Том 16. Фредди Виджен - Пэлем Вудхауз

— Нет.

Лорд Шортлендс печально помолчал. Все шло хуже, чем он думал.

— А почему? — спросил он.

— Есть причина.

— Какая такая причина? Он — то, что тебе нужно. Богат. Красив. Занятен. И заметь, влюблен, как не знаю кто. Обрати внимание на его взгляд…

— Преданный?

— Вот именно. Ты его сразила наповал.

— А сама не поддаюсь. Это тебя огорчает?

— Естественно.

— Хорошо, я тебе кое-что скажу. Как выразилась бы героиня «Перси», я не осталась равнодушной. Этот самый взгляд пробирает меня до костей.

— Пробирает? — обрадовался лорд.

— В высшей степени. Я чувствую себя так, словно сияет солнце, шляпка, туфли и платье — лучше некуда, и кто-то подарил мне тысячу фунтов.

— Ну, вот! В чем же дело?

— Минуточку, Шорти, потерпи. Кроме того, я ощущаю, что у меня нет на эти взгляды эксклюзивных прав.

— Не понял.

— Должно быть, он смотрит точно так же на всех женщин.

— То есть, по-твоему, он… э-э… ветреник?

— Да, если это слово обозначает человека, который ухаживает за каждой мало-мальски приятной девицей.

— Он говорит, что любит тебя с давних пор. Тебе было пятнадцать или сколько там…

— Нужно же что-то сказать, а то разговор угаснет.

— Почему ты так думаешь?

— Чутье! Оно мне подсказывает, что твой Кардинел — мотылек, порхающий от цветка к цветку. Очень может быть, что порхал он не далее как вчера. Ты его видел, когда он вернулся из столицы?

— Нет, я гулял с Усиком.

— А я видела. Мало того, мы поболтали. От него на несколько ярдов пахло чем-то эдаким, терпким, словно он провел немало времени с экзотической женщиной. Не думай, я его не виню. Он не виноват, что похож на Аполлона. Но мне поддаваться нельзя. Благоразумная Терри Кобболд в очках и в митенках шепчет на ухо, что с Аполлонами связываться опасно. Словом, сердце — за, разум — против. Наверное, так относится к Спинку миссис Пентер.

Граф удрученно запыхтел.

— По-моему, ты делаешь большую ошибку.

— Что ж, бывает.

— Насчет этого, запаха. Наверное, он просто столкнулся с какой-нибудь дамой.

— Вот именно.

— Ах, Господи! Да выходи ты за него!

— Зачем это тебе нужно?

— Он мне нравится.

— Мне тоже.

— И потом, ты думала, что будет, когда Ворр украдет марку? Я женюсь, оставлю тебя один на один с Аделой — если, конечно, Клара подцепит Блейра. Тебе придется плохо, душенька. Лучше выйди за него, а?

Картинка, нарисованная им, тронула Терри. О чем, о чем, а об этом она не думала. Когда она как следует нахмурилась, вошел Майк.

— Что вы здесь делаете? — строго спросил он. — Я полагал, вы легли.

— Да-да, но я встала. Не могу заснуть. И вообще, я не видела, как взламывают сейфы.

— И незачем. Это — не для женщин.

— Мне очень хотелось!

— Теперь я понимаю, почему в газетах вечно пишут о своеволии современных девушек.

— Жадных до сенсаций.

— Именно, жадных до сенсаций. Что ж, благодарите Бога, что у вас будет добрый муж.

— Будет?

— Несомненно. Я придумал новый метод. Где Огастес?

— Наверное, у Шорти в спальне.

— Почему же Шорти не с ним? Где дух команды?

— Он меня выгнал, — жалобно промолвил граф. — Я не хотел уходить, но он сказал, я ему мешаю. Очень чувствительный, по-видимому.

— Как он там?

— Вроде бы ничего.

— Пойдите-ка лучше, посмотрите.

— А почему не вы?

— Мне надо поговорить с Терри.

Перенапрягшийся граф нервно провел рукой по седеющим волосам и пробормотал что-то насчет выпивки. Майк удивился.

— Вы что, с ним не пили?

— Он не позволил. Сказал, что это грешно. Я стал было спорить, но он заметил, что даст мне бутылкой. Ох, — размечтался несчастный пэр, — я бы миллион отдал за глоточек!

