Разбойничья злая луна - Евгений Лукин

— Да нам-то какое дело?.. — покашливая от неловкости, уклончиво пробасил зеркальщик. — Может, тебя вино… это… — он выразительно пошевелил пальцами возле лба, — …взбадривает…

Все трое нахмурились и зачем-то принялись оглядывать лежащую у ног песчаную ложбину. Прямо перед ними, слегка накренясь, угрожающе поднимал розовую с золотом корму «Самум». В полусотне шагов белела захваченная каторга. Потом Ар-Шарлахи спохватился и вернул щит.

— Как же они их всё-таки в Харве делают?.. — буркнул он, явно меняя тему разговора. — Ну вот попробуй такое выковать!..

— Почему в Харве? — не поняла Алият. — Харва на севере, а каторга шла с юга… Щиты новенькие, неразвёрнутые…

— Слушай, а ведь кивающие молоты, по слухам, как раз на юге… — начал было Ар-Шарлахи, но закончить мысль ему не пришлось. С дальнего конца ложбины донёсся взрыв яростной ругани, и все обернулись.

— Что-то случилось, — озабоченно сообщила Алият. — Вон Рийбра бежит…

Сутулый Рийбра, спотыкаясь и вздымая песок не хуже военной каторги, торопился к «Самуму» с каким-то свитком в руке. Возле «Белого скорпиона» галдела толпа. Переглянувшись, трое сбежали вниз по оползающему песку.

— Я их сейчас поубиваю всех, этих каторжан! — вне себя завопил подоспевший Рийбра. Он вёл себя настолько свирепо, что невольно закрадывалась мысль: струсил, но трусом показаться не хочет.

— Что там стряслось?

— Расковали их на свою голову! — орал Рийбра, потрясая свитком. — А они уже двух пленных убили!..

— Надсмотрщиков… — понимающе кивнув, как бы про себя промолвил Илийза.

— Ну а то кого же? Конечно, надсмотрщиков!.. Я ему говорю: «Вот ты их убил! А выкуп теперь за них — с кого? С тебя, что ли, получать?..» А он мне: «Всех сейчас перебьём — будет вам тогда выкуп!..» Вот! — Рийбра ткнул измятым свитком. — Чуть список мне не порвал!..

Он готов был возмущаться и дальше, но тут вмешалась Алият.

— Щиты — в трюм! — скомандовала она с такой решимостью и злостью, что Рийбра чуть не подавился повязкой. — Людей — к барабану! Отгонишь «Самум» шагов на четыреста… Быстрее, быстрее! — Стремительно обернулась к Илийзе: — Готовь своих! Как только остановитесь, строй фалангу и жди нас… — Она чуть помедлила и с нежным вызовом взглянула на главаря: — Ну что? Пойдём, Шарлах…

Возможно, с юмором у Алият дела и впрямь обстояли неважно, но зато умение уязвить подчас наводило оторопь…

* * *

Открытый бортовой люк «Белого скорпиона» обороняли человек пять мятежников с «Самума», и среди них бледный мальчонка-писарь. А раскованных каторжан было много. Около сорока.

— Ну ты чего там бормочешь? Вино давай, говорю!..

— Вино выставляй, ты! Кисточка щипаная! Тебя что, из люка вынуть? Сейчас вынем…

— Во! — разинул рот кто-то. — Ещё командиры пожаловали!..

Толпа зашевелилась, как бы выворачиваясь наизнанку.

Точнее — на лицо. Вскоре все уже глазели на Ар-Шарлахи и Алият. Писарь хотел было воспользоваться такой возможностью и захлопнуть люк, но Алият показала ему рукой: не надо. Уверенность её произвела определённое впечатление, и толпа заинтересованно примолкла.

— К кому попали, знаете? — скорее равнодушно, чем презрительно прозвучал в тишине хрипловатый мальчишеский голос Алият.

— А нам без разницы… — отозвался в толпе по всему видать, уже сильно пьяненький каторжанин.

— Говорят, к Шарлаху… — настороженно добавил другой.

— Стало быть, знаете, — всё так же невыразительно продолжала она. — Так вот. Шарлах желает выяснить, кто из вас без приказа убил двух заложников? Заложников, за которых он собирался получить выкуп.

— Да что ж это? — плачуще выкрикнул кто-то. — Там приказы, тут тоже приказы!.. Может, ещё снова на цепь посадишь?..

Толпа взбурлила, раздвигаясь, и над Алият навис огромный каторжанин с кровавыми вывороченными веками.

С треском рванул на груди балахон, выпростал мощное плечо, повернулся спиной.

— Выкуп? — прорычал он, предъявляя шрамы от трости. — За это тоже выкуп, да? Убили… Да их два раза убить мало!..

— Я не спрашиваю, сколько раз их надо было убить. Я спрашиваю, кто убил. Ты?

— Кто убил, кто убил… — звонко передразнили из толпы. — Все!..

Грянул хохот. Алият терпеливо ждала, когда он смолкнет.

— Это что же, сорок человек кончали двоих?

— Ага!.. — дурашливо подтвердили из толпы.

