Рыжий фей (СИ) - Моксякова Елена

— Что случилось?

— Погоди. Меня кое-что беспокоит, — сказала я серьёзно и села, глядя ему в глаза. — Я не могу понять одну вещь. Почему пламя отдалось мне?

— Ну, кто его знает? Древняя магия иногда странно себя ведёт. Может, потому что мы не люди. Или потому что мы сдуру стали брать его одновременно…

— Но ведь чтобы получить пламя, нужна королевская кровь, не так ли?

— Насколько я знаю, да. Но кто может на самом деле знать, в ком она намешана? Вылез у тебя какой-нибудь ген. Может, кто-то из твоих предков и правда был королём. Мало ли, от прохожего молодца. Нет, я не хочу обидеть твоих многоуважаемых предков, но…

— Это, конечно, возможно. После революции в нашей стране возникло много путаницы. Да короли тоже люди. Однако у нас последний король, царь то есть, жил поколения за четыре до меня. Поэтому всё это мне не нравится.

— На что ты намекаешь?

— Да я не намекаю. Я прямо спрашиваю. А что если мы с тобой родственники?

— С какого ещё перепугу? Я что, единственной на свете из королевской семьи и мы росли с тобой в одном городе?

— С такого перепугу, что пока я не выясню, откуда у меня королевская кровь, все монархи — мои потенциальные родственники.

— Не смеши меня! Что за паранойя? Даже если бы мы были родственниками, то уж точно очень-очень дальними. Фейской крови в тебе нет, а насколько я знаю своих родственников по отцовской линии… Короче, это невозможно!

— Может, и невозможно, но мне всё равно от этого как-то неуютно.

— И что теперь, больше никакого секса, пока ты не проверишь свою бредовую гипотезу? Ещё интересно, как ты это собираешься делать…

— Не вижу в ней ничего бредового! — возмутилась я. — Это слишком большой риск!

— Но мы же всё равно как-то трахались до сего дня!

— Но мы же не знали, а теперь знаем! Как это знание отменить?

— Это же полный идиотизм!

— А если я залечу? Ну, пойми, я просто не могу теперь об этом не думать!

— Нет, я не понимаю, — жёстко сказал Эльдис, вставая. — И, может быть, мне следовало раньше заметить, что мы НАСТОЛЬКО разные, что не можем друг друга понять.

Он отошёл шагов на сто и сел на камень ко мне спиной.

У меня внутри всё сжалось, словно я падала в пропасть. Как если бы в нём сейчас что-то сломалось бесповоротно. Я почувствовала себя совершенно одинокой посреди этой каменной пустыни в незнакомом мне мире. А Эльдис вдруг сделался чужим, незнакомым и равнодушным. Этот его ужасный взгляд, этот холодный тон, которым он сказал последние слова… Что если он никогда больше не будет прежним? Как я вынесу это? Что мне делать? Мне захотелось прыгнуть в пропасть — прямо сейчас. В эту пропасть, которая несоизмеримо меньше той, что разверзлась сейчас между нами. Вот и всё… Из-за какой-то ерунды…

Однако я понимала, что дело было вовсе не в ерунде. Я прекрасно знала, что мы происходим из настолько разных миров, что это был всего лишь вопрос времени — когда же выяснится, что мы несовместимы. Не может быть такого чуда, чтобы мы могли подходить друг другу. Что-то непременно всегда случается. Что-то, на первый взгляд, пустячное, но показывающее истинную природу вещей. Мы по-разному смотрим на мир. И между нами пропасть.

Но что будет с ним, с его миром? Нет, я должна продержаться до конца этой войны. Я должна помочь ему победить. Я люблю его. Я ещё могу быть ему полезна. Я должна что-то сделать. Хотя бы попытаться объяснить, почему я это сказала. Пусть он не соглашается, но хотя бы увидит реальность. Да — то, что мы разные. Но я есть, и готова идти с ним до конца. И не предам его ни за что.

Я встала, подошла к нему и села на камень напротив него.

— Давай поговорим, — сказала я грустно. Он промолчал, глядя себе под ноги. — Хотя бы ради того, что нам предстоит. Нам нельзя сейчас разругаться. Пожа-алуйста…

— Говори, — мрачно процедил он.

Мне не было толком понятно, что такое с ним произошло и на что он взъелся, но я чувствовала, что я что-то должна объяснить.