— Зачем? — возразил Майк. — Можно и дешевле. Пойдите ко мне, пошарьте в шкафу, на верхней полке. Там вы найдете фляжку. Отхлебните, сколько надо, и положите на стол два пенса.

Хозяин резво выбежал. Гость закрыл за ним дверь.

— Наконец мы одни, — сказал он. Нежное сердце Терри тронули муки отца.

— Бедный Шорти!

— Не без того.

— Он не годится для таких дел.

— Это верно.

— У него высокое давление…

Майк осторожно взял ее за локоть, подвел к креслу, усадил, а сам сел сбоку на ручку.

— Когда я воскликнул: «Мы одни!» — объяснил он, — я имел в виду не беседы о Шорти. О нем мы потолкуем позже, в нашем доме, у камина. «Давай, — скажете вы, — обсудим его давление». — «Давай», — отвечу я, но теперь актуальны другие вопросы. Входя, я услышал, что наш граф…

— Разве можно подслушивать?

— Можно, время от времени. На сцене для этого ставят ширмы, и все рады. Словом, он говорил: «Почему ты за него не выйдешь, дурья твоя голова?»

— Не совсем так…

— А надо бы. Кого он имел в виду, меня?

— Да.

— Молодец. А как вы обо мне заговорили?

— Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.

— Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.

— Да?

— Да. Я слишком легковесен, если хотите — поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с ней в оранжерее?

— Еще нет.

— Сейчас я вам прочитаю. Готовы?

— Что ж, если хотите…

— Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть — закон для меня». Ну, как?

— Недурно.

— А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это — не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?

— Не очень.

— Странно. На ту девицу это подействовало. ««Вы молчите, — вскричал он, прижимая ее к груди, — но ваше молчание лучше многих слов. Вы бледны, но вскоре лилия сменится розой». Он склонился к ее губам, и то ли со вздохом, то ли с рыданием она потянулась к нему». Каково? Дело в шляпе, тут и спорить не о чем. У Перси все в порядке. А у меня?

— У вас — нет.

— Вы не издали то ли рыдания, то ли вздоха?

— Ни в малейшей мере.

— Ясно! У Перси, если верить автору, шелковистая бородка, которую он приобрел — надеюсь, честно, — к двадцати четырем годам. Значит, ждем, пока я ее выращу. С утра и начну.

— Я бы не начинала. Сказать, почему вы меня не тронули?

— Давно пора.

— Ну, что ж… Вам непременно надо сидеть на ручке?

— Нет. Я просто хотел быть поближе на всякий случай. Ну, если что, я успею. Лилия, знаете, сменится розой и тому подобное. Ладно, слушаю.

Терри еще помолчала.

— Слушаю, — подбодрил ее Майк. — Говорите.

— Звучит глупо, но я боюсь.

— Ничего, ничего. Так в чем же дело?

— В том, что вы такой красивый.

— Что-о?!

— Кра-си-вый. Я же вам сказала, что это звучит глупо. Майк был совершенно потрясен.

— Глупо? — повторил он — Да за такие слова сажают в желтый дом! Это я, по-вашему, красивый?

— А какой же? Просто кинозвезда. Разве вы не замечали?

— Вроде бы нет. Лицо как лицо.

— Посмотрите в зеркало.

Майк посмотрел, закрыл один глаз, потом покачал головой.

— Ничего особенного. Ну, приятен на вид. Такая хорошая, надежная внешность.

— Анфас — может быть. Тут главное профиль. Поглядитесь как-нибудь боком.

— Я кто, по-вашему, мужчина-змея? — он отошел от зеркала. — Неужели вы из-за этого не выходите за меня замуж?

— Да, из-за этого.

— Знаете, ждал я какой-нибудь чуши, но все-таки не такой. Видимо, в детстве, глядя из окна, вы упали и обо что-то стукнулись.

— Спасибо, что ищете мне оправданий.

— А что еще делать? Дитя мое, вы слабоумны.

— Нет. Я благоразумна.

— Предположим. Что же плохого в красивых мужчинах?

— Я им не доверяю.

— Даже мне?

— Даже вам.

— Но я — сама добродетель!

— Так вам кажется.

— При чем тут «кажется»? Это — бесспорный факт. Может, одумаетесь?