Суперклей для разбитого сердца - Елена Логунова

Злая на себя и на весь мир, я стояла в прихожей, обмахивая разгоревшееся лицо вонючим бюстгальтером, когда дверь комнаты брата наконец открылась и в коридор выступил Зяма. Он был со вкусом облачен в просторные портки цвета травянистой зелени и премилую рубашечку из марлевки в изумрудную и оранжевую клетку. Никаких носков на нем не было и в помине, Зямины босые ступни были затейливо опутаны ремешками сандалет, подошвы которых стучали по полу, как копыта неподкованной лошади.

– Массив дуба? – желчно спросила я, показав на Зямины подметки.

– Яичница-глазунья? – съязвил в ответ братец, окинув взглядом мой незатейливый желто-белый костюмчик.

– Один – один! – мрачно подытожила я. – Пошли, горе мое!

– Секундочку! – Зяма удержал меня за сумку. – А это ты с собой возьмешь? Зачем? Как полуфабрикат, из которого в полуденную жару можно будет смастерить для нас пару чепчиков?

– Размер восемьдесят пять – бэ! – пробормотала я, бросив провонявший собакой лифчик на пол.

– Что такое? – мимоходом поинтересовался папуля, шествуя из гостиной в кухню с раскрытой поваренной книгой.

– Мусор, – мрачно сказала я, потоптав погубленный лифчик ногой. – Поганый мусор!

Денис, бесцеремонно прижимавшийся ухом к чужой двери, отпрыгнул на середину лестничной площадки, лишь слегка промахнувшись мимо улегшегося под стеночкой Барклая. Пес укоризненно тявкнул, но Денис собачье замечание проигнорировал. Он был в бешенстве.

Она назвала его мусором! Поганым мусором! Высокомерная и невоспитанная зазнайка! Да, он сотрудник милиции, а она – девица из богемных кругов, но это еще не повод смотреть на него сверху вниз!

– Дура! – обиженно объявил Денис закрытой двери и стервозным голосом сказал Барклаю: – А все из-за тебя, извращенец! Лифчики он тырить вздумал! Пошли домой, фетишист хвостатый!

Мое настроение после разговора с грубияном Денисом можно было выразить строчками Лермонтова: «И скучно, и грустно, и некому руку подать». Только слова «руку подать» я заменила бы на «морду набить».

С уходом Дениса и его собаки подходящих для мордобоя персонажей поблизости не осталось. Чтобы избавиться от распирающей меня разрушительной энергии, я не поехала с Зямой в лифте, а двинулась вниз по ступенькам своим ходом. В хорошем темпе проскакала четырнадцать лестничных маршей, основательно взбодрилась и уже на финишной прямой столкнулась с особой, которой, в принципе, с удовольствием надавала бы по выступающим частям организма, да, к сожалению, настроение было уже не то!

Я с разбегу налетела на что-то мягкое, вроде надувного пуфа в человеческий рост, пробормотала слова извинения и тут узнала новую подругу Хомкина. Мисс Первое Мая стояла подбоченясь у почтовых ящиков и притопывала по полу ногой. Впрочем, звук, издаваемый при этом каблуком надувной девицы, не шел ни в какое сравнение с жизнерадостным громким стуком, сопровождающим перемещение Зямы в его цельнодеревянных сандалетах. Я могла сравнить акустические эффекты, потому что мой братец как раз топтался на крыльце подъезда, поджидая меня.

– Что это вы тут делаете? – копируя воинственную позу хомкинской подруги, я уставила руки в бока и выдвинула вперед правую ногу.

Со стороны мы, наверное, должны были смотреться как парочка хореографически озабоченных дурочек, приготовившихся выплясывать камаринскую.

– Нет, это вы что делаете?! – взвизгнула Мисс Первое Мая. – Вы зачем третируете Димочку? Он такой добрый, такой чувствительный, совестливый, благородный, а вы на этом сыграть хотите?!

– Что я хочу сыграть? – опешила я, тщетно пытаясь сообразить, о каком таком добром, совестливом и чувствительном Димочке идет речь.

Это Хомкин-то благородный?! Да по сравнению с ним отец приватизации Чубайс – просто Робин Гуд из Шервудского леса!

– Я бы на вашем месте имела гордость! – вызывающе шмыгнув носом, сообщила надувная девица. – Я бы не донимала бывшего возлюбленного мерзкими телефонными звонками!

– Так я и не донимаю! – я невольно перешла в оборону.

– Да? А кто орет в трубку: «Все, нет больше никаких моих сил, я сейчас руки на себя наложу, ненавижу мерзавца!» – и так далее?!

– Действительно, кто? – я неподдельно заинтересовалась личностью эмоциональной телефонной собеседницы Хомкина.

Познакомиться мне с ней, что ли? Мы могли бы основать движение активных хомкиноненавистниц!

