Решальщики. Раскрутка - Андрей Константинов

— Что?! — спросил Петрухин. Лицо его в эту секунду очень нехорошо вытянулось и приобрело землистый оттенок. — Что вы сказали, товарищ подполковник?

— Да вы успокойтесь, капитан. В этом вопросе я к вам претензий не предъявляю. Пока не завершено служебное расследование, разумеется. Всему своё время.

— Товарищ подполковник. Позвольте кое-что уточнить.

— Да? Слушаю вас, капитан.

— А не пошел бы ты на хрен, товарищ Мудашев!..

В кабинет Андриянова Дмитрий вошел спустя примерно час после объяснения со столичным гостем. За это время он успел тяпнуть двести граммов в прикормленнной разливухе, а потом посидел на обледенелой скамейке в сквере. Где, дрожа от холода, героически догнался бутылкой пива. В общем, потихоньку отошел, успокоился, после чего вернулся обратно в управу.

Петр Григорьевич посмотрел на Петрухина шальными глазами.

— Сядь, — приказал он с плохо скрываемым гневом, и Дмитрий покорно опустился на стул.

Андриянов снял очки, с досадой бросил их на бумаги:

— Ты что себе позволяешь?

— Да в общем-то ничего особенного.

— Ни хера себе! Ничего особенного? Мудашев сейчас сидит в кабинете у Вселдыча. Знаешь что сейчас там?

— Догадываюсь, — пожал плечами Петрухин.

— Догадываюсь… да хер ты догадываешься! Вселдыч валидол сосет.

— Может, ему лучше задницу у Мудашева полизать?

— Молчать! — закричал начальник и хватил кулаком по столу. Очки подпрыгнули.

Сильно он врезал, и это его немножко отрезвило:

— Ведь вылетишь к черту со службы, Борисыч. Ты что? А?.. Ну… ты чего это, Дима?

— Надоело, Петр Григорич. Надоело, понимаешь? Выслушивать нравоучения от мудашевских надоело. Все, не могу я больше. НЕ МОГУ!

Перед глазами Петрухина встало лицо Любы — Костылевой жены. И улица Некрасова в снежной пелене… «Ну что, Костя, пошоркаем?»

— Всем надоело, — тяжко вздохнул Андриянов.

Он, вообще-то, был нормальным мужиком и толковым опером. Своих, как мог, перед начальством завсегда прикрывал.

— Всем надоело, Дима. Думаешь, мне это нравится?

— Нет, я так не думаю.

— Ну вот… а я их, между прочим, не посылаю, терплю.

— А я не хочу больше, Петр Григорьич.

— Не дури. — Андриянов втянул носом воздух, неодобрительно хмыкнул и повторил: — Не дури, Димка. Иди — проспись, а завтра с утра — чтоб как штык! Будем этого… Мудашева коньяком поить и извиняться.

— Я извиняться не буду.

— Будешь! Как миленький! И я с тобой, за компанию! А теперь всё! Домой — и на боковую. Завтра можешь явиться попозже. Часикам, скажем, к одиннадцати. Но — чтоб обязательно явиться! И запомни: на время служебной проверки ты должен вести себя тише воды, ниже травы. Осознал?

— Осознал, — после долгой паузы прошептал резко сникнувший Петрухин.

— И вот еще что, друг мой ситный. Давай-ка кончай рефлексировать!

— Что?

— Что слышал! Я говорю: хорош мучиться! Ну что ты себя изводишь?

— Да я, Петр Григорич… — начал было Дмитрий, но Андриянов его перебил:

— Заруби на носу! Ты — не виноват! Это все работа наша сволочная. Никто ни от чего не застрахован! Ведь могло случиться и наоборот.

— Что наоборот?

— А то, что на месте Костыля запросто мог оказаться ты, а он — на твоем. Так?

— Так, — покорно кивнул Петрухин.

— Вот и ладушки. Ты сейчас куда? На метро? Подожди меня на улице — вместе пойдем. Я только на минутку в бюро пропусков заскочу.

Они вышли из кабинета и двинули по коридору. На лестнице стояли и разговаривали Батя и Мудашев. На проходящих мимо Андриянова с Петрухиным эти двое посмотрели так, словно бы… в общем, не очень дружественно. Посмотрели и ничего не сказали.

В холле Петр Григорьевич свернул к бюро пропусков, а Дмитрий толкнул входную дверь и окунулся в мерзкую слякотную мартовскую погоду. Спустился по обледенелым, давно не чищенным, ступенькам, подумав машинально: «Хм… Что-то административно задержанные совсем кайло и страх потеряли!»

Прикурить на ветру удалось не сразу, так что Петрухин упустил момент, не заметив, откуда вдруг перед его глазами возник порядком закоченевший молодой парень. В стильном, не по погоде коротком пальтишке:

— Дмитрий Борисович?

— Допустим.