— Когда мне было семь лет, я случайно застукала родителей, занимавшихся сексом. В общем, маме пришлось рассказать мне, откуда берутся дети. Эта информация обрушилась на меня, как ушат дерьма. Кроме прочего, я узнала, что отчим — не мой отец, а отца я никогда не знала. А ещё — что мне в будущем предстоит со всей осторожностью выбирать себе мужа — так, чтобы он не оказался моим сводным братом, иначе я могу родить инвалида… Больного ребёнка. В нашем дворе жил один мальчик с… В общем, он не мог ни ходить, ни говорить нормально. Он был весь скрюченный, его возили на коляске. Даже ложку сам не мог держать. Я тогда очень испугалась. Потому что как это проверишь? Потом другие люди — сильно религиозные — сказали мне, что больные дети рождаются в наказание за грехи, а кровосмешение — это тяжкий грех. Я долгое время не могла отделаться от мысли, что мне лучше никогда не заводить детей. Потом я стала старше, и этот страх ушёл, а сейчас вернулся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эльдис поднял на меня глаза, и я продолжила:

— Но ты ведь не только из-за этого на меня рассердился? Не только из-за того, что я с тобой не согласилась?

— Ты разговаривала, как сумасшедшая, и совершенно меня не слышала. Кровь, шмовь. Такое ощущение, будто ты из Альянса!

— Видимо, так это и выглядело. Прости. Я очень тебя люблю и не хочу, чтобы что-то сейчас встало между нами. Чтобы что-то сломалось. Но я ничего не могу поделать со своим страхом. Я боюсь, что теперь, когда мы знаем, это может принести нам беду. А нам нельзя рисковать, когда там предстоит ТАКОЕ.

Он вздохнул, сел рядом и обнял меня за плечи:

— И что ты предлагаешь? — спросил он после некоторой паузы. — Я отказываюсь думать о тебе как о сестре. Тогда во мне что-то может сломаться.

— Я тоже не собираюсь думать о тебе как о брате! — обрадовалась я.

— Тогда как это всё будет называться?

— Ну, например… Как если бы мы были очень старомодны и ждали разрешения… Или благословения…

— Ладно. Так и поступим. Мы будешь моей как бы «невестой», и мы будем ждать благословения.

Спуск в долину был долгим и утомительным. Мы поели из своих волшебных неистощимых мешочков — магия наконец работала. Потом мы напились из ручья — специально для этого Эльдис попросту выманил его на поверхность.

Так много потрясений — одно за другим. Гибель бедного Кусдамана. Наш непонятный статус. Я всё ждала, когда моего принца наконец накроет, но он оставался бодрым и невозмутимым. Когда он потерял пятерых незнакомых мне братьев, я не придала значения тому, как недолго он горевал. Но сейчас мы нудно плелись по горной тропе, и у меня самой перед глазами так и стояло юное лицо Кусдамана. Только что он был жив, разговаривал, улыбался, и вот уже от него осталось только тело, неподвижное, словно кукла. Конечно, я видела смерть и раньше, но чтобы умирал кто-то настолько живой и цветущий, да ещё у меня на глазах… Пожалуй, мне было скорее страшно, чем грустно. Страшно от встречи со смертью и от непонятного поведения Эльдиса. Может быть, я его совсем не знаю? Может, я придумала всю его душевность и способность любить?

— Как ты? — спросила я в конце концов сочувственным тоном.

— В смысле? — удивился он.

— Извини, я, наверное, совсем не к месту со своими разговорами по душам. Я просто боюсь, что тебе сейчас очень больно и ты держишь всё это в себе…

Он задумался. Казалось, у него на лбу сейчас выпрыгнет сообщение «Подождите, идёт загрузка файла».

— Я всё время забываю, что ты человек! — сказал он наконец. — И что у вас могут отсутствовать какие-то элементарные вещи вроде медитрона.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я не знаю, что такое медитрон, — обиделась я, — но это у вас отсутствуют элементарные вещи вроде туалетной бумаги. А ещё у вас мужики ходят в чулках и с мечами. Просто сверхцивилизация какая-то.

— Медитрон — это такая штука типа талисмана, — пояснил он тоном воспитательницы, намеренно игнорируя мой сарказм. — Туда можно временно выгрузить ненужные переживания. Очень удобно. До полугода можно хранить. Потом в удобно время уходишь в медитацию, достаёшь и переживаешь в удобном режиме.