Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, а тутъ какая исторія? — сказала она мнѣ, снова надѣвая кольцо на палецъ:- что значитъ это: 29 апрѣля и А и З?
— На это я не могу отвѣчать, тутъ моя фантазія мнѣ совсѣмъ измѣняетъ. Я знаю только, что это какая-то особенная исторія…
— И непремѣнно опять страшная, — перебила меня Зина съ громкимъ смѣхомъ:- ахъ André, André… А я именно хочу, чтобы ты разсказалъ мнѣ эту исторію. Ну, разсказывай, разсказывай!..
Она порывисто приблизила ко мнѣ свое лицо и крѣпко меня поцѣловала.
Я хотѣлъ уже начать говорить, хотѣлъ наконецъ сказать все, чтобы покончить такъ или иначе, но еще не успѣлъ произнести ни одного слова, какъ ручка дверцы зашевелилась и въ каюту просунулась голова Рамзаева.
Зина быстро отъ меня отшатнулась, и, конечно, онъ замѣтилъ это, но на лицѣ его ничего не выразилось. Онъ взглянулъ, на насъ самымъ серьезнымъ образомъ и только немного закрылъ какъ-то свои зеленоватые глаза.
— Благую часть избрали вы, дѣти мои, — сказалъ онъ:- наверху ужасно вѣтрено стало. Его превосходительство ужъ пледомъ закутался, а все сидитъ. Подите, приведите его сюда, — обратился онъ къ Зинѣ:- вѣдь, простудится, такъ мы всѣ будемъ виноваты.
Зина вышла, а, онъ стоялъ предо мною, молча смотрѣлъ на меня и чуть-чуть улыбался.
Но вдругъ онъ подошелъ ко мнѣ ближе, вызвалъ на своемъ лицѣ выраженіе необыкновеннаго достоинства и грустнымъ голосомъ произнесъ:
— Я право не знаю, André, зачѣмъ тебѣ нужно ее компрометировать! Неужели ты думаешь, что никто ничего не замѣчаетъ и что все это въ порядкѣ вещей и очень прилично? Я право не знаю, что съ тобой? Подумай, мой милый, что все-таки она молодая и неопытная дѣвушка, и одинокая дѣвушка, главное; ее поберечь нужно!..
Онъ говорилъ эти слова, когда-то произнесенныя моею матерью, говорилъ ихъ такимъ грустно-благороднымъ тономъ! И эти слова, въ его устахъ, были до такой степени отвратительны, что я почувствовалъ тоску и злобу. Я хотѣлъ было отвѣчать ему, но сейчасъ-же раздумалъ, и только съ изумленіемъ взглянулъ на него.
Онъ пожалъ плечами.
* * *Скоро вся компанія была въ каютѣ, за исключеніемъ Зины и Коко. Прошло еще нѣсколько минутъ, и вотъ явился Коко и объявилъ, что Зина меня требуетъ къ себѣ.
Всѣ опять таинственно переглянулись. Я хотѣлъ было остаться, но сейчасъ-же отправился на палубу.
Зина встрѣтила меня нѣжною улыбкой, ласкающими глазами, но до самаго Петергофа болтала всякій вздоръ, не давала мнѣ сказать ни слова, и при каждой моей попыткѣ заговорить, только еще усиленнѣе, еще нѣжнѣе мнѣ улыбалась.
Все это утро Зина вела себя совершенно неприлично. Она не обращала ни малѣйшаго вниманія на компанію; на вопросы отвѣчала только «да» или «нѣтъ»; обдавала всѣхъ холодными и презрительными взглядами; не отпускала моей руки и на прогулкѣ увлекала меня подальше это всѣхъ. И вмѣстѣ съ этимъ все-таки настойчиво противилась всякому объясненію съ моей стороны.
Подъ конецъ я и самъ пересталъ думать о необходимости объясненія; оно показалось мнѣ даже и ненужнымъ теперь: я видѣлъ, что Зина все понимаетъ и своимъ сегодняшнимъ отношеніемъ ко мнѣ она молча отвѣчала мнѣ на всѣ мои вопросы.
Но съ той минуты, какъ мы вернулись въ петергофскій ресторанъ и расположились въ парусинной бесѣдкѣ, у самаго берега моря, обѣдать, все это измѣнилось: вдругъ, въ одно мгновеніе, я исчезъ въ глазахъ Зины.
Она подсѣла къ генералу, по другую сторону помѣстила Рамзаева, улыбалась имъ и кончила тѣмъ, что стала накладывать кушанье на тарелку Коко.
Теперь мнѣ, въ свою очередь, пришлось получать на мои вопросы отвѣты «да» и «нѣтъ» и презрительную усмѣшку.
Къ концу обѣда я ужъ не былъ въ состояніи владѣть собою, а Зина съ каждою минутой разыгрывалась больше и больше. Теперь она сдѣлалась центромъ нашего маленькаго общества: она оживилась, болтала, смѣялась, разсказывала, обращалась ко всѣмъ, за исключеніемъ только меня… Конечно, въ ея разсчетѣ было довести эту игру до конца. Я долженъ былъ испить всю чашу. Но я не могъ выносить больше. Я воспользовался первою удобною минутой и исчезъ, — въ это время мы были въ Англійскомъ паркѣ, недалеко отъ станціи желѣзной дороги. Я поспѣлъ какъ разъ къ поѣзду и чрезъ полтора часа былъ ужъ у себя.
Я чувствовалъ себя возмущеннымъ до послѣдней степени. Зина съ презрѣніемъ глядитъ на меня! Но развѣ я не заслуживаю этого презрѣнія, если способенъ играть такую роль? Если нельзя ничего измѣнить, если все такъ опять безобразно и безнадежно, то всегда остается по крайней мѣрѣ одинъ способъ: уѣхать.
И, конечно, я уѣду на этихъ-же дняхъ въ деревню.
Къ концу вечера мнѣ удалось себя достаточно успокоить: рѣшеніе уѣхать было принято неизмѣнно.
Но, какъ всегда это бывало, едва я успокоился, раздался звонокъ, и вошла Зина. Былъ ужъ часъ двѣнадцатый вечера; очевидно, они только что вернулись изъ Петергофа.
— Я тебя убѣдительно прошу сейчасъ-же уѣхать! — сказалъ я ей. — Пожалуйста и не снимай пальто, уѣзжай поскорѣе, потому что это совершенно неприлично.
Она не сняла пальто, но вошла въ кабинетъ, тихо и робко приблизилась ко мнѣ, обняла меня и вдругъ заплакала.
— André, я тебя ужасно измучила сегодня, — сказала она сквозь слезы. — Когда ты убѣжалъ отъ насъ, