Свой среди воров - Дуглас Хьюлик

Направо. Шагай направо.

Новые голоса. Удары в доме. Аптекарь, не выходи! Я открыл рот, чтобы остеречь его криком, но только пискнул.

– Ты не пришел на встречу, – донеслось с лестницы.

Тамас.

– Невежливо, Нос.

Я моргнул. Встреча? Ах да, письмо Кристианы. Я забыл о вечернем свидании. Только она не сказала, что позвала меня на мое же убийство.

– Откровенно говоря, я не думал, что ты предпочтешь баронессе навозную кучу, – сказал Тамас. – Впрочем, о вкусах не спорят.

Голос звучал близко. Значит, бежать бесполезно, да и какой это бег? Я развернулся и выпрямился, держась правой стороны. Я вспомнил, зачем туда шел. Еще не рядом, но и этого хватит.

Я выставил рапиру, целясь в глаза. Кончик дрожал сильнее, чем мне хотелось.

Тамас только что выступил из арки. Плавные движения, расслабленная походка. Нервный и робкий курьер исчез. Губы насмешливо кривились. В левой руке он держал широкий обоюдоострый клинок – наполовину длинный кинжал, наполовину короткий меч. В правой было четыре фута веревки. Она была равномерно усеяна узлами, в которых скрывались лоскутки и бумажки. Он описал ею ленивый круг.

Я попал в беду.

Он двинулся вперед, и я отступил, не отводя оружия. Я лучше видел в темноте, зато он не летел с лестницы. Силы были бы равны без заговоренных узлов, которыми он размахивал.

Я услышал, как отворилась дверь. На лестнице посветлело, и Эппирис окликнул меня.

– В дом! – заорал я. – И дверь запри!

Дверь захлопнулась, свет погас.

Тамас посмотрел на аптеку, потом на меня.

– Не беспокойся, – утешил он. – Мне заплатили только за тебя.

Я отступил еще на шаг и левой рукой вытащил поясной кинжал. Теперь подходи.

– Она тебя обсчитала, – сказал я.

Тамас улыбнулся, потом пожал плечами. Веревка прибавила прыти. Как и он.

Тамас мгновенно оказался рядом и сделал выпад мечом. Я опустил свой, описал рапирой дугу, отбивая его клинок вправо, и левой ногой шагнул в открывшуюся брешь. Мое тело блокировало его правую руку, рапира отвлекала левую, и я надеялся беспрепятственно выпустить ему кишки кинжалом.

План был хорош. Увы, Тамас не пошел мне навстречу. Как только я двинулся в наступление, он отступил назад и вправо, очутившись вне досягаемости кинжала. Одновременно он вытянул меня веревкой. Времени уворачиваться не было, и я попытался поймать ее на кинжал. Не вышло.

Веревка хлестнула по левой руке и захватила спину. Я услышал три легких хлопка, и сразу в трех местах меня пронзила боль.

Этого я и боялся, в узлы вплетены руны.

Я отскочил и ткнул рапирой ему в лицо, чтобы не двинулся следом. Он отбил финт и улыбнулся. Три узла на веревке дымились и горели янтарем.

Я понял, что только наполовину ошибся, когда при первом знакомстве решил, что он Рот. Дело оказалась серьезнее. Ему было незачем говорить, для колдовства хватало ударить.

Я встал в более традиционную стойку: правую руку вперед, корпус слегка назад, рапира на уровне пояса. Развернулся боком и завел левую руку за спину, чтобы при первом случае исподтишка метнуть кинжал.

Или чтобы он так подумал. По правде говоря, левая рука уже онемела от рун. Я сомневался, что вообще удержу кинжал, – не то что бросить…

Веревка снова зазмеилась в руке Тамаса. Он скрестил со мной клинок один раз, потом другой, затем перешел к захвату и походя хлестнул веревкой, метя в пах.

Я попытался высвободить рапиру, подведя острие под его клинок и вернув в исходное положение. Мне нужно было обезвредить веревку. Я понятия не имел, справится ли сталь с глиммером, но пора было выяснить – момент был не хуже любого другого. Но вопрос быстро перешел в разряд академических. Я не поспел с рапирой и только выбросил левую кисть, как принял удар веревки на суставы.

Хлопок. Боль. Кинжал упал на землю.

Я снова отступил. Мне неплохо удалось расцепиться, благодаря чему я сумел скользнуть мимо его клинка и полоснуть по груди на выходе.

Тамас повел плечами, продолжая улыбаться.

Я сделал еще один шаг назад. Слева открылся проулок.

Кто-то вдали заорал, призывая Стражу. Звон стали взбудоражил округу. Но я прекрасно знал местных Крушаков: они прибудут как раз вовремя, чтобы чесать репу над пятнами крови на мостовой. В конце концов, Никко платил им именно за это.

