Комната по имени Земля - Маделин Райан

этим версиям свойственно умирать и рождаться снова, и снова, и снова.

Ого, вот это да! Вот это эпичненько, твою мать! Перед входом в дом — неоновый, блин, вертеп. С крыши, как, блин, водопад, свисают гирлянды и сверкают всеми огоньками. О, богинюшка! Никогда ничего подобного не видела. Черт бы вас всех подрал, тут даже звезда Давида есть! В верхней части крыши что-то вроде чердака — вот туда они всобачили эту неоновую звезду. Или пентаграмму? Такая вишенка на торте, м-да. И забор вокруг участка низенький, кирпичный, и на нем тоже огоньки сверкают. Я даже могу присесть на него. Да, действительно, я поняла, что хочу посидеть. Может, это будет одно из моих самых глупых и небезопасных решений, но я приму его. И если есть на этом свете место, где можно умереть, оно прямо здесь, перед неоновым Иисусом, неоновой Марией и неоновым Иосифом, перед всеми этими неоновыми волхвами и хорошенькими неоновыми животными.

24

Парень, кстати, ушел, только я не уверена, легче мне стало от этого или, наоборот, еще страшнее. Вдруг он прячется где-то? За живой изгородью, например, или чьим-то забором, или на подъездной дорожке? Вообще-то стремно идти дальше. Ладно, дорогое мироздание. Но я отказываюсь верить в то, что тема этого урока «Не гуляй по ночам в одиночестве» или «Не гуляй по ночам в одиночестве, когда никто не знает, где ты». Потому что необходимость сообщать о своем местонахождении я-даже-не-знаю-кому сводит на нет многомерную природу моего существования и помещает меня в гораздо более мрачную реальность, чем та, в которой я хотела бы обитать. В смысле, вот тот парень точно знал, где находится его девушка, однако это никак не повлияло на то, что с ней случилось.

25

Теперь, миновав главные ворота вечеринки, я наконец почувствовала облегчение. Как будто оказалась под защитой после долгого и полного опасностей путешествия. Мне и вправду хочется поделиться с кем-то только что пережитым, полутравматичным и глубоко личным опытом. Только вот не с кем. В смысле, тут целая куча людей, которым можно обо всем этом рассказать, но все же некому. Я лавирую между ними, избегаю зрительного контакта, потому что, стоит мне встретиться взглядом с кем-нибудь, он бы сразу понял, что мне есть о чем рассказать, и возникла бы некоторая неловкость, потому что говорить я не собиралась.

Эта прогулка принесла мне столько хорошего. И часть страхов превратилась в радость, любовь, чудеса и неоновые огоньки. Когда меня спрашивают, чем я «занимаюсь», отвечаю частенько, что я алхимик — это единственно честное обозначение для всех моих занятий, в отличие от тех ярлыков, что навешивают на меня. И для меня это важно. А вот для моего отца нет, не было бы таким. Я всегда хорошо знаю, что имело смысл для моего отца, а что нет. Он точно внедренная в меня судейская система, которая управляет каждым моим движением, мыслью, чувством и выбором.

Используя слово «алхимик», чтобы описать себя, я осознаю, что папа посчитал бы это «умным» и даже «милым», но лишь отчасти, поскольку оно указывает на то, что я опираюсь на мировоззрение своей психологини. Папа же предпочел бы, чтобы я опиралась на его мировоззрение и на его философию. Так что ему было немного неловко за то, каким человеком я становилась под влиянием тех, к кому прислушивалась, хоть он и поощрял мое стремление к открытости ума и желание стать самой собой.

Он считал, что слова и названия должны делать вещи более ясными и четкими, а не сложными и расплывчатыми. Слова и названия, на его взгляд, существовали для того, чтобы организовывать, классифицировать и служить объективной реальности, среди которой мы все живем и которую ощущаем. Мне же, наоборот, всегда казалось, что если объективная реальность и существует, то слова для нее не нужны.

На самом деле у каждого из нас свои собственные отношения со словами и с обозначениями. И неважно, насколько «конвенционален», «традиционен» или «общепринят» наш выбор слов и определений, интерпретации все равно субъективны. И если я вдруг представляюсь стриптизершей, художницей, биржевым маклером или алхимиком, у каждого открывается целый калейдоскоп переживаний и впечатлений, который не принадлежит мне и не имеет ко мне никакого отношения и который я не могу контролировать. Кто-то любит стиптизерш, а кто-то осуждает. Кто-то в восторге от биржевых маклеров, а кому-то они жизнь сломали.

Я пыталась обсудить это с папой, но он сказал, что, прежде чем излагать все это, мне надо изучить лингвистику. Сам он ее не изучал, но считал, что мне это необходимо. И сомневаюсь, что потом он бы захотел, чтобы я обучала лингвистике его. Просто он думал, что, прежде чем поднимать эту тему с ним, я должна изучить лингвистику.

26

Я иду в гостиную и молюсь за свое «я», которое было так напугано, молюсь за парня, который, как мне казалось, следил за мной. Я тебя прощаю и отпускаю. Я тебя прощаю и отпускаю. Я тебя прощаю и отпускаю. Молитвы доступны не только тем, кто регулярно ходит в церковь, синагогу, мечеть или куда-то еще. Молитвы доступны любому. Как, собственно, и проклятия, и заклинания. Они тоже доступны каждому, а не только тем, у кого есть котел, метла и хрустальный шар. Мы ежедневно и круглосуточно произносим молитвы и заклинания — каждым своим словом, мыслями, указующими перстами.

Я поняла это, когда работала в одном волшебном магазинчике. Его хозяйка сорок лет крутилась в страховой сфере, но потом вдруг стала ведьмой и начала вляпываться во всякое волшебное дерьмо. Как только у нее случалось что-то плохое, она предполагала, что ее кто-то околдовал. Паранойя и подозрительность развились вполне естественно. Наверное, это необходимые качества для работы в страховой компании, но уж точно не для человека, который называет себя целителем и эмпатом.

У нее были безукоризненные ухоженные длинные белые волосы и кроваво-алые ногти. Она была загадочна во всем: во всех своих мыслях, чувствах и намерениях. Свои зелья, ингредиенты которых были окутаны тайной, она продавала в маленьких коричневых флакончиках. Помню, я однажды сказала ей, что, возможно, покупатели были бы рады узнать, что входит в ее «Приворотное зелье» или «Масло изобилия», она же в ответ расхохоталась и заявила, что да, наверняка им хочется «украсть ее магию». Она не то что никогда никому не доверяла, но постоянно доказывала, что у нее нет никаких оснований доверять