Человек дейтерия - Олег Раин

— Да и ты, если б не кризис, мог бы в начальники выбиться, — говорила мама.

— Да причем тут я! Петька Коренев — и тот директор концерна. А тройбаны с двояками только так хватал. А дружок мой Макушев Вася? Тоже вечно в кляксах ходил, четверочный аттестат едва-едва наскреб, а потом в медицинский легко поступил и теперь, пожалуйста! — лучший хирург города!..

Ложка нервно постукивала о дно тарелки — отец хлебал борщ, точно продолжал доказывать свою правоту. Школьная записка лежала возле хлебницы, заводя родителя до нужного градуса, и уже дважды отец тыкал в нее пальцем.

— Вот, Степ, полюбуйся? Додумались — родителей на снегоуборку звать! Заметь, со своими лопатами и метлами! Я понимаю, в садик приглашали — горку там залить, лабиринт построить, а тут-то зачем цирк устраивать? Мы и лыжню им протаптывай, и инструмент дворницкий чини… Вот увидишь, скоро на уроки будут приглашать, чтобы учителей подменять.

Степа незаметно подмигнул Грише.

— И снегу, как назло, навалило.

— Это уж как водится! — подхватил отец. — Только неужели сложно вывести тех же охламонов из восьмых-десятых классов во двор, сунуть им скребки и организовать массовый субботник! Деточки… Ничего себе — деточки! Выше меня на полголовы и ноги сорок пятого размера. А нет лопат, так на уроках труда самим же и напилить. Придумали, понимаешь, проблему — выращивают барчуков!

— Если бы у тебя спина не болела… — попыталась вмешаться мама, но отец отмахнулся.

— Да причем тут спина, мне не спину жалко, а этого вот, — он указал на Гришку. — Им, может, в охотку было бы поработать. На той же физкультуре не пылью в зале дышать, а со снегом потрудиться, так нет, тащат родителей. Мол, детей — это они-то дети! — не положено по закону…

— Но ведь и детям свой выбор делать не запрещается, — возразил Степа. — Мало ли что прописано в законах, возьмем и придем.

— Что? Куда придете? — ложка с борщом зависла в воздухе, отец взглянул на Гришиного друга.

— Я говорю: возьмем и придем, правда, Гриш? — Степа толкнул товарища в бок. — Надо почистить снег — завтра и соберемся. А вы дома сидите, зачем спину студить.

— Да леший с ней — со спиной… — отец перевел взгляд на сына, какое-то время переваривал услышанное.

— Вот и договорились, — подытожил Степа. — Я завтра подрулю пораньше к Гришиной школе. Потолкуем с завучем, выпросим пару лопат. Авось, управимся с нормой.

— Хмм… — отец, кашлянув, переглянулся с мамой и тетей Верой. — Пожалуй, и я сумею отпроситься с работы.

— Ты? — мама даже рот прикрыла в ужасе.

— А как же спина? — ахнула тетя Вера. И обняла маму за плечи.

— Ничего, переживет спина… — отец пристукнул ложкой по столу. — А что? Нарочно зайду. В глаза им глянуть. Чтобы стыдно стало!..

* * *

Не сказать, что это была первая пятерка в его жизни, но эту первую Гриша заработал честно и уверенно — у доски. Пусть вызвали — не сам поднял руку, — но каково же это было выходить, зная, что понимаешь спрошенное, наперед предвкушая победу. То есть полной уверенности он не ощущал, и все-таки брезжило впереди что-то радостное. Все равно как приближающийся праздник.

В классе стоял всегдашний гул, учитель Иван Максимович поглядывал на бредущего ученика с обычной всезнающей скукой, но сам-то Гришка понимал: сейчас он крупно всех удивит. И преподнесет сюрпризец, какого не ждут. То есть для Аллы или Дашки это, может, являлось обычным делом — выйти, почирикать мелом по доске и вернуться с пятеркой, но у Гриши-то подобные номера не проходили. Потому что мялся у доски под гогот галерки, лепетал несуразицу, да еще от препода выслушивал кучу радостей… Однако сегодня все вышло иначе. Жаль, Степа не видел, как он отвечал. Может, подсказал бы что дельное. Насчет осанки или чего другого. Но Гриша и впрямь совершил «прорыв из затянувшегося окружения» — говорил громко и внятно, даже сутулился меньше обычного. Само собой, споткнулся несколько раз, но Иван Максимович милостиво кивал, перебивать не спешил. Только глазами выражал одобрение. Оценку вывел молча, и если бы не комментарии Лешего, так бы оно спокойно все и завершилось. Но очередной смешок на галерке неожиданно завел учителя. Вскинув нахмуренное лицо, он поймал в прицел далекого говоруна и ударил главным калибром:

— А теперь на тот же вопрос у нас ответит Сомов Алеша, известный краснобай и умница. Судя по веселью, все, о чем нам рассказывал Крупицын, Сомову давно известно.

— Чего я-то? Меня вчера вызывали, — возмутился Леший.

— Ты и вчера не ответил. Проверим сегодня, как ты знаешь предмет. Попробуй повторить за Крупицыным сказанное. Надеюсь, на это у тебя хватит соображения? И встань, когда с тобой разговаривают.

— Вы же сидите, — буркнул Леший, но все-таки, вихляясь, поднялся. Точно орангутанг, оперся о парту двумя руками.

— Ну?

— Чего ну?

— Расскажи нам о предмете своего веселья. Что тебя так развеселило? Ответ одноклассника? Или, может, ты знаешь тригонометрию лучше Крупицына?

— Конечно, лучше, — нахально выдохнул Леший. Класс одобрительно захмыкал.

— Тогда шагом марш к доске. И кратенько — то же самое.

— Крупа сказал, чё повторять-то?

— Сомов! — учитель повысил голос. — Ты слышал, что я сказал?

— Не глухой, — Леший перевалился с ноги на ногу, но с места не двинулся.

— Два, — буднично сообщил Иван Максимович и неспешно вывел оценку в журнале. — Дневник на стол.

— Забыл. Дома… — Леший с ненавистью поглядел на преподавателя. У него и голос слегка клокотнул.

— Значит, завтра пусть дневник принесет кто-нибудь из родителей. Ты понял меня, Сомов?

— Завтра матики нет! — пискнул Москит.

— Ничего, на перемене занесете.

— Ага, щас… — сложившись всеми своими суставами и сочленениями, как киношный трансформер, Леший шумно брякнулся за парту.

Иван Максимович метнул в его сторону грозный взор, но конфликта решил не развивать. Что из себя представлял Леший, учителя знали слишком хорошо.

— Что ж, тогда исчерпывающим ответом нас порадует Москитов Саша. Поглядим, получится ли у него ответить на том же уровне, что у Крупицына.

Но на «том же» не вышло и у Москита. Хоть и подсказывала ему чуть ли не треть класса, и даже Костяй рискнул перебросить записку с ответом. Но записка отскочила от стены и улетела в дальний угол. Несчастный Москит, вконец запутавшись с теоремой, только и мог, что ухмыляться на реплики учителя. Хамить, как Леший, он не решался, однако до тройки все равно не дотянул.

В течение всех этих экзекуций, девчонки дружно хихикали, пацаны возбужденно перешептывались. Леший на задней парте помалкивал, но Гриша, даже не оглядываясь, чувствовал: главный забияка класса сверлит его спину недобрым взором. Угадать, что сулит такой взор, было несложно, и он не сомневался, что в будущем его поджидает океан пендалей, тычков и падений. Вся радость от полученной оценки сошла на нет. Не выдержав, он все-таки оглянулся. Всего-то на короткий миг, но и этого мгновения хватило, чтобы в лоб больно впилась жеванная промокашка. Гриша дернулся, галерка гоготнула. А над партой Лешего многообещающе качнулся покрытый множественными царапинами кулак.

В прежние времена Гриша наверняка бы испуганно поджался, но на этот раз выдержал и взгляд, и кулак. Даже нашел в себе силы улыбнуться, хоть и потекло по спине мерзкое, ледяное. Что-то вроде Лабрадорского течения. Поскольку все в классе знали прекрасно: у Лешего с репрессиями никогда не затягивалось. Если обещал — исполнит в точности.

Утерев лоб, Гриша отвернулся. Уставился взглядом в сложенные замком руки. Пальцы мелко подрагивали, кисти неприятно ломило. А еще отчаянно хотелось почесать подбородок. Разодрать ногтями аж до крови! Наверное, это стало подобием рефлекса. Забияки чешут кулаки, трусы — подбородок и макушку. Конечно, можно было еще пуститься в бегство. Со звонком выскочить из класса и задать стрекоча с низкого старта. Но, увы, бегал Гриша неважнецки, а значит, не стоило и рисковать. Потому что когда догонят, получится только хуже. И по всему выходило, что радость омрачит скорая головомойка. С ухо-, носо- и зуботычинами, с фофанами и прочими телесными радостями бытия-бития…

Гриша не угадал.

С низкого старта он бежать не пустился, но все-таки и мешкать не стал. Успел дойти до лестницы, а там… Там его поджидали внизу такие родные и такие своевременные отец со Степой. О чем-то переговариваясь, они энергично замахали ему руками, чтобы скорее спускался. «Снегоуборка!» — с восторгом припомнил Гриша и подумал, что впервые мысль о предстоящей работе доставила ему искреннюю радость. Елы-палы, да здравствуют снегоуборки!

По лестнице он спускался с солидной неспешностью, хотя и слышал набегающий из коридора топот. Конечно, это мчались Леший с Москитом, но месть запоздала. Сегодня, Гриша знал точно, никто из школьной шараги его пальцем не тронет.