Алият коротко взглянула на Ар-Шарлахи. Тому давно уже было не по себе.

— Ну, это я и хотела узнать, — сказала она. — Стало быть, все сорок.

— Ребята, да это баба! — ахнул кто-то. Толпа обомлела. Алият только усмехнулась:

— Так чего вы хотите? Вина, что ли?

— Вина давай!.. — взревели по-звериному сразу несколько глоток, но были заглушены новым взрывом хохота.

— Хорошо, — спокойно сказала Алият и направилась к люку. Ар-Шарлахи следовал за нею по пятам.

— Кто старший? Айча? Два бочонка вина сюда.

Коренастый Айча заморгал, но подчинился. Вскоре два бочонка под восторженный вой каторжан перевалились через порожек и были подхвачены добрым десятком рук.

— М-мало!.. — страдальчески выкрикнул кто-то. — Ещё бы один, почтеннейшая!..

— Айча, ещё бочонок. Трёх пока хватит? Ну и ладно. Закрывай люк.

Выпуклая створка захлопнулась, шепеляво скользнули в пазах мощные деревянные засовы, и каторга вдруг ожила, забормотала. Откуда-то снизу сквозь настил поднимался приглушённый гомон, разлагающийся постепенно на ругань, стоны, злобные выкрики. Заложники в трюме, понял Ар-Шарлахи. Вот кому сейчас особенно не сладко…

— Давай за штурвал, — тихо сказала Алият. — А я — к ним…

Ар-Шарлахи поднялся в рубку, но тоскливый гомон последовал за ним по лесенке. Какие всё-таки тонкие на кораблях переборки! Борта ещё куда ни шло — потолще, попрочнее, — а вот внутри…

— Тихо! — полоснул наотмашь голос Алият там, внизу, и шум на минуту смолк. — А ну-ка, досточтимые, разомнём ножки, разомнём!.. Правую ножку на перекладину — и толкнули… Р-раз!..

В трюме громко вознегодовали, но потом вдруг притихли вновь. Должно быть, Алият предъявила заложникам что-нибудь весьма убедительное. Хорошо, если трость…

— С вами никто не шутит, досточтимые! Там, снаружи, каторжане кончать вас задумали, ясно? Так что, не кобенясь, правую ножку на перекладину… Р-раз!..

Скрипнули оси, и каторга покачнулась. Песчаная ложбина дрогнула, медленно пошла навстречу. Стоя за штурвалом, Ар-Шарлахи обернулся. В амбразуре заднего обзора он увидел, как сгрудившиеся вокруг бочонков каторжане с удивлением начинают оборачиваться вслед отъезжающей каторге. Вот кто-то вскрикнул, выбросив вперёд руку. Должно быть, заметил, что в том конце ложбины уже не маячит розово-золотая корма «Самума». Спотыкаясь, падая, поднимаясь, кинулся вдогонку.

— Айча! — Голос Алият был упругим и жёстким, как трость. — Бери своих — и наверх! Полезут — руби!..

Но особой нужды в этом приказе уже не было. Башмаки каторжан, предназначенные в основном для отжимания перекладин ведущего барабана, безнадёжно вязли в песке. А «Белый скорпион» наращивал скорость. Заложники не на шутку были испуганы словами Алият о жутком намерении раскованных.

Вскоре показался «Самум». Зарозовела, брызнула золотом похожая на башню корма. Сияли щиты. Все сорок, как раз по числу противника. За спинами фаланги теснилась готовая к отпору встревоженная команда. Ар-Шарлахи налёг на штурвал, огибая толпу.

— Всё, досточтимые! — пришёл снизу голос Алият. — Отдыхайте пока…

Тяжело шаркнули деревянные засовы, люк открылся. Ар-Шарлахи сбежал по лесенке и спрыгнул на песок как раз в тот момент, когда между барханами показался первый каторжанин. Должно быть, тот самый, что раньше всех кинулся в погоню за «Белым скорпионом». Увидев, что оба судна остановились и что никто никого не собирается бросать посреди пустыни, успокоился и перешёл на шаг.

— Жди, пока скомандую остановиться… — торопливее говорила Алият хмурому, внимательно слушавшему Илийзе. — Если не остановится — ожги по ногам. Легонько, но так, чтобы почувствовал… — Она обернулась и повысила голос: — Остальным молчать! Ясно?..

Каторжанин был уже шагах в тридцати. Всех прочих пока что-то видно не было. То ли приотстали, то ли просто не захотели бежать…

— Стой!

Каторжанин приостановился и, окинув взглядом изготовившуюся к бою фалангу, неуверенно взгоготнул:

— Это на меня одного столько?.. А справитесь?.. — Шагнул вперёд, тут же взвыл, подпрыгнул и, схватившись за ногу, повалился боком на бархан. Вскочил, изрыгая проклятия, ринулся к обидчикам, и вдруг что-то случилось с его лицом. Повязка и головная накидка стали нестерпимо белыми, а в следующий миг — вспыхнули. Короткий вскрик, подогнувшиеся колени — и каторжанин, сламываясь в поясе, ткнулся тлеющими волосами в песок.