Стихотворения - Лев Мей

ЗАПЕВКА**

Ох, пора тебе на волю, песня русская,Благовестная, победная, раздольная,Погородная, посельная, попольная,Непогодою-невзгодою повитая,Во крови, в слезах крещеная-омытая!Ох, пора тебе на волю, песня русская!Не сама собой ты спелася-сложилася:С пустырей тебя намыло снегом-дождиком,Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью,Намело тебя с сырых могил метелицей…

1856

ПЕСНЯ ПРО КНЯГИНЮ УЛЬЯНУ АНДРЕЕВНУ ВЯЗЕМСКУЮ**

Посвящается князю Петру Андреевичу Вяземскому

1

Что летит буйный ветер по берегу,Что летит и Тверца по-под берегом,Да летит она — брызжет слезами горючими.

Буйный быструю допрашивал:«Ты по ком, по чем, лебедушка,Встосковалась-закручинилась,Что слезами разливаешься,О пороги убиваешься?Передай тоску мне на руки,Перекинь мне горе за плечи:Унесу тоску я за море,Горе по полю размыкаю».

Поплыла белой лебедью быстрая,Повела она речь тихим пошептом…Богу весть, что промеж было сказано,Только взвихрился буйный, разгневался,                 Закрутился по чисту полю                 И понесся на сине море…                 Горе он размыкал по полю,                 Да тоски не снес он за море:                 По пути тоска распелася.                 В ночку темную, осеннюю                 Ходит ветер вдоль по улице,                 Ходит буйный, распеваючи,                 Под воротами, под окнами.                 Деды старые, бывалые                 Переняли песню буйного —Малым внукам ее пересказывают:Коль по сердцу прийдет, так и слушают.

Было в городе во Новом во Торгу,Об вечернях, в самый Духов день случилося…

Выходили новоторжанеИзо всех ворот на улицу:Старики — посидеть на завалинке,Под березками окропленными,Пошуметь, погуторить, пображничать.А старухи-то их уж и поготово —Разгулялися и забражничали,На цветной хоровод заглядевшися:У иной из них горе-невестушкаБелошеею лебедью плавает —И уплыть не уплыть ей от сокола;У другой девка-дочь подневестилась,Молодою зарницею вспыхивает…По посаду — народ, по людям — хоровод.Что на парнях рубашки кумачные,Сарафаны на девках строченые,Да и солнышко-ярышкоРазгорелось для праздника:Пышет красное с полнеба полымемНа леса, на дубровы дремучие,На поля, на луга на поемные,На Тверцу-реку, на город,На собор — золоченые маковкиИ на всё, что ни есть, православное.Ай люли-люли! — льется песенка,Ай люли-люли! — хороводная:Не одно плечо передернуло,Не один-то взор притуманило.Веселись, народ, коль весна цветет,Коль в полях красно, в закромах полно,Коль с заутрень день под росой белел,Коль по вечеру вёдро приметливо,Да и ночь не скупится казною господнею —Рассыпает с плеча звезды ясные,Словно жемчуг окатный с алмазами крупными,Что по бархату, по небу катятся.Веселись, народ, коль господь даетКнязя крепкого, с веча да с волюшки,Да простор на четыре сторонушки.А что крепок на княженьи Юрий-князь,Крепок он, государь Святославович,Прогадал он Смоленскую отчину,Не умом, не мечом — божьей волею,Прогадал во грозу перехожую;А в Торжке, под Москвой,Он, что дуб под горой,И грозу поднебесную выстоит:От татар, от Литвы отбивается,Всяким делом мирским управляется;Держит стол стариною и пошлиной.

Ай люли-люли! — льется песенка,Ай люли-люли! — хороводная.Заплетися, плетень, расплетися,Веселися, народ, оглянися —По земле весна переходчива,В небе солнышко переменчиво.Вот тускнеет оно, будто к осени,Вот венец-лучи с себя скинуло,Вот убрус, шитый золотом, сбросило,Стало месяцем малым, сумеречным, —И рога у него задымилися,И легла по земле тень багровая,И проглянули звезды, что в полночи…Испугалися тут новоторжане —Стали вече звонить во весь колокол…А князь Юрий Смоленский дослышливый:Как ударили в колокол, так он и на площадь.

