Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи - Оксана Демченко

Ларна хмыкнул, усадил Тингали на одеяло и взялся деловито распаковывать вьюки.

– Конец чудесам, ночуем, – весело сообщил он. – Всем спать! Я буду дозорным. Я так решил.

– Ну, если ты решил, – хихикнула Тингали.

И послушно свернулась комочком на одеяле. Рядом лег Хол, усом касаясь руки девушки. Возле пристроилась Марница. Ким задал страфам вторую порцию корма и улёгся последним.

Едва затеплился огонек в лампаде предутренних сумерек, Ларна всех разбудил. В его серых глазах плескалось такое неподдельное и огромное удивление, что спорить и жаловаться на ранний подъем никто не стал. Ларна молча вывел всех из-за скалы и указал рукой на север, на горы. Выглядели они иначе, чем вчера. Сделались гораздо выше, на двух верхушках обозначились невиданные никем прежде белые снеговые шапки. Вся гряда сместилась и словно бы развернулась, подалась так, что южное её крыло стало ближе, а дальнее на северо-востоке сомкнулось с изломом второй гряды, хотя прежде барьер для южного ветра казался ровным, не имеющим изгибов и провалов.

Между цепочками гор образовалась низкая седловина. Отсюда, издали, она казалась тонкой щелью в створках высоченных каменных ворот. И в щели, на самой седловине, надежным запором для незваных гостей возвышался гордый белокаменный замок. Точнее, развалины замка, это видно с первого взгляда. Ким охнул и прочесал пальцами кудри.

– Так вот он где был! Я думал, эта песнь уже рассыпалась в пыль… Да и искать её я намеревался в краю серых туманов.

– Какая песнь, Кимочка? – сразу уточнила Тингали, восторженно рассматривающая замок.

– Когда люди уже признали власть выров, он ещё держался, – тихо ответил Ким. – Последним пал север, вот я и думал, что песнь сложили там… И что сам замок – тоже там. Воины в нем держали оборону точно не здешние, исконные северяне, это я знаю. Вряд ли кто в нынешнем мире помнит песнь. Но я должен был догадаться! Погодите, попробую напеть, как следует. Песнь медленная и нет в ней радости…

Ким прикрыл глаза и стал почти шепотом выговаривать слова.

Собственной славою и судьбойПредан замок Семи ветровНам отказали в праве на бой

В праве встретить врагов.

Мы дали клятву и сбереглиЧесть и силу сказанных слов…Слова рассыпались и легли

Насмешкой для простаков.

Повсюду окрест ослепляющий югОн душит огнем жарыИ все пути замыкает в круг

Насмешку чужой игры…

Ким грустно вздохнул. Снова глянул на разрушенные временем стены замка, имя которого он один и смог вспомнить. Ларна неторопливо поклонился развалинам и оглянулся на Кима, ожидая рассказа.

– Я напел только малую часть истории, – пояснил тот. – Говорят, замок Семи ветров отгораживал север от юга. Что ни разу его не брали враги и, якобы, никогда такого ему на роду не написано: сдаться и впустить противника в кольцо своих стен. Но выры, как теперь я понимаю, действительно обманули судьбу этого замка. Обошли его морем. Сшили мираж, искажение мира и отрицание всех путей… Полагаю, выйти из замка его защитники могли. Но вот вернуться – никогда… Замок словно сгинул из мира, утратил свой смысл. Не знаю, как долго ждали врага на перевале. И куда защитники, так и не удостоившиеся боя, ушли после. Может, кто-то из них оказался в рыбачьих селениях юга.

– Дедушка нашего Ларны, – гордо кивнула Тингали.

– Много раз «пра» дедушка, – усмехнулся Ларна, с новым интересом глянув на развалины и не отрекаясь от лестного родства. – В общем и целом… да. Ким, если возьмешься петь эту песнь, добавь в конце коротко так, без подробностей: ещё не известно, кого обманула судьба. Им не дали права на бой, они тут высохли и чуть не вымерли, отчаялись и ушли на юг, но я вернулся и вскрыл последнему кланду его гнилой панцирь. Дурное дело, ненадежное – бегать от боя. Все равно прошлое достанет и прищемит хвост.

Ларна еще раз рассмотрел развалины, розовеющие в лучах рассвета. Снова им поклонился и пошёл седлать страфов. До порта, – думал он, щурясь на ярое и жаркое солнце, хоть и низкое пока что, – никак не менее десяти дней, а то и все две недели пути, как ни гони страфов. Бедняга Хол изведётся… А ведь впереди, за проливом, станет только хуже! Зачем выры древности так нелепо и яростно стремились к власти? Нет сомнений: люди сами их довели до отчаяния, испоганив море. Но ответные дела выров не лучше, изуродовали мир до вовсе уж негодного состояния.