— Добрый вечер! Меня зовут Вадим Столяров. Я криминальный корреспондент газеты «МК в Питере». Вот моя визитка. — Парень протянул картонный прямоугольничек и с легкой капризцей в голосе поведал: — Я вас уже почти два часа дожидаюсь.

— А разве я назначал вам свидание? — неприязненно спросил Дмитрий и, не вглядываясь, пихнул визитку в задний карман.

— Нет… Но… Дмитрий Борисович, вы не могли бы дать небольшой комментарий об обстоятельствах задержания рецидивиста, в ходе которого получил ранение ваш напарник Константин Лущенко?

— Не мог бы.

— Поймите, мы хотим объективно во всем разобраться. И поверьте, в этой истории я целиком и полностью на вашей стороне.

— В какой истории?

Столяров смущенно улыбнулся:

— Знаете, как говорят: раз в году палка стреляет. Или: знать бы, где упадешь, — соломки бы подстелил.

— Слышь, криминальный! Чего тебе надо?

— Скажите, Дмитрий Борисович, я правильно понимаю, что в момент задержания пистолет у вас был снят с предохранителя и при ударе о землю произошел непроизвольный выстрел?

— А ты? — подозрительно ровным голосом спросил Петрухин.

— Что я?

— Знаешь, где подстелить?

— Простите?!

— Тоже не знаешь, — равнодушно констатировал Дмитрий и, резко выбросив кулак, ударил журналиста в скулу. Не слишком сильно. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы Столяров, подскользнувшись на мартовском ледке, не удержал равновесия и грохнулся на асфальт.

— Очумел?! Борисыч, ты че творишь?!! — рискованно перепрыгивая ступеньки, летел к ним навстречу Андриянов. — Твою мать! Да что ж такое! На минуту одного оставить нельзя! — Петр Григорьевич отпихнул Дмитрия в сторону и участливо склонился над журналистом. — Ради бога, извините нас! Дмитрий Борисович, он… он сейчас немного не в себе… У него… он… словом, перенес небольшой стресс… С вами все в порядке?

— Угу… — очумело закивал головой Столяров, тревожно ощупывая скулу. — В порядке… Кажется…

Андриянов помог ему подняться и заботливо отряхнул журналистское пальто:

— Еще раз — извините нас!

Петр Григорьевич схватил Петрухина за рукав куртки и поспешно потащил «в ночь», от греха подальше.

К чести журналиста Столярова, тот не стал раздувать эту некрасивую историю, не взялся «качать права» и вопить о «нападении на свободную прессу». Лишь через пару дней Дмитрий, случайно сунув руку в карман, нащупал в нем злополучную визитку и позвонил журналисту, выдавив из себя сбивчивые извинения, которые были благосклонно и, как показалось, не без доли сочувствия приняты. Потом — слово за слово…

В общем, жур оказался на удивление адекватным парнем. Так что под занавес общения Петрухин даже поведал ему эксклюзивные подробности задержания «новокузнецких» бандитов, после которых журналист оттаял окончательно.

Вот только вопросов о Костыле более не задавал…

* * *

Ушедший в воспоминания Петрухин прозевал момент, когда сигарета истлела почти до фильтра. Прихватило-обожгло пальцы, и он, рефлекторно вздрогнув, снова очутился сидящим на скамеечке на площади Ленина. Лицом к лицу с чугунным вождем. Вождь смотрел на него с суровой укоризной, а вытянутой правой рукой указывая через реку, аккурат в сторону улицы Фурштатской. Словно бы намекал: «Очнитесь, товарищ! Работу работать нужно, а не блядовать! Отечество в опасности!»

Внимая укору Ильича, Дмитрий достал мобильный, порылся в электронной записной книжке и вызвал абонента «Столяров Вадим». С коим проговорил в общей сложности минут десять, периодически делая пометки на полях газеты.

Закончив разговор с журналистом, Петрухин набрал Аллочку:

— Привет! Ну как там ваши визитеры?.. Уходят?.. Слу-ушай, тут такое дело… Боюсь, мы сегодня не сможем увидеться. Тут одна очень важная темка нарисовалась… Да ничего я не впариваю! Вот честное благородное!.. Я помню, что я обещал. Сама знаешь: с нашим атаманом не приходится тужить… Да… А завтра во второй половине дня я тебя наберу. Наверное. Хорошо?.. Ну пока, целую… Куда целую?.. Хм… Да во все места. Включая труднодоступные…

Петрухин сбросил звонок, аккуратно сложил и убрал газету и направился в сторону Литейного моста.

Всё! Неожиданно высвободившаяся «пара часиков совершеннейшего ничегонеделания» столь же неожиданно и закончилась. И это было… замечательно. Так как на самом деле Дмитрию дико не хотелось проводить нынешний, с перспективой перетекания в постельную ночь вечер с Аллочкой.