Шапку снял, поклонился очестливоИ повел с миром речь княженецкую:«Господа новоторжане, здравствуйте!Вот господь насылает нам знаменье,Да его убояться не надобеть:Убоимся греха непрощенного…Волен бог и во гневе и в знаменьи,А к добру или к худу — нам видети…Я спроста да со глупого разумаСмею молвить: всё так и сбывается,Как сам Спас наказал нам в Евангельи:В дни последние явятся знаменьяВ небеси — на звездах и на месяце;Солнце ясное кровью обрызнется;Встанет взбранно язык на язык;Встанут царства на царства смятенные,Брат на брата, отец пойдет на сына,И предаст друга друг пуще ворога,И пройдет по земле скорбь великая,А затем, чтобы люди покаялисьСо честным со крестом да с молитвою.Осударь Новый Торг, сами знаете:По молитве и день занимается,И красно божий мир убирается,И сам грех да беда, что на ком не живет,Покаянной молитве прощается.Так бы вовремя нам и покаяться:Все мы петые, в церковь ношенные,Все крещенные, все причащенные,И казнил бы нас бог, православные,Да не дал умереть непокаянно!»Говорил князь, а вече помалчивало,В перепуге всё кверху посматривало:Глядь — ан солнце и вспыхнуло полымемИ опять разыгралося по небу.Вздохнули тут все новоторжане,Словно беремя с плеч наземь сбросили.Загудел вдоль по городу колокол,Растворилися двери соборные,Повалил Новый Торг к дому божьему,А вперед Юрий-князь — ясным соколом.Отслужили молебен с акафистом,Ко иконам святым приложилисяИ пошли ко дворам, словно с исповеди.А с конем князя Юрия конюхиВ поводу уж давно дожидаются,И давно удила конь опенивает.И ступил в стремя князь, и поехал трапезоватьК своему другу милому, верному,Ко служилому князю, подручному,Семеону Мстиславичу Вяземскому.

2

Как у князя Семеона двор — море,У Мстиславича-света широкое:Что волной, его травкой подернуло.Ворота у него и скрипучие,Да гостям-то уж больно отворчивы;В огороде кусты и колючие,Да на ягоду больно оборчивы.Красен двор — краше терем узорочьем:Где венец, там отёска дубовая,Где покрышка — побивка свинцовая,Где угрева, там печь изразцовая;Сени новые понавесились,Не шатаются, не решетятся…Только краше двора, краше теремаСам-от он, Семеон-князь Мстиславович:Знать, рожёно дитя в пору-вовремя,Под воскресный заутренний благовест;Знать, клала его матушкаВ колыбель багрецовую,Раскачала родимаяОт востока до запада.Не обнес он и нищего братиной;Сорокатого припер рогатиной;У него жеребец куплен дорого —Головою улусного батыря;У него на цепи пес откормленный —Взят щенком из-под суки притравленной.Красен князь удалой, да не только собой —И хозяйкой своей молодой:Не жила, не была и красой не цвелаНи царица одна, ни царевна,Не светила Руси, что звезда с небеси,Как княгиня Ульяна Андревна!Самородна коса, не наемная,Светло-русою сызмала кована,Воронена тогда, как подкосье завилося,Как сердечко в лебяжия груди толкнулося,Как зажглися глаза синим яхонтом,Молоком налились руки белые.Хорошо в терему князя Вяземского:Всё у места, прилажено, прибрано,Как к великому светлому празднику;Вымыт пол, ометен свежим веником;Слюда в окнах играет на солнышке;Что ни лавка, то шитый полавочник;Поставец серебром так и ломится;А в углу милосердие божие:Кипарисный киот резан травами;Колыхаясь, лампада подвеснаяОгоньком по окладам посвечивает;А иконы — письма цареградского,Все бурмицкими зернами низаны;Самоцветные камни на венчиках.Стол дубовый накрыт браной скатертью;За столом оба князя беседуют;На столе три стопы золоченые:В первой брага похмельная, мартовская,Во второй — липец-мед, навек ставленный,В третьей — фряжское, прямо из за-моря;По стопам уж и чарки подобраны.А княгиня Ульяна АндреевнаПод окошком стоит и красуется,Зеленым своим садом любуется:Развернулись в нем лапы кленовые,Зацвели в нем цветочки махровые,Зацвели и ало и лазорево,Закадили росным, вешним ладаном,На утеху певуньям охотливым,Мелким пташкам лесным, перелетливым.