Месть создает больше боли, чем способна унять… Увы. И все же она многим желанна и сладка. Это заблуждение Ларна изучил подробно еще в столице, где ему норовили отомстить очень и очень многие. Ни сладости, ни облегчения не обрели. Разве – последний покой. Оглядев небольшой отряд, бывший выродер довольно улыбнулся. Может, они и не похожи на могучую боевую силу. Зато никто из спутников не готов искать в прошлом повода для обид и розни.

Глава третья.

Малёк. Южный пролив

В столице купить страфов не удалось. Малёк не захотел оттягивать отплытие: понимал, что вышивальщики будут выпарывать древний узор в пустошах. Значит, на море может пасть шторм, а то и хуже: вдруг изменится сам рисунок береговой линии? Новый путь до ар-Шархов сделается длиннее и труднее. Он, Малёк рэм-Бахта, самим Ларной поставлен на личной его галере капитаном, и он обязан всё предусмотреть. Исполнить указание в срок, вопреки помехам и неурядицам.

Проводив озерные галеры, Малёк бегом добрался до рынка. Оглядел загоны со страфами, приценился, морщась от наглости столичных перекупщиков. Вороного полукровку с кривоватыми ногами на локоть короче, чем у Клыка, отдавали за пять сотен золотом! Врали в глаза: белые перья в крыльях – знак породы. А рыжие в хвосте? Ах, эти… просто прилипли! Единственный более-менее годный страф ценился дороже галеры. Видимо, торговец опознал в Мальке помощника и друга самого Ларны, выродера страшного, но явно и безусловно, богатого безмерно.

Своего точного возраста Малёк не знал. У кого спросить, если он сирота? Ещё год назад выглядел щуплым недокормышем, ему и двенадцать давали с сомнением. Приобщившись к семье ар-Бахта быстро отъелся и раздался в плечах. Теперь и на четырнадцать выглядит вполне достоверно, но и в таком возрасте помощники капитанов – небыль… Но не повод завышать цены, словно он пацан и ума не нажил! Малёк нахмурился, в точности припомнил самое длинное и заковыристое из ругательств, подслушанных и выученных в порту. Отвернулся от онемевшего перекупщика и зашагал прочь, придерживая тяжёлый кошель. Еще надо закупить провизию, выбрать бочки под пресную воду: свои на галере старые, да и людей прибавилось. Присмотреть впрок хороший запасной парус. Взять людям лёгкую одежду, обычную для южан: жара не должна застать галеру врасплох. Много дел. Если кто-то думает, что он задирал нос и ничему не учился, только восторженно поддакивал Ларне – то ошибается. Потому что ещё не выучил главного правила: северянин слишком умён и опытен, чтобы дать в важном деле повод к спору и несогласию.

В полдень Малёк прибыл в порт на наёмной лодке, сопровождаемый вереницей подобных же, везущих покупки. Команда была уже в сборе, на борту. Погрузка прошла быстро, люди за месяц пребывания на берегу соскучились по морю. Напоследок Малёк написал два коротких тросна, попросил знакомых слободчан передать их во дворец, для ара Шрона. Ничего секретного: короткое сообщение об отбытии и указание времени в пути. И еще тёплое письмо к ару Жафу, старику уважаемому, знакомому недавно – но ставшему почти родным…

В предвечерний тихой час галера отошла от причала и взялась резать тонкий лист золота водной глади, направляясь точно в закат, к выходу из широкого устья Омута Слез, вливающегося в море множеством каналов, естественных и созданных людьми. Знакомые выры – сменившиеся с дозора стражи порта – подплыли, поздоровались и сами предложили помощь. Дотянули канатами аж до Ценнхи, сократив вдвое предполагаемое время первого дневного перехода. Там прощально качнули усами и ушли под воду, порыбачить в удовольствие.

Сумерки уже легли плотными красками южной черной сливы, затенили горизонт до неразличимости. Рыжие береговые факелы сотнями отсветов зажигали масло темной воды, плескались и перетекали, играли и качались. Видна была оконечность мыса, за ней – большая вода… Расправленный парус поймал северо-западный, вполне удачный, ветер. Люди разделились на две смены, ночная села на вёсла, сам Малёк встал у руля, даже не пытаясь прятать блестящую в глазах гордость. Он чуть не плакал, провожая друзей в пустоши. Но теперь, на палубе, оценил совсем иначе приказ капитана Ларны.