Дурной глаз - Буало-Нарсежак

Она чуть было не выпустила из рук свою корзину, когда увидела Реми. Она прослезилась, осмотрела его с разных сторон и, естественно, заговорила о чуде.

- Да, - отвечал Реми, - да, да, моя добрая Франсуаза... Ладно, договорились. Я вылечился, хорошо... Раз я теперь хожу, я провожу вас до дороги... Чтобы было спокойней.

Но она каждую минуту останавливалась, качала головой, восторгаясь чудом, которое для нее олицетворял в себе Реми.

- Кто бы мог сказать, - все повторяла она. - Когда я подумаю, что еще только год назад вы проезжали мимо на своей колясочке... А теперь вы стали настоящим мужчиной!

- Дайте мне вашу корзину.

- Люди говорят, что вы хотите переезжать, - продолжала старушка. - Вы останетесь еще некоторое время? Клементина мне говорила...

- Нет. Мы уедем сразу после похорон.

- Это будет лучше всего, потому что этот дом, вы уж мне поверьте, не принесет вам ничего хорошего. - О, я знаю, - сказал Реми. - Отец мне все объяснил.

- Как... Хозяин вам... Да, конечно, ведь вы уже взрослый. Я все время забываю... Но все равно вам, должно быть, было очень больно. Представляю себя на вашем месте.

- Да, - наугад бросил Реми. - Я был просто потрясен.

- Смотрите, - протянув руку, продолжала старушка, - видите сквозь деревья прачечную? После того случая никто туда не заходит... Сейчас там полно змей, а тогда за этим местом ухаживали, как за садом... Я в те времена жила в Мене... Так вот, пошла я однажды стирать... прихожу... Открываю дверь... Господи! Я так и грохнулась на колени... Там было все залито кровью, аж до самого порога.

Реми страшно побледнел. Он опустил корзину на траву.

- Я плохо делаю, что вам все это рассказываю, - все говорила старая Франсуаза, - но это сильнее меня, особенно когда я смотрю на вас. Кажется, я все еще ее вижу. Она лежала на полу у входа... Она воспользовалась бритвой хозяина.

- Франсуаза! - пролепетал Реми.

- О, я вас отлично понимаю. И я тоже, я часто себе говорила: было бы лучше, если бы она умерла сразу. Куда смотрит Господь! Такая молодая, красивая, милая женщина! Сердце обливается кровью, когда думаешь, что они ее держат взаперти.

Словно для того, чтобы защититься от этого ужаса, который наростал в нем с каждым ее словом, Реми поднял перед собой руки, но старая Франсуаза уже не могла остановиться.

- Ну, разумеется, за ней хорошо ухаживают, клянусь вам. Бывали даже дни, когда она так выглядит, что никто бы не сказал, что она лишилась рассудка... Она вас узнавала, болтала с вами... Только в остальное время она обычно забивалась куда-нибудь в угол, пряталась за кресло, и невозможно было ее оттуда вытащить. Но всегда мягкая, кроткая, покорная, как ягненок. Ваш несчастный дядя сделал все, что смог, чтобы ваш отец оставил ее в доме... Помню, как они ругались однажды вечером... Это было что-то ужасное. Но, дева Мария, его нужно понять. Мужчина должен

работать... У него нет времени ухаживать за человеком, у которого такая болезнь... В некотором смысле, это хуже, чем ребенок... И потом вы сами, именно в то же самое время... Какое фатальное стечение обстоятельств!

- Довольно! - закричал Реми. - Довольно... Вы меня... Вы меня...

Он рванул воротник, широко открыл рот. Старушка подхватила свою корзину.

- Я не должна была... Мне не следлвало вам повторять, особенно...

- Убирайтесь! - завопил Реми.

Он развернулся и бросился в чащу. Ветки со свистом распрямлялись за его спиной. Он бежал по лесу, как затравленный дикий зверь, и когда он выскочил из кустов перед прачечной, лицо его было в крови, а на губах появилась пена. Что-то хрипело в горле, когда он дышал. Со сжатыми кулаками он приблизился к лачуге. Ставни были закрыты, дверь заперта на ключ. Когда он толкнул одну из створок, что-то быстро скользнуло у его ног. Но Реми был уже далеко за пределами страха. Он пару раз дернул источенные червями ставни, уперся, сорвал несколько планок. Проржавевшие петли внезапно поддались. Тогда он камнем разбил стекла, просунул руку, открыл задвижку, перекинул ногу и оказался в узкой комнатушке с почерневшими от копоти стенами. Высокая печь была покрыта запекшейся, блестевшей, как смола, сажей. Ветерок колыхал лежащие в очаге опавшие листья. Пахло грибами, прогнившим деревом, запустением. Там еще стояли козлы рядом

с позеленевшей сточной канавкой, а на веревках висели покрытые плесенью прищепки. Реми опустил глаза. Пол был покрыт розоватыми, потрескавшимися пластинками. Он внезапно почувствовал, что на него, как волна, накатывает страх. Почему мама пыталась?.. Воздействиям каких могущественных мистических сил она повиновалась?.. Безумие... Самое простое, что приходит в голову. С четкостью бредовой галлюцинации Реми снова увидел собаку, отброшенную какой-то силой на шоссе... распластанного на блестящих плитках дядю Робера... А если мама?..