Говорит Юрий-князь:                                «Не управиться:Больно валит Литва окаянная,Всё к ночи, неторенной дорогою…Как ни ставь ты настороже загодяУж на что тебе парня проворного —Так и вырежет, так вот и вырежет,Что косою снесет… как бы справиться?Аль Москве отписать?.. Ох!.. Не хочетсяВсяким делом Василию кланяться».Говорит ему Вяземский:                                         «Что же, князь!У меня бы и кони стоялые,И дружинники в поле бывалые,—Прикажи, осударь, мы уж выручим,Будем бить, осударь, напропалую,А Литву не отучим, так выучим.Только где нам поволишь плечо размять?Под Смоленском ли, аль под Опочкою?Аль ходить, так ходить, и коней напоить —Не Днепром, не Двиной, а Немигою?»— «Ладно б, — молвил князь Юрий,                                                        задумавшись, —Ладно б! Что ж мы и вправду хоронимся?Or Литвы, что от беса, сторонимся?»— «Так прикажешь седлать?»— «С богом, князь Семеон!Выпьем чарку на путь на дороженьку.А себя береги: ты покладливый,Да уж больно под бердыш угадливый».

Оба выпили… Тут-то княгиня Ульяна                                                                          АндреевнаИ подходит… кровинки в лице ее не было.Молвит: «Князь Семеон, осударь                                                            мой Мстиславович!Хоть брани, хоть казни — правду выскажу:Боронись от обидчика-недруга,Боронися от гостя незваного,Коль идет, не спросясь, не сославшися,Встреть беду, коли бог нашлет,Только сам, осударь, за бедой не ходи,Головы под беду, под топор не клади.А меня ты прости, мой желанный…Вот стучит мне, стучит словно молот в виски,Кровь к нутру прилила, и на сердце тиски…Ты прости меня, дуру, для праздника,Хоть убей, да не езди ты в поле наездное…»Покачал головою князь ВяземскийИ княгине шепнул что-то на ухо:Посмотрела на образ, шатнулася,Слезы градом, что жемчуг, посыпались,И, потупившись, вышла из терема.

Лето красное, росы студёные;Изумрудом все листья цвечёные;По кустам, по ветвям потянулисяПаутинки серебряной проволокой;Зажелтели вдоль тына садовогоНоготки, янтарем осмоленные;Покраснела давно и смородина;И крыжовник обжег себе усики;И наливом сквозным светит яблоко.А княгиня Ульяна АндреевнаИ не смотрит на лето на красное:Всё по князе своем убивается,Всё, голубка, его дожидается.Видит мамушка Мавра Терентьевна,Что уж больно княгиня кручинится, —Стала раз уговаривать… СметливаИ, что сваха, уломлива старая;Слово к слову она нижет бисером,А взгляни ей в глаза — смотрит ведьмою.Дверью скрип о светлицу княгинину,Поклонилася в ноги, заплакала…«Что с тобою, Терентьевна?»                                                           — «Матушка,Свет-княгиня, нет мочушки:На тебя всё гляжу — надрываюся…И растила тебя я и нянчила,Так уж правды не скажешь, а скажется:Аль тебе, моя лебедь хвалынская,Молодые годки-то прискучили?Что изводишь свой век, словно каженница?Из чего убиваешься попусту?Ну, уехал-уехал — воротится!Ты покаме-то, матушка, смилуйся,Не слези своих глазок лазоревых,Не гони ты зари с неба ясного,Не смывай и румянца-то, плачучи.Не себе порадей, людям добрыим,Вон соседи уж что поговаривают:„Бог суди-де Ульяну Андреевну,Что собой нас она не порадует:Не видать-де ее ни на улице,Ни на праздники в храме господнием,А куды мы по ней встосковалися“.Не гневись, мое красное солнышко,А еще пошепчу тебе на ухо…Онамедни князь Юрий засылывал:„Не зайдет ли, мол, Мавра Терентьевна?“Согрешила — зашла, удосужившись…И глядит не глядит, закручинился,Наклонил ко сырой земле головуДа как охнет, мой сокол, всей душенькой:„Ох, Терентьевна-матушка, выручи!Наказал Новый Торг Спас наш милостивый,А меня пуще всех, многогрешного,Наказал не бедою наносною,А живою бедою ходячею —Во хрущатой камке мелкотравчатой,В жемчугах, в соболях, в алом бархате.Шла по городу красною зорькою,Да пришла ко дворцу черной тучею,А в ворота ударила бурею.Не любя, не ласкавши, состарила,Без ума, что младенца, поставила“.Вот ведь что говорил, а я слушаю,Да сама про себя-то и думаю:Про кого это он мне так нашептывает?Ну, отслушала всё, поклонилася,Да и прочь пошла…»                                    — «Полно ты, мамушка,Говорит ей Ульяна Андреевна.—Мне про князя и слушать тошнехонько:Невзлюбила его крепко-накрепко, —Словно ворог мне стал, не глядела бы…»Рассмеялася Мавра Терентьевна:«Ну ты, сердце мое колыхливое,Как расходишься ты, расколышешься —Не унять ни крестом, ни молитвою,Ни досужим смешком-прибауткою».

