Измена. Право на истинную (СИ) - Рууд Рин

— Миледи будет против, — тихо говорит один из стражников.

— А что делать? И девку ее тоже из комнаты выведите, — Жрец разминает плечи. — В темпе, милые.

Слуги приносят зачарованное полотно, и стражники с парочкой ловких охотников решительно вваливаются в спальню. Крики, рык, грохот, уговоры успокоиться и не кусаться на грани ругательств и проклятий, но зверь во мне терпеливо ждет, не распознав во мне намерений навредить его Нареченной.

— Да что же ты опять задумал, ирод проклятый?! — орет в мою сторону служанка Илины и пытается вырваться из крепкого захвата. — Да чтоб тебе пусто было! ты ее проклятие, наказание!

Ее тащат прочь, а мне суют поскуливающих испуганных волчат окровавленные руки в глубоких равных укусах:

— Милорд…

Я прижимаю подвывающих пушистых сыновей к груди, и тут мой зверь подает голос. Легкие заполняет вибрация тихого и ласкового рыка, и волчат замолкают, настороженно фыркнув.

— Иди, папаша, погуляй, — Жрец переводит на меня усталый взгляд.

Я молча киваю и иду по коридору, прижимая к себе волчат и прислушиваясь к надрывному вою Илины, которая ничего не понимает. Обездвижили, детей забрали, и ее Нареченный опять куда-то уходит.

— Пасть ее свяжите, — доносится сердитый голос Жреца. — Она ведь мне руку откусит по локоть! Миледи! Вспомните о приличиях! Зубы у вас, конечно, очаровательные, но такая агрессия не к лицу молодой особе!

Спускаюсь по лестнице к визжащей служанке, что яростно отбивается от стражи:

— Я должна быть с ней!

Замечает меня и затихших волчат в моих руках, и замирает. В злобе шипит:

— Избавиться от нее решил?

— Вернуть, — сажусь на ступень и поднимаю взгляд. — Думаешь, я способен убить жену?

— Да, — отталкивает стражников, который отступают от нее на шаг. Поправляет юбку и кривит губы. — Она же вам так мешает!

— Ночь сегодня сложная, поэтому пропущу твою дерзость мимо ушей, — усмехаюсь. — И я доволен твоей верностью Госпоже.

— Отдайте их мне, — дышит тяжело и хрипло, а взгляд дикий и гневный.

— Нет.

— Вы еще им шею свернете…

— Совсем ополоумела?

Молчит, поджав губы, и через минуту говорит:

— Она вас так любила… — сжимает кулаки. — К черту вашу истинность, Альфа, потому что та любовь, что была в ее человеческом сердце, была чистой и настоящей. Да, наивной, глупой, но живой! И именно такой любви посвящены стихи поэмы и романы в вашей библиотеке! А вы лжец и чурбан! Ваша история должна окончиться одинокой и холодной старостью!

Разворачивается, вскидывает подбородок и уходит, преисполненная возмущением и презрением. Вздрагиваю, когда толстые каменные стены пронзает мерзкий звук, будто раскрошили осколок стекла в порошок. Кристалл Забвения разбит.

Глава 27. Что под одеялом?

— Зверь - друг человеку, а не враг, — кряхтит старик, вглядываясь в мои глаза. — Ладно девка из тебя не очень умная, но ты-то чем думаешь?

Веревки стягивают пасть, и я глухо рычу в ответ. Где мои волчата? Почему их забрали?

— Я твоим родителям пообещал, что я верну тебя, Илина, — старик скалит зубы, — а я привык сдерживать слова. И я даже не знаю, кто из вас двоих с Иваром выбешивает меня больше всего.

Вот бы откусить его морщинистое лицо вместе с его носом. Обманул меня своей слабостью и немощностью.

— Знакомая штучка? — разворачивает платок.

Прозрачный камень на его ладони переливается белыми искрами, и я замираю в нехорошем предчувствии.

— Это твое, Илина. Знаешь, а твой муж вроде бы и сглупил, когда воспользовался артефактом, а вроде бы и нет. И ведь его бы интрижка все равно вскрылась однажды и не будь камушка, то вариантов для тебя бы никто не нашел. Череда ошибок, жадности и глупости привела к твоему спасению. Как удивительна наша жизнь.

Мне ни отползти, ни вырваться, ни дать бой. Шерсть на загривке встает дыбом, и язык прилипает к небу. Я дергаюсь, и старик с улыбкой крошит прозрачный камушек. В его пальцах вспыхивают искры, и на меня обрушивается видения полные боли. Не физической, а иной. Она рвет меня на куски, пронзает кости, плавит костный мозг. Меня охватывает страх. Эти вспышки ослепляют, оглушают криками и бьют меня невидимым молотом. Я раскалываюсь на куски…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Мой Альфа, Мой Господин… — шепчет Гриза в губы Ивара.

Нет, нет, нет! Мой кошмар вернулся, и он вырывает меня из тишины и темноты, стискивая сердце когтистой лапой. Я вновь бегу по лестнице, по лесы и за мной гонятся гончие Ивара.

— Пустите меня! — кричу я, и кто-то накидывает на плечи одеяло.

Нет, не одеяло. Шелковое полотно, которое потрескивает острыми искрами. Лицо обхватывают теплые сухие ладони, и барабанные перепонки царапает хриплый шепот:

— Илина…

За вспышкой обиды и ревности меня охватывает паника. У меня что-то отобрали! Что-то очень важное! Отняли и спрятали!

— Илина…

Размытое пятно становится четче в тусклых отсветах свечей, и я вижу морщинистое лицо старика.

— Где?!

— Что? — он мягко улыбается и развязывает мои руки и ноги.

Я его отталкиваю, вскакиваю и бегаю по разгромленной спальне. На коврах пятна крови, в углу какой-то шалаш из одеял. Кидаюсь к нему, заползаю внутрь, переворачиваю подушки в поисках своего сокровища, но не нахожу.

— Где?! — откидываю одеяло и в ненависти смотрю на спокойного Верховного Жреца, который стоит посреди спальни и наблюдает за мной, как старая змея на бешеного птенца. — Где?!

— Что именно?

— Я не знаю! — срываюсь на визг. — Верните!

Сквозь кожу пробивается жесткая шерсть. Я его сожру.

— А вот нет! — вскидывает в мою сторону руку и грозит пальцем. — Вернем, но не волчице. Тебе вернем, Илина.

Цепенею под его холодным взглядом и тихо спрашиваю:

— Точно вернете?

— Да, — Жрец медленно кивает. — Только возьми себя в руки, милая.

Вдох и выдох, и сквозь боль возвращаю себе контроль. Волчица бесится, рвется в кровавый бой и готова выгрызть глотку каждому в замке.

— Как ты себя чувствуешь?

— Где?! — рявкаю я и вытираю слезы дрожащей рукой.

— Будет жестоко тебя сейчас томить, — разворачивается, делает шаг к двери, и кидаюсь за ним.

— Назад, — оглядывается и щурится, когда я замираю. — Дыши. И тряпочку накинь.

Ждет, когда я укутаюсь в шелковое полотно, и вздыхает:

— Я теперь знаю, как выглядят безумцы.

— Что вы забрали у меня?! Что?! Отдайте! Верните!

— Увидишь.

— Тогда поторопись!

Вот поэтому я ненавижу жрецов. Наглые, напыщенные болваны, которые возомнили себя властителями чужих судеб! Везде лезут, всё портят и к остальным относятся с высокомерным пренебрежением.

— Тон, юная леди, смените. Перед вами Верховный Жрец, а мальчишка с конюшни.

Стискиваю зубы, выдыхаю через нос и в гневе выплевываю каждое слова:

— Прошу меня извинить.

— И не дергаемся, да? — расплывается в улыбке. — Ждем и не даем зверю воли. Ты меня услышала? А то не видать тебе того, чего ты так жаждешь вернуть. И это не пустая угроза, Илина.

— Я… — сглатываю и содрогаюсь в волне острой боли, — поняла…

Жрец выходит, дверь запирают, и меня пробивает судорога от скрежета замка. Я не в силах собрать мысли в кучу и понять, что происходит, меня будто вернули из мертвых и затем вырвали сердце. Я мечусь по спальне, кутаясь в полотно, расшитое зачарованными золотыми нитями, что сдерживают разъяренную волчицу.

Я должна быть сейчас в лесу, а не в замке Ивара. Я отказалась от своей прежней жизни, и вернулась в нее в еще большем отчаянии. Ожидание растягивается вечностью, и я теряю крохи надежды. Я захлебываюсь в рыданиях, содрогаюсь в ужасе и желании разорвать свою грудину, чтобы заткнуть кровоточащую рану подушкой.

Оседаю на ковер в бурых пятнах крови, задыхаюсь, и вновь раздается скрежет замка. Замираю, и в спальню проскальзывает бледная Лида, моя служанка, с корзиной, накрытой одеялом.