Я провел финт Тамасу в голову, а когда хотел отразить удар, резко пригнулся и ткнул ему в пах. Веревка свистнула у меня над головой, а я на палец промахнулся мимо мошонки, и острие рапиры прошло между его ногами.

– Дерешься хорошо, убиваешь плохо, – сказал я, распрямляясь и возвращаясь в стойку.

Тамас презрительно выпятил губу:

– Тебе просто повезло.

Настала моя очередь пожать плечами. Я снова попятился.

– Намылился в проулок? – поинтересовался он, наступая.

Я не успел ответить, как Тамас хлестнул веревкой, целя в голову, и я шарахнулся вправо. Он шагнул туда же, очутившись между мной и проулком.

Тамас прицокнул.

– А ведь считаешься Тертым, – заметил он, с притворным сочувствием качая головой. – Не думал, что с тобой так легко справиться.

– Заканчивай, – ответил я.

Тамас раскрутил свою веревку.

– С удовольствием.

– Я не тебе, Клинок, – улыбнулся я.

Говорю же: он был проворен. Тамас почти успел развернуться, когда из проулка выступил один из моих Дубов и проткнул его мечом. Веревка все еще вилась в воздухе, когда он рухнул наземь.

Я опустил рапиру и попытался сжать пальцы левой руки в кулак. Но вся рука висела, налившись болью.

– Какого черта вы ждали? – гаркнул я.

Дуб – амбал с каменной рожей, по кличке Ссадина, – уперся ногой в труп и выдернул меч.

– Только поспел, – сказал он.

– Какого хрена, что значит – только поспел?

– С поста, чуть штаны не порвал, – невозмутимо сообщил он, указывая на крышу дома в паре кварталов от нас. – Через проулок быстрее, я отсюда и вышел.

– А здесь кто должен был стоять?

Ссадина сморщил нос и отступил на шаг.

– Рома.

– И где она?

Ссадина пожал плечами.

– Зови Птицеловку, – велел я.

– Да она уж, верно, идет.

– Зови, тебе сказано.

Ссадина протяжно и заливисто свистнул, а я опустился на колени у тела Тамаса. Выходное отверстие пузырилось кровью. Полузакрытые глаза уже остекленели. Он не ответит ни на какие вопросы.

Я быстренько ошмонал Клинка: пригоршня соколиков, еще два кинжала – и все. Ножи я бросил, монеты отдал Ссадине, а веревку свернул в бухту и положил, стараясь не касаться узлов. Теперь, когда возбуждение отступило, я ощутил последствия падения с лестницы.

– Избавься от тела, – приказал я, вставая и держа конец веревки между большим и указательным пальцами.

Ссадина поднял меч Тамаса, сунул за пояс трупа и поволок все это прочь.

Я пошел обратно в аптеку. Эппирис ждал меня в дверях своей комнаты в свете свечи. Мое ночное зрение полыхнуло, на глаза навернулись слезы. Мне хотелось отвести взор и смотреть в прохладную подножную тень, но я вскинул голову и стиснул зубы.

Эппирис стоял и молча глядел на меня, пока я шел. Он был из тех людей, которые кажутся выше, чем на самом деле: статный, широкоплечий, с мощной челюстью и высоким лбом. На самом деле он был всего на три ладони выше меня, но крепок телом, духом силен, а потому не выглядел коротышкой.

Из комнаты доносился голос Козимы, она успокаивала девочек.

– Обезболивающего, – бросил я. Каждый шаг отзывался мучением, каждый следующий – хромотой. – Побольше.

Он кивнул.

– Все в аптеке. Там и поговорим.

Прежде чем я успел ответить, он захлопнул дверь у меня перед носом.

Вечерок наметился замечательный.

Я поморгал в полутьме, дожидаясь, пока глаза оправятся от ожогов, причиненных свечой Эппириса. Я знал, что, если сосредоточусь, выздоровление пойдет быстрее, но мне не хватало воли. Вместо этого я просто пошел к лестнице.

Белье валялось повсюду. Я нагнулся, подобрал корзину и осмотрел застрявший нож.

Сзади кашлянули. Я обернулся и увидел Птицеловку Джесс, стоявшую под сводом выхода.

– Начну с того, – заявила она, – что я не знаю, как он проник внутрь.

– Через порог, где ты стоишь, – ответил я, ставя на пол корзину. – Забавно то, что за дверью кто-то наблюдал.

Дубовая Госпожа заложила руки за спину и зыркнула из-под светлых бровей. Ее грива, такого же роскошного цвета, сейчас была собрана в пучок и спрятана под широкополой зеленой шляпой. Шляпа была велика, отчего тонкое лицо и узкие плечики казались миниатюрнее обычного. Из-под зеленого дублета выбивалось грязное кружево. Юбка была темно-коричневая, но я знал, что под ней скрывались зеленые чулки. Ей было не больше девятнадцати, и я, не будь в такой ярости, немедленно поволок бы ее наверх.

– Мы его не видели, – сказала она.

– «Мы»?