Ох ты, ночь моя, ноченька темная,Молчалива ты, ночь, неповедлива,Не на всякое слово ответлива,А спросить — рассказала бы много, утайливая…

Пир горой на дворе князя Вяземского.Как с обеден ворота отворены,Так вот настежь и к ночи оставлены,И народу набилося всякого…Оттого и весь пир, что сам Юрий-князьНа почет и привет щедр и милостив.Призвал стольника княжего Якова,Говорит: «Слушай ты — не ослушайся!Я бы с князь Семеоном МстиславичемРад крестами меняться, коль вызволит;А за службу его за гораздуюНе токма что его — дворню жалую…»И пожаловал бочкою меда залежною,Что насилу из погреба выкатили,Приказал выдать тушу свинины увозную,Приказал отрясти он и грушу садовую,Чтоб и девкам княгини Ульяны АндреевныБыло чем вечерком позабавиться;Да копеек московских серебряныхВ шапку Якова высыпал пригоршню.Не забыл даже пса приворотного:Наказал накормить его досыта.Пир горой на дворе князя Вяземского:Конюх Борька подпил и шатается,Словно руку ему балалайкой оттягивает;Стольник Яков не пьян — что-то невесел;А уж Выдру-псаря больно забрало:Изгибается он в три погибелиПод четыре лада балалаечные —Спирей, фертом, татарином, селезнем,А Маланья с Федорою, сенные девушки,И подплясывают, и подманивают…Да уж что тут! И Мавра ТерентьевнаНе одну стопку лишнюю выпила,Подгуляла, как отроду с ней не случалося:Позабыла, что ночь в подворотню                                                         подглядывает,Что пора бы взойти и в светлицу княгинину,И лампадку поправить под образом,И постель перестлать, и княгиню раздеть,На железный пробой и крючок поглядетьДа привесить к двери цепь луженую…

Позабыли и сенные девушки…

А княгиня Ульяна АндреевнаПеред образом молится-молится,Всё земными поклонами частыми…Отмолилась она, приподнялася,Утерла рукавом слезы дробные,Села к зеркалу…

                                        Тихо по городу…Ночь окошко давно занавесила;Только с задворка хмельные песни доносятся,Да Буян под окном кость грызет и полаивает;Знать, спустили с цепи, да с двора не пошел…Хоть княгиня сидит перед зеркалом,А не смотрит в него: так задумалась…Вот горит, оплывает свеча воску ярого,Вот совсем догорает… Очнулася…Встрепенулася иволгой чуткою,Повернула головкой, что вспугнутая,И каптур стала скидывать, вслушиваясь,Да взглянула в стекло — и сама усмехнулася,Таково хорошо усмехнулася,Что вся сила потемная сгинула,А за ней отлетела и думушка черная…Засветила княгиня другую свечу,Что была под рукою в венецком подсвечнике,Отстегнула жемчужные запонки —И забил белый кипень плеча из-под ворота…Турий гребень взяла, расплела свои косы                                                                              рассыпчатые,Стала их полюбовно расчесывать,Волосок к волоску подбираючи…

Чу! Буян забрехал, да и смолк, — на своих…Верно, мамка и сенные девушки…Только нет — не они… Надо быть, на                                                                         прохожего…Тишь… мышонок скребет под подполицей…Клонит сон… очи сами слипаются —И…

Как крикнет княгиня Ульяна Андреевна:За плечами стоит кто-то в зеркале!..Побелела, как холст, только всё ж обернулася:Юрий-князь на пороге стоит, шапку скидываетИ на образ Владимирской крестится…

«Что ты, князь?»                                       — «Доброй ночи, княгинюшка!Уж прости, что не в пору, не вовремя…Ехал мимо: ворота отворены;На дворе ни души; сени отперты —Что, мол, так? Дай взойду, хоть непрошеный…Извини меня, гостя незваного,Да не бойся: я сам, а не оборотень».Отдохнула княгиня Ульяна Андреевна,Только пуще того испугалася,Заломила себе руки белые:«Ты уж, князь, говори, не обманывай:Мужу худо какое случилося?»— «Что ты? Бог с тобой! Муж здоровёхонек.От него и сегодня есть весточка —Передам — хочешь, что ль?..»А глаза так и искрятся —На расстегнутый ворот уставились…

Поняла наконец, догадалася:Вся зарделася, очи потупила,Вся дрожит, а рука — что свинцовая:Застегнет либо нет впору запонку…А сама говорит: «Благодарствуем!За себя и за мужа я кланяюсь!..Не тебя мне учить, сам ты ведаешь,Что беда и в чужую светлицу заглядывает,Да не к полночи, князь, было б сказано…Буде словом каким я обмолвилась,Мужа нет, стало быть, нет и разума,А что люди у нас разгулялися,По твоей же, по княжеской милости».