– Вы, конечно! – ответила на это противостоящая мне хомкинофилка.

– Я?!

– Послушайте, не делайте из меня идиотку! – Мисс Первое Мая воинственно выпяченной грудью выдавливала меня из подъезда.

– Много труда не надо! – фыркнула я.

– Даже я ваш голос узнала, а Димочка и подавно! – продолжала наступать надувная сумасшедшая. – Вы это прекратите!

Пятясь от припадочной, я вышла из подъезда и неосторожно столкнула с крыльца Зяму.

– А если не прекратите, я не знаю, что с вами сделаю! – истерично выкрикнула Мисс Первомай, пухлыми ручками совершая какие-то непонятные, но отчетливо угрожающие пассы.

– Это кто? Твоя парикмахерша? – отряхивая испачканные пылью штанишки, неласково поинтересовался Зяма.

– По-твоему, у меня такая плохая голова? – Я сердито сдула с лица непокорный локон.

– Дурнее некуда! – заорала Мисс, которую вообще никто не спрашивал.

– Пойдем отсюда, пока эта надувная женщина не лопнула, – морщась, попросила я Зяму. – Мелет невесть что, идиотка!

– Сама идиотка! – окрысилась Мисс.

Сразу две двери квартир на первом этаже открылись, пропуская на площадку заинтересовавшихся скандалом старушек. Не желая делать из себя посмешище, я подхватила под локоток Зяму и с самым независимым видом поспешила пересечь двор.

– Вижу, у тебя тоже есть проблемы, – сочувственно заметил братец.

– С этим я разберусь позже, – ответила я, задвигая мысли о мучимом раскаянием Хомкине, которому в телефонной трубке мерещится мой рыдающий голос, в дальний угол сознания. – Сначала – «Хельга»!

Бывшей хозяйкой нашего беглого шкафа оказалась симпатичная старушенция, похожая на голубого королевского пуделя. У нее был длинный нос, живые черные глазки и шапка кудрявых волос благородного серебристого цвета с легкой парикмахерской синевой. На костлявых плечах бабуси лежал воздушный пуховый платок из белой шерсти, ниспадающий на просторное поплиновое платье, фасон которого заставил меня вспомнить полузабытое слово «капот». Хотя, возможно, эта уютная мягкая роба с защипами и складочками называлась как-то иначе. В целом старушка имела вид совершенно старорежимный.

– Здравствуйте, Аглая Михайловна! – не без подобострастия произнес Зяма, в своем попугайском наряде просто ослепительно смотрящийся на фоне этой благородной дамы.

– Как, уже?! – в ужасе вскричала в ответ старушка.

Такой реакции я никак не ожидала! Аглая Михайловна как будто и не удивилась Зяминому появлению, словно ждала, что он непременно еще придет, разве что не так скоро.

– У нас случилась неприятность с «Хельгой»…

Зяма начал было объяснять причину нашего визита, но старушка не дала ему договорить. Она резко кивнула, изрекла:

– Разумеется! – повернулась и засеменила в глубь квартиры, пригласив нас следовать за ней.

Беседовали мы в просторной комнате, меблированной весьма аскетично. Большой круглый стол, накрытый вытертой плюшевой скатертью с бомбошками, четыре скрипучих венских стула и высокий, до потолка, книжный шкаф составляли всю обстановку.

– Это моя сестра, Индия, – церемонно представил меня Зяма, когда мы устроились на шатких стульях.

– Индия? – Аглая Михайловна высоко подняла черно-бурые брови и посмотрела с доброжелательным интересом сначала на книжный шкаф, а потом на меня. – Как Индия Уилкс?

Я обреченно кивнула, страстно жалея о том, что не могу сию же минуту отвесить разговорчивому Зяме подзатыльник.

– Вероятно, ваши родители были большими поклонниками творчества писательницы Маргарет Митчелл? – продолжала тиранить меня начитанная старушка.

– Мама очень любила роман «Унесенные ветром», – вынужденно подтвердила я, натужно стараясь быть любезной. – Счастье еще, что она назвала меня в честь третьестепенного персонажа, а не окрестила Скарлетт, как главную героиню! А то звалась бы я по имени-отчеству Скарлатиной Борисовной, и папуля, чего доброго, нежно кликал бы меня Карлушей!

– Или Скорлупкой, – с готовностью подсказал Зяма.

– Индия, не ропщите! У вас прелестное имя, – сказала Аглая Михайловна, строго постучав по столу пальцем. – Изысканное, благородное и мелодичное!

Я подумала, что старушка, наверное, была в свое время преподавательницей музыки, но не стала развивать эту тему.

– Хельга – тоже очень красивое имя, – сказал Зяма, явно стремясь поскорее перевести разговор в другую плоскость.