Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908 - Цзюн Чан

Когда той же ночью сознание вернулось к Сяньфэну, он призвал к своей постели близких ему людей, представителей старого своего окружения: восемь великих князей и министров, чтобы объявить им свою последнюю волю. Его единственный сын от Цыси, которому к тому времени исполнилось восемь лет, должен стать новым императором, а упомянутые выше восемь человек – составить Совет регентов, несущих коллективную ответственность за дела в империи. Присутствующие попросили императора записать свою последнюю волю собственноручно красными чернилами, чтобы придать ей неоспоримый авторитет. Однако император был не в силах держать кисточку. Тогда один из мужчин написал все за Сяньфэна и сделал особую оговорку о том, что таким было желание императора. Через несколько часов император Сяньфэн испустил дух. Теперь Китай находился в руках регентов.

Ими оказались те же самые люди, которые приказали взять в плен и подвергнуть жестокому обращению парламентеров Эльджина, в результате чего некоторые из тех погибли самым ужасным образом, а союзники, отмстив за них, дотла спалили Старый летний дворец китайских императоров. Как раз они помогли императору Сяньфэну принять все его пагубные для страны решения, что закончилось его собственной кончиной. Цыси прекрасно видела, что с этими людьми во главе государства все пойдет по тому же пагубному пути и закончится катастрофой, грозящей уничтожением ее сыну, а также самой империи. Она приняла решение действовать через проведение дворцового переворота и отъем власти у регентов.

Глава 4

Переворот, после которого Китай стал другим (1861)

Даже притом, что сын Цыси унаследовал трон, сама она никакой политической властью не обладала. Фактически оставалась наложницей, ее даже не числили официальной матерью нового императора. Эта роль досталась императрице Чжэнь, которой сразу же присвоили титул вдовствующей императрицы – хуантайхоу. Цыси никакого титула не пожаловали. Не было ее и с сыном, когда регент проводил того попрощаться с покойным отцом, а также совершить обряд, при котором он держал золотую чашку с жидкостью над головой, потом выливал ее на землю и ставил чашку на столик, снабженный золотыми углами и стоящий рядом с гробом. В придворных летописях «первой в списке значилась вдовствующая императрица» Чжэнь, а Цыси принадлежала к безымянной толпе «прочих», исполнивших тот же самый обряд.

Цыси нуждалась в присвоении титула вдовствующей императрицы. Только в таком звании она приобретала официальный статус матери императора. Без него она числилась рядовой наложницей. Столкновение с императрицей Чжэнь казалось неизбежным, и между двумя этими женщинами впервые за время их знакомства произошла эмоциональная перебранка. К счастью, решение вопроса пришло очень скоро. Во время тщательной проверки дворцовых архивов обнаружился сходный случай. Практически ровно 200 лет назад, когда в 1662 году трон унаследовал император Канси, его мать числилась наложницей, однако получила звание вдовствующей императрицы, и в Китае тогда появилось сразу две вдовствующих императрицы. Опираясь на такой прецедент, регенты Совета присвоили Цыси достойное ее звание. Между двумя женщинами сохранились теплые отношения, а упоминались они теперь как «две вдовствующие императрицы». Чтобы не возникло путаницы, они приняли решение о ношении почетных имен. Императрица Чжэнь взяла себе имя Цы-ань, которое переводится как «Любезная и невозмутимая»[12], а Цыси, до этого звавшаяся императорская наложница И, выбрала имя Цыси, в переводе с китайского «Добрая и радостная». Как раз с этого момента героиню нашего повествования знают как вдовствующую императрицу Цыси.

Двум этим женщинам удалось больше, чем только разрешить сложную проблему. Они пошли дальше – решились на формирование политического союза и проведение дворцового переворота. Цыси исполнилось двадцать пять лет, императрица Чжэнь была моложе ее на год. Они решили бросить вызов восьми полновластным государственным мужам. Эти женщины прекрасно отдавали себе отчет по поводу риска, на который шли. Попытка переворота всегда причислялась к преступлению под названием измена, и в случае его провала им грозило наказание в виде смертной казни линчи – то есть гибели от тысячи порезов. Но две женщины решились на такой риск. Они не только ставили целью спасение своего сына и династии, но и, как одинокие женщины, они к тому же отказывались от предписанной им судьбы императорских вдов: фактического прозябания все предстоящие годы в заточении гарема. Решив изменить свою собственную участь, а также удел империи, эти две молодые женщины приступили к планированию заговора, часто наклонившись над огромным обливным керамическим сосудом для воды и делая вид, будто любуются своим отражением или просто ведут праздные беседы.

Цыси предложила искусный план. Она обнаружила лазейку в указаниях их мужа, продиктованных им на смертном одре. Внешним проявлением власти императоров династии Цин было то, что они составляли документы красными чернилами. На протяжении без малого 200 лет, начиная еще с юного подростка императора Канси, эти указания каждый император всегда писал красными чернилами собственной рукой. Теперь же, однако, монархом числился ребенок, не умеющий держать кисточку для письма. Когда указы от имени этого мальчика выпускались Советом регентов, внешне их правомочность ничем не подтверждалась. Существовала еще официальная печать, но она прикладывалась в очень редких случаях, и рутинная переписка обходилась без нее. На такую нестыковку было указано Совету регентов после составления первой серии постановлений. Регентов предупредили о том, что скончавшийся император передал августейшему ребенку одну неофициальную печать, которая хранилась у Цыси, а вторая точно такая же печать досталась императрице Чжэнь. В Совете регентов предполагалось так, чтобы эти две печати прилагали к указам в качестве доказательства, равноценного написанию красными чернилами. Несомненно, одна из этих женщин или они обе указали на такое правовое недоразумение и выступили с предложением по его исправлению. Такие неофициальные печати, которых при цинском дворе насчитывалось тысячи, к символам политической власти не относились. Их считали предметами искусства, заказанными императорами ради собственного удовольствия. Их они иногда проставляли на своих рисунках и книгах, а также дарили наложницам своего гарема.

В Совете регентов такое решение одобрили, и поступило распоряжение о том, что впредь указы следует снабжать печатями. Соответствующее уведомление появилось в приложении к указу, заранее составленному и готовому к опубликованию. То есть регенты осознали предложение, согласились с ним и спешно стали внедрять в дело. В тексте этого приложения к тому же указывалось на то, что текущий указ выходит без упомянутых в нем печатей ввиду отсутствия времени на их постановку. Понятно, что до тех пор они не знали о существовании этих печатей и им пришлось попросить принести их из гарема[13]. Последовала официальная декларация, положениями которой обязывалось приложение тех двух печатей ко всем указам: одной в верхней части, то есть в начале, а второй в нижней – в конце текста.