Он бегом выскочил из прачечной и почти сразу же остановился, так как у него подкашивались ноги. "Я сейчас упаду, "-подумал он. Он почти этого хотел. Снова стать паралитиком. Навсегда забыть проносившиеся перед его мысленным взором мучительные картины...

Из соседней аллеи донеслись шаги.

- Реми!.. Реми!.. Ты где?

Это была Клементина. Он не отвечал.

Глава 7

- 44 бис, авеню Фош, в Фонтней-су-Буа.

- В тех местах случайно нет клиники? - спросил шофер.

- Именно туда мы и едем. Вы подождете меня у входа.

Такси отъехало. Реми опустил стекло и вдохнул свежий воздух. Он уже успел забыть осень, холод, дядины похороны, отъезд из Мен-Алена, все эти незамысловатые декорации, которыми была обставлена его вчерашняя жизнь. Он больше не думал об этом загадочном, столько раз оживающем перед его мысленным взором, а теперь погребенным в глубинах прошлого мамином лице. Сейчас оно снова, уже воочию возникнет перед ним. Мама! Нужно с ней поговорить... Узнать!.. Узнать, наконец, на самом ли деле она, как они утверждают?.. А может, после безуспешной попытки покончить с собой, она приняла добровольное затворничество, чтобы прекратить сеять вокруг себя зло. Ведь достаточно одного взгляда ее голубых глаз... О, мамочка! Я твой сын, твой образ, твое подобие. Неужели, как и ты, я без вины виноват? Собака... я ее убил. И мой бедный дядя!.. Все считают, что это несчастный случай, но это не так... По крайней мере, этот случай выходит за пределы ординарного. Это произошло потому, что в тот момент я его смертельно ненавидел. Точно так же, как ты, родная, ты могла ненавидеть... кого? Может, бабушку?.. А теперь мне достаточно в приливе гнева, например, пожелать чьей-либо смерти, чтобы спровоцировать катастрофу. Должен ли я в таком случае попросить, чтобы меня тайком от всех держали взаперти, как преступника или какое-то вредное для здоровья вещество, от которого исходит смертоносное излучение... О, мамочка!

Удобно устроившись на заднем сидении, Реми смотрел на незнакомый ему Париж; по мере того, как они удалялись от центра, город становился более пустынным, более хмурым и неприветливым. Не будь этого письма, он никогда бы не смог найти маму. Но

значит, правда была более ужасной, разве не так?.. Если бы мама была сумасшедшей, просто сумасшедшей, разве ее прятали бы так тщательно? Разве осмелились бы ему сказать, что она умерла?.. А как они поступили с ним самим?.. Разве, ссылаясь на то, что он нуждается в уходе, вокруг него не возвели непреодолимые стены?.. А когда он начал ходить, выходить в город, сколько он нагнал на них страху!.. Чтобы скрыть свое замешательство, отец то и дело в разговоре с ним опускал голову, отводил глаза... А Клементина стала какой-то взвинченной и боязливой. Если он в действительности унаследовал от мамы ее зловещий дар, тогда

все очень просто объясняется... О, поскорее узнать!

Такси свернуло на улицу, по обе стороны которой тянулись виллы с маленькими садиками. По высоким стенам и толстым дверям уже издали можно было узнать клинику. Машина остановилась.

- Я ненадолго, - бросил Реми.

Он медленно продвигался вперед. Стены напомнили ему Мен-Ален, его детство, проведенное им в заточении. Он позвонил.

- Я хотел бы увидеться с доктором Вернуа.

И вот он уже следует за сторожем. Он осматривает корпуса, отделенные друг от друга лужайками. Когда-то мама тоже вошла через эту дверь. Может быть, он гуляла по этим аллеям. А в это самое время он вел роскошную жизнь калеки, жизнь без воспоминаний, без забот. Амнезия, как это удобно!

Он поднимается на крыльцо. Покрытый линолеумом коридор. Сторож стучит и исчезает. Лакированная дверь. Реми входит в кабинет, где остро пахнет мастикой. Он угадывает удивление на лицах доктора и сестры прежде, чем замечает их в свежем полумраке комнаты.

- Реми Вобер, - бормочет он.

Доктор встает из-за стола. Большой, грузный, сторгий. Падающий из окна голубоватый свет холодно отражается на его щеках. Он испытывающе смотрит на Реми, как, должно быть, смотрел на маму. Тяжелый взгляд, привыкший прежде всего видеть то, что находится внутри тела.

- Я ожидал вашего отца, - говорит он. - Это он вас послал?