — Ступай же ныне, приемный сын, и послушайся совета короля. Так оно неизменно мудрее, нежели поступить по-своему. Однако ж не думаю, что, возмужав, долго пробудешь ты с нами в Дориате. Если в грядущие дни вспомнишь ты слова Мелиан, так себе во благо; опасайся и жара, и холода своего сердца и научись терпению, коли сможешь.

И поклонился им Турин, и ушел. Вскорости после того надел он Драконий Шлем, и вооружился, и отправился на северные границы, и примкнул к эльфийским воинам, что неустанно сражались там с орками и прочими прислужниками и тварями Моргота. Так, едва лишь минуло его отрочество, Турин испытал на деле свою силу и храбрость; и памятуя об обидах родни своей, неизменно бывал он первым в дерзких деяниях, и не раз бывал ранен копьем, и стрелой, и кривыми клинками орков.

Но судьба хранила его от гибели; и прошел по лесам слух, будто вновь объявился Драконий Шлем Дор-ломина, и разнеслась о том молва далеко за пределами Дориата. Многие дивились тому, говоря:

— Может ли дух человека вернуться из мертвых; или Хурин Хитлумский в самом деле бежал из Адовых подземелий?

В ту пору среди приграничной стражи один только Белег Могучий Лук превосходил Турина ратной доблестью; и Белег с Турином делили все опасности и вместе скитались по лесной глуши из конца в конец.

Так прошло три года; за это время нечасто объявлялся Турин в чертогах Тингола; и более не заботился о том, как выглядит и во что одет — волосы его были нечесаны, а кольчуга и прикрывающий ее серый плащ видали лучшие дни. Но на третье лето после ухода Турина, когда сравнялось ему двадцать, вышло так, что захотелось ему отдохнуть и понадобилась помощь кузнецов — починить оружие и доспехи; и вот нежданно-негаданно вернулся он в Менегрот и как-то вечером явился в пиршественный зал. Тингола там не случилось — в разгар лета в радость ему было бродить по зеленым лесам вместе с Мелиан. Турин уселся куда придется, ибо устал с дороги и размышлял о своем; и по несчастливой случайности выбрал себе место за столом среди старейшин королевства, там, где сиживал обычно Саэрос. Припоздавший же Саэрос разгневался, полагая, что Турин поступил так из гордыни и с намерением оскорбить его; и отнюдь не утих его гнев, когда сидевшие там и не подумали упрекнуть Турина, но приветили как равного.

Потому поначалу Саэрос сделал вид, будто нимало не возражает, и сел на другое место, напротив Турина.

— Воистину нечасто приграничный страж оказывает нам честь своим обществом, — промолвил он, — и охотно уступаю я привычное место ради возможности перемолвиться с ним словом.

Турин же, что в ту пору беседовал с Маблунгом Охотником, встать не встал и ограничился коротким:

— Благодарствую.

И принялся Саэрос донимать его вопросами про вести с границ и про деяния его в глуши, но хотя учтивыми казались слова его, в голосе явственно звучала насмешка. Надоело это Турину, и оглянулся он по сторонам, и ощутил горький вкус изгнания; и невзирая на яркий свет и смех эльфийских чертогов, мысли его обратились к Белегу и лесной жизни, а затем — еще дальше, к Морвен, что осталась в Дор-ломине, в отчем доме; и нахмурился он, помрачнев, и ничего не ответил Саэросу. Саэрос же, решив, что хмурый взгляд обращен к нему, не сдержал гнева; достал он золотой гребень и швырнул его на стол перед Турином, восклицая:

— Ты, человек из Хитлума, надо думать, пришел к столу в спешке, так что драный плащ извинителен; но почто волосы твои спутаны, как ежевичные заросли? Верно, кабы нечесаные космы не закрывали твоих ушей, ты бы лучше слышал, что говорят тебе.

Турин молча повернулся к Саэросу, и в темных глазах его блеснул металл. Саэрос же не внял предостережению и, в свой черед одарив Турина презрительным взглядом, бросил во всеуслышание:

— Ежели мужи Хитлума столь свирепы и дики, то каковы женщины той земли? Верно, бегают они по лесам, точно лани, одетые лишь в плащ из собственных волос?

И схватил Турин кубок, и швырнул его в лицо Саэросу, и тот опрокинулся назад и сильно расшибся. Турин же выхватил меч и бросился бы на него, но удержал его Маблунг. Тогда поднялся Саэрос, и сплюнул кровь на стол, и выговорил, как мог, разбитыми губами:

— Как долго станем мы привечать тут этого невежу? Кто нынче распоряжается в зале? Закон короля суров к тем, кто чинит урон его подданным под сенью чертога; обнажившего же клинок самый мягкий приговор объявит вне закона. За пределами дворца я бы ответил тебе, Лесной дикарь!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});