Годы, вырванные из жизни - Павел Дворкин

В день приезда на лагпункт мы в бане прошли санобработку и дезинфекцию вещей. Тут же заседала врачебная комиссия, состоявшая из 4–5 врачей.

Я подошел к врачу-грузину. Мягко, вежливо, по-человечески спросил меня, на что я жалуюсь. Я указал на сердце. Он послушал, спросил, сколько мне лет и сколько лет я уже в заключении. Он наклонился к начальнику санчасти и что-то ему сказал, а мне предложил одеться. Затем меня отвели во второй стационар и уложили на койку. Вечером меня вызвали в приемную врача. Я узнал его имя — Давид Филимонович Квиташвили. Был там еще один врач Христов или Христолюбов, фельдшера, санитары. Меня лечили, а я немного помогал им как медбрат. После того, как я выписался из стационара, меня назначили в баню, где смотрел за купающимися и проводил санобработку их.

Помимо решеток на окнах и замков на дверях, в нашем Речлаге был изолятор, куда любой надзиратель мог водворить заключенного по любому своему капризу. Был еще «институт» так называемых помощников по быту, состоявший исключительно из уголовно-бандитского элемента. На их обязанности лежала забота о снабжении порученных им бригад обмундированием, постельными принадлежностями и т. д., а самое главное — информировать оперуполномоченного о выявленной им крамоле среди заключенных. Доносы этих негодяев принимались за чистую монету, и людей судили, ссылали на штрафные лагпункты, добавляли годы заключения.

Начальником 6 шахты был некий Горбунков, инженер в звании майора. Алкоголик, пил без просыпу. На шахте были несчастные случаи — обвалы породы и гибель людей, а Горбунков звонил по телефону начальнику лагпункта подполковнику Жилину:

— Сообщаю, сего числа на шахте № 6 при обвале породы задавлено 2–3 врага народа.

Проверка проводилась не до отбоя, как в других лагерях, т. е. в 8 или 9 часов вечера, а тогда, когда люди спали после тяжелого труда. Глубокой ночью открывались двери барака, и раздавался крик: «Встать, построиться по 5». Люди со сна не могли сразу построиться, за что получали подзатыльники. Иногда выгоняли на улицу строиться перед бараками в одном белье и ботинках на босу ногу.

С каждым днем режим на лагпункте становился жестче. Начальником Речлага УГБ был генерал-майор Деревянко, бериевский ставленник. При посещении шахты Деревянко окружал себя большой свитой. На жалобы заключенных не обращал внимания, а за малейшую провинность сажал в изолятор, карцер.

Писать разрешалось два письма в год, и те не доходили до адресатов.

На нашем лагпункте была цензором женщина. Это настоящее исчадие ада, ненавидевшее людей, а нас, заключенных по ст. 58, в особенности.

Почти все письма рвала и сжигала.

В Речлаге были свои законы. Там не освобождали заключенных, у которых истекал срок, определенный им приговором суда. Меня должны были освободить в 1953 году. Спрашиваю начальника УРЧ об этом. Он мне отвечает: «Когда найдем нужным, освободим». Несколько дней спустя к нам приехал прокурор Речлага. Я обратился к нему с тем же вопросом.

Он на меня посмотрел и сказал: «Идите, когда надо будет и мы найдем нужным — освободим». Я ему говорю, что по приговору я должен быть освобожден, а он мне снова отвечает: «Это зависит от нас, пока идите».

Как-то мы спросили начальника лагпункта подполковника Жилина: «Зачем нас из Ухты этапировали в Речлаг, ведь мы все честно работали, никто из нас не отказывался». Этот бериевский сатрап спокойно ответил: «Вас сюда привезли, чтобы похоронить всех в тундре».

