Роза и кинжал - Рене Ахдие

мой дорогой друг.

Ни единой капли

«Избавься от груза, Шази. И лети, – звучало в голове напутствие подруги, разносясь по ветру, точно тайное воззвание. – Лети».

Шахразада расположилась в центре шатра, не обращая внимания на шум снаружи. На шаги новых воинов, прибывших в поселение. На звуки надвигавшейся войны. А вместо этого сосредоточилась, сидя на пыльном полу, согнув колени и скрестив лодыжки.

Сосредоточилась на самом уродливом коврике в мире: цвета ржавчины, с темно-синей каймой и центральным орнаментом из черно-белых завитков. С потрепанными, пожелтевшими кисточками с двух сторон. И подпалинами на двух других углах.

Коврик с собственной историей.

Хотя сам он был совсем маленьким, едва достаточным, чтобы уместить пару сидящих рядом человек.

Шахразада задумчиво склонила голову набок, затем сделала глубокий вдох и положила ладонь на поверхность коврика.

Покалывание, напоминавшее онемение после длительной неподвижности, начало нарастать вокруг сердца. Ощущение волной жара пронеслось в крови, перетекая в пальцы.

Хотя в этот раз Шахразада знала, чего ждать, она все равно вскрикнула, когда угол коврика приподнялся, и невольно отдернула руку. Волшебный предмет тут же безжизненно растянулся на полу.

«Избавься от груза, гусыня, – словно наяву прозвучал в ушах голос подруги. – Или ты потеряла способность слышать вместе со способностью брать себя в руки?»

– Я тебя слышала и в первые тысячу раз, зануда, – с легкой улыбкой пробормотала Шахразада воспоминанию Шивы, после чего потянулась и взяла с низкого столика поблизости пустой стакан и кувшин с водой. До середины наполнила сосуд, поставила в центр черно-белого орнамента самого уродливого в мире ковра и прошептала: – Время для серьезного испытания.

Затем снова положила ладонь на ткань. Как и раньше, в груди начало нарастать странное ощущение, которое постепенно распространилось до пальцев. Края коврика приподнялись и свернулись внутрь, а сам он взлетел в воздух, сначала по углам, а потом и целиком.

Шахразада встала на колени, двигаясь осторожно, чтобы не прервать контакт. Стакан держался посередине центрального орнамента. Не пролилось ни единой капли. Медленно выдохнув через нос, девушка повела руку вправо. Коврик послушно последовал в том же направлении, паря на уровне плеч. Вода в стакане оставалась спокойной, как безмятежная гладь озера.

Тогда Шахразада решила предпринять еще кое-что.

Она резко встала и подняла руку к куполообразному потолку шатра, ожидая, что коврик выйдет из повиновения, однако он тут же взлетел следом, хоть и быстро, но плавно, даже грациозно, трепеща, будто под порывами легкого бриза, пока не поднялся над головой Шахразады и не коснулся ее пальцев – волнами, набегавшими на невидимый берег, – после чего так же плавно опустился на пол, подчиняясь приказу.

Она повторила эксперимент дважды, командуя: вверх и вниз, снова и снова. Ни разу коврик не прервал контакт с ее рукой, ни разу не вышел из-под контроля, без усилий неся стакан, как невесомого пассажира, опускаясь и поднимаясь мягко, словно облако.

Вода лишь несколько раз слегка качнулась, но так и не пролилась. Казалось, жидкость танцует под неслышную плавную мелодию.

Наконец Шахразада велела коврику распластаться на полу, словно наяву слыша голос подруги, которая перестала отчитывать ее и рассмеялась – певуче, нежно. Дразняще.

«Теперь твоя очередь, гусыня».

Шахразада улыбнулась про себя, приняв решение, что завтра ночью снова испытает волшебный коврик. Но на этот раз без стакана.

***

Этим утром баба́ выглядел лучше. По крайней мере, Ирса так думала. Он уже не казался таким истощенным и бледным, а также сумел проглотить смесь воды и трав с меньшими усилиями, чем вчера.

Может, он скоро очнется?

Ирса поморщилась и смахнула со лба прилипшие пряди. Наверняка она уже стала похожа на одного из оборванцев Рея: на воротнике чернела грязь, за ушами скопился песок. Испустив обреченный вздох, девушка скрутила свою каштановую косу в узел на затылке.

Во имя всех святых, почему в шатре отца так жарко? Словно в пекарне в самый разгар летнего дня. И как только баба́ выносит эту духоту?

Ирса снова вгляделась в землистого цвета лицо отца, затем вытерла пот с его лба и прошептала:

– Пожалуйста, очнись. Сегодня мой день рождения. Снова увидеть твою улыбку или услышать голос стало бы лучшим подарком.

Она поцеловала отца в лоб, собрала вещи, направилась к выходу из шатра и настолько погрузилась в раздумья, что не заметила высокую мужскую фигуру снаружи.

– Ирса.

Она резко остановилась и обернулась, едва не упав из-за поспешных движений. Затем козырьком приставила ладонь ко лбу, чтобы заслонить глаза от безжалостных солнечных лучей.

– Я долго ждал тебя здесь, на жаре, чтобы осведомиться о самочувствии после вчерашнего испытания, – тихо сообщил Рахим аль-Дин Валад. – Но вижу, что меня не замечают.

– Да. То есть нет. – Ирса почувствовала, что к щекам прилил румянец. – Я хотела сказать, что не намеревалась…

– Я шучу, Сверчок, – натянутый смех юноши прозвучал невесело.

– Лучше не надо, – сурово заявила она, недовольная, что Рахим употребил ее ненавистное прозвище, хотя и знал, как она этого не любит.

Он усмехнулся, чуть суховато, будто порвалась пергаментная страница, но Ирса почувствовала необычайное спокойствие от этого звука. Ее всегда успокаивали самые странные вещи. Например, своеобразное выражение лица Рахима.

– Я в порядке, – еще сильнее покраснев, заверила она. – Могу ли еще чем-то помочь?

– Разве люди общаются с тобой, только когда им что-то нужно?

– Нет, – отрезала Ирса. Почему Рахим всегда задает столько вопросов? И почему ее это так раздражает? – Они общаются со мной лишь по необходимости. Или же когда думают, что это мне что-то необходимо, вот как ты сейчас, – парировала она. – Но полагаю, что принимать солнечные ванны тоже полезно для здоровья.

Как только последняя реплика слетела с губ, Ирсе тотчас захотелось вернуть сказанное. Что с ней такое? Так разговаривать с Рахимом после всего, что он для нее сделал в последнее время! Учил скакать на лошади по палящей жаре вместо того, чтобы составить компанию Тарику или другим воинам. И вчера помог выручить Шахразаду.

Не было абсолютно никаких причин грубить ему. Не считая собственной глупости.

– Если мне не изменяет память, – еще один сухой смешок, – то Шази тоже срывалась на окружающих в свой пятнадцатый день рождения.

Рахим помнил о ее празднике?

Ошеломленная этой мыслью, Ирса сумела лишь выдавить, запинаясь:

– Я… Это Шази рассказала?

Она остро ощущала близость Рахима, отчего кровь шумела в ушах, а по телу разливалось тепло, совсем как вчера, когда он передал ей поводья, и их руки соприкоснулись.

– Нет, – покачал головой собеседник и замолчал, пережидая, пока уляжется порыв ветра, бросавший песок в лицо, после чего