Пожарский - Дмитрий Володихин

Иными словами: при любых обстоятельствах Пожарский мог оставаться на воеводстве очень долго. Даже если он проявил открытое неповиновение правительству. А значит, нет веских оснований говорить, что Зарайск при воеводстве Пожарского присягнул Владиславу. Возможно — да, возможно — нет. Пятьдесят на пятьдесят.

Более того, неизвестно, когда Дмитрий Михайлович реально покинул Зарайск и сколько он там пробыл после официального смещения с воеводской должности! Твердо установленные факты: в декабре 1610 года князь еще находится в Зарайске, а в марте 1611 года он уже в Москве.

Между этими двумя датами в его биографии изменилось очень многое.

Прежде всего, Дмитрий Михайлович вошел в соглашение с дворянами Рязанщины, где и родилось земское освободительное движение. Первым его вождем стал Прокофий Петрович Ляпунов. Именно он сделался союзником Пожарского в его борьбе с пропольскими силами.

Ляпунов — одна из «звездных» фигур Смуты. Одновременно и герой ее, и антигерой. Персона, чуть ли не прямо противоположная Пожарскому по складу личности.

Неистовство натуры и яростная быстрота действий сочетались в Ляпунове с искренней верой и большим властолюбием. Он мог проявлять корыстные побуждения чуть ли не одновременно с бескорыстным патриотизмом. Ляпунов умел привлекать к себе людей и разумно властвовать над ними — в его характере крылось какое-то очарование магнетической яркости. Но избыток витальной энергии делал этого человека до крайности переменчивым. Не получалось у него долгое время придерживаться чего-то одного. А неровность в образе действий отталкивала приверженцев, лишая их недавнего воодушевления… Живой сгусток противоречий, Ляпунов, делаясь вождем большого дела, мог и поднять его высоко, и безнадежно погубить.

При Борисе Годунове Ляпунов оказался своего рода «оппозиционером». Он скоро примкнул к знамени Лжедмитрия I. После гибели Самозванца он воевал против Шуйского вместе с болотниковцами, но разочаровался в них и перешел на сторону царя Василия Ивановича. Тогда Ляпунов получил высокий чин думного дворянина, честно бился с «тушинцами», с поляками. Затем принялся строить козни против государя. Обласканный Шуйским, он явился одним из «авторов» заговора, лишившего Василия Ивановича власти. Брат Прокофия, Захарий, действовал активнее всех прочих заговорщиков. Избрание Владислава на царство не встретило у Ляпунова никаких возражений, он дружествовал с московской Семибоярщиной. Первое время Прокофий Петрович отправлял в Москву обозы со съестными припасами. Более того, он прислал сына Владимира к гетману Жолкевскому — доложить о том, что рязанцы присягнули королевичу. Но дружба продолжалась… лишь до определенного предела.

Вероломная политика поляков вызвала у Прокофия Петровича гнев. Он услышал голос Гермогена и сделался первым его приверженцем. На Рязанщине стала собираться русская сила, которая обещала в ближайшее время прийти к Москве.

Во всем избыточный, в зле и добре, в правоте и несправедливости, Ляпунов еще при Шуйском объявлял себя «белым царем»![72] Как видно, он вел дело к избранию нового государя из русских, а себя мыслил временным его «местоблюстителем». При благополучном стечении обстоятельств Ляпунов не отказался бы сделаться настоящим царем, честолюбия для подобного действия у него хватало. Пусть так, но хотя бы дело его, дело национально-освободительной борьбы, пошло верным путем.

Недовольство поляками началось в октябре 1610 года.

«Когда же стали сомневаться в приезде королевича, — рассказывает гетман Жолкевский, — тогда [Ляпунов] написал к думным боярам письмо, спрашивая: какое они имеют известие, и будет ли королевич или нет по условию, учиненному с гетманом, объявляя притом от имени своего и всей Рязанской земли, что, согласно присяге своей, с готовностью желают иметь государем королевича… Бояре отослали оное к Е. В. Королю под Смоленск. Когда же известие, что Е. В. не дает королевича, еще больше распространилось в народе, по разным местам царства Московского (октяюрь — ноябрь 1610-го — Д-В.), тогда Ляпунов снова написал к боярам второе, уже очень суровое письмо, объявляя, что хочет изгнать наших из столицы и, сочиняя универсалы в неприязненном духе против нас и против тех, которые бы нам благоприятствовали, рассылал от имени своего и всей земли Рязанской, призывая к себе, как долженствующему потушить всеобщий пожар. И этот универсал был длинен и заключал в себе все, что только могло послужить к разжиганию ненависти против нас и думных бояр. Особенно возбуждал [Ляпунов] страх и опасение со стороны веры, говоря, что мы намерены их веру искоренить. Побудительной причиной к тому был также Патриарх, возбуждавший и подстрекавший его на таковой поступок…»[73] Поляки крепко подозревали в связях с Ляпуновым и боярина князя В. В. Голицына. Тот был умным политиком, деятельным человеком и не желал уступать Сигизмунду. Уехав с посольством под Смоленск, Голицын состоял в переписке с Гермогеном, сообщая ему новости о королевских непомерных желаниях. Весьма возможно, тайные гонцы перемещались от него также и к Прокофию Петровичу. Голицын отрицал это, однако его политическое направление было сходным с ляпуновским. Князь противился всевластию Сигизмунда. Как видно, подозрения поляков были небезосновательными… Шведы также имели сведения, согласно которым Голицын участвовал в начинающемся сопротивлении.[74] А через Ляпунова связь могла установиться и с Пожарским, о чем в подробностях будет сказано позднее. Князь Голицын, как видно, оказался важной фигурой не столько для общего земского дела, сколько для Пожарского лично.

«За сим последовало замешательство в делах, — продолжает гетман, — больше всех предыдущих; народ возмутился в Столице, и города: Ярославль, Переяславль, Вологда, Новгород Великий, Коломна, Серпухов, Тула и другие стали отлагаться».[75]

Ляпунов очень быстро перешел к действию. Для его характера промедление вообще нехарактерно. Пламенный ритор и опытный воевода, Ляпунов стремительно увеличивал свое воинство. Первый вождь земского движения «…открыто взялся за оружие: послал сына Владимира с первым войском в Коломну, а сам оставался в Переяславле Рязанском, в ожидании больших подкреплений…». Поток съестных припасов, доселе шедший бесперебойно к столице, разом иссяк. Города закрывали ворота перед польскими фуражирами и сборщиками продуктов. Ноябрь — декабрь — время, когда Ляпунов принялся концентрировать силы и средства.

Угроза, росшая на Рязанщине, страшила московский гарнизон поляков и столичную пропольскую администрацию. Им удалось склонить боярское правительство, формально еще существовавшее, к угодливым и покорным действиям. Бояре написали грамоту Сигизмунду, призывая как можно скорее отправить в Москву Владислава. Русским же послам, жившим у короля под Смоленском почти что в плену, велели во всем подчиниться воле чужеземного монарха. Для Прокофия Ляпунова заготовили послание, «чтоб он к Москве не збирался».[76]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});