Шапкой оземь ударил:                                        «Послушай же:Ты полюбишь аль нет нас, Ульяна Андреевна?Коль не волей возьму, так уж силоюИ в охапке снесу на перину пуховую».Как промолвил, она развернулася,И откуда взялся у ней нож — богу ведомо,Только в грудь не попала князь Юрию,А насквозь пронизала ему руку левую…«Так-то?» — только и вымолвил — вон пошел…

А поутру княгиню Ульяну АндреевнуВзяли из дому сыщики княжеские,Обобрали весь дом, где рука взяла,А ее самое в поруб кинулиДа уж кстати пришибли Буяна дубиною:Не пускал из ворот ее вынести.Весел князь Семеон, весел-радошен,Правит к Новому Торгу по залесью,А за ним целый стан на возах так и тянется:Всё с добром не нажитым, не купленным —Бердышом и мечом с поля добытым.Весел князь — видно, слышал пословицу:Удался бы наезд, уж удастся приезд.Ой, неправда!.. Гляди, из-за кустика,Почитай-что у самой околицы,Двое вышли на путь на дороженьку…Видит князь: конюх Борька и с Яковом-стольникомПодбегают и в ноги ему поклонилися,Бьют челом под копытами конскими…«Что вы, что вы, ребята, рехнулися,Аль бежали с чего-нибудь из дому?»— «Осударь, — молвил Яков, — уж впрямь, что                                                                                           рехнулися,Не гадав под беду подвернулися:Ведь бедою у нас ворота растворилися,Всё от мамушки Мавры Терентьевны…Я обухом ее и пришиб, ведьму старую,Да повинен, что раньше рука не поднялася…»И рассказывать князю стал на ухо,Чтобы лишнее ухо не слышало.Конюх Борька ему подговаривает:«И Буяна ни за что ни про что ухлопали…»Закусил губы князь. «Ладно!.. С вёрсту осталося?..»— «Меньше, князь-осударь, тут рукой бы подать».Уж ударил же князь аргамака острогами —Вихорь-вихрем влетел он на двор к князю Юрию.А уж тот на крыльце дожидается,Слезть с коня помогает, взял за руку,Поклонился до самого пояса, речь повел:«Так-то мне, Семеон, ты послуживаешь?Бабе, сдуру-то, волю дал этакую,Что пыряет ножом князя стольного!Ну, спасибо!.. И сам я за службу пожалую!»Да как хватит его засапожником под сердце,Так снопом и свалился князь Вяземский,Словно громом убило… А Юрий-князьИ не дрогнул: глядит туча-тучею,Индо старый за малого прячется.Да уж тут же, с сердцов, повелел он из порубаИ княгиню Ульяну Андреевну выволочьЗа ее темно-русую косыньку,Руки-ноги отсечь повелел ей без жалостиИ в Тверце утопить… Так и сбылося:Сам стоял и глядел, словно каменный,Как тонула головка победная,Как Тверда алой кровью багровела…

Вече целое ахнуло с ужаса,Хоть никто не сказал даже слова единого —Потому Юрий-князь был досужливый,На противное слово пригрозливый…Только, знать, самого совесть зазрила:С петухом собрался, не сказавшися,Дом своею рукою поджег, не жалеючи,И сбежал он в Орду тайно-тайною —И поклона прощального не былоС Новым Торгом и с вечем поклончивым.Уж догнал ли в Орду, нам неведомо,А заезжие гости рассказывали,Что пригнал под Рязанью он к пустыне,Ко Петру-христолюбцу, игумену некоему,Разболелся, да там и преставился,В келье, иноком, в самое Вздвиженье,На чужой земле, а не в отчине,Не на княженьи, а в изгнании,Без княгини своей и детей своих болезных…

Провожали его честно, по-княжески.

Да и мы за его душу грешнуюБогу нашему вкупе помолимся:Подаждь, господи, ради святой богородицы,Правоверным князьям и княжение мирное,Тихо-кроткое и не мятежное,И не завистное, и не раздорное,И не раскольное, и бескрамольное,Чтобы тихо и нам в тишине их пожилося!

Что летит буйный ветер по берегу;Что летит и Тверца по-под берегом,Да летит она — брызжет слезами горючими…

1857 или начало 1858

ПРИМЕЧАНИЯ