Надо сказать, что в Речлаге были осужденные по статье 58, которых можно было не посылать в лагеря, а расстреливать на месте. Это власовские офицеры, бендеровцы, гитлеровские каратели, СС-овские офицеры и другие палачи, расстреливавшие многих советских людей, партизан и военнопленных. Были осужденные и на вечное заключение, как начальник блока из лагеря Бухенвальд. В одном из стационаров в связи с эпилепсией лежал молодой немецкий СС-овский офицер, служивший у генерала Роммеля под Тобруком в Северной Африке. Попал в плен к англичанам. Свою болезнь он объяснял тем, что при взятии его в плен английский врач якобы ввел ему какой-то яд в мозжечок. Правда ли это, я не знаю. Но припадки бывали у него по несколько раз в день.

Несмотря на то, что его лечили, кормили, ухаживали, он оставался ярым гитлеровцем, остро ненавидел Советскую власть, коммунистов, русских людей. И вот к таким человеконенавистникам бериевские молодчики были более чем гуманны. К ним относились несравненно лучше, чем к нам, честным советским людям.

Март 1953 года. По радио сообщили о болезни Сталина. Все насторожились. 5 марта по радио сообщили, что Сталин умер. Выслушали мы это молча. Охрана лагеря была усилена, на вышках стояли пулеметы.

9 марта в день похорон Сталина шахта не работала, бараки были на замке. Началась передача похорон по радио. Все собрались в вестибюле у репродуктора. Никто не проронил ни слова. У каждого были свои думы, каждый ожидал, что же будет дальше. После окончания передачи о похоронах бригады вышли на работу. Режим оставался строжайшим. Неожиданно для всех было передано по радио сообщение, что Берия и вся его банда разоблачена ЦК КПСС и арестована. В числе арестованных был и мой «крестный отец» — начальник следственной части КГБ Володзимирский. Вместо Берия был назначен Круглов. Посыпались сразу тысячи жалоб с каждого лагпункта на имя ЦК, прокуратуры республики.

Но режим пока оставался без изменения. По-прежнему к нам относились хуже, чем к уголовникам и всяким изменникам Родины.

В январе 1954 года я написал в ЦК КПСС подробную жалобу по моему делу и просил о пересмотре его. Через месяц получил сообщение, что моя жалоба передана в Главную военную прокуратуру для проверки.

А в июне 1954 года в Речлаге произошли большие события. Был жаркий воскресный день. Всех нас закрыли на замок в бараках, где мы томились от жары и духоты. Вокруг зоны ходили овчарки. Против каждого барака за проволокой окопчик и станковые пулеметы, жерла которых были направлены на наши окна.

Вдруг днем мы услышали выстрелы автоматов. Стало ясно, что на какой-то шахте применили оружие. Это была, как оказалось, шахта № 29. Только несколько лет спустя мы узнали подробности этих кровавых событий. Утром с работы на шахте должна была вернуться в зону 3-я смена.

Вторая смена готовилась идти на работу, а первая уже находилась в шахте. Выйдя из шахты, люди собрались у ворот, чтобы пойти на лагпункт. Подождав у вахты около часа, они потребовали конвой для сопровождения их на лагпункт. На это дежурный ответил: «Сейчас закончат партию в домино и отведут вас, гадов». Услышав такой ответ, люди ушли в здание шахтоуправления. Увидев это, конвой бросился за ними и стал их выгонять назад на вахту. Люди стали роптать: «Мы хотим кушать и отдыхать, а нас гоняют, как собак». Узнав об этом, первая смена прекратила работу и вышла на поверхность. Собрав 3-ю смену, конвой повел ее на лагпункт. Вторая же смена, находившаяся на лагпункте, от выхода на шахту отказалась. Около 5 часов вечера на лагпункт прибыл генерал-майор Деревянко, приказал собрать всех заключенных и спросил их о причине отказа выйти на работу. Несколько заключенных ответили, что конвой и надзорслужба относятся по-зверски к заключенным, допускают побои, издевательства, без всяких оснований сажают в карцер, запрещают переписку с родственниками по нескольку лет, не дают свиданий. Все носят позорные номера на одежде, их держат под замком, на окнах решетки. Многие воевали за Родину. Прошли от Москвы до Берлина, есть и командный состав, а здесь издеваются над ними. Когда же, наконец, все это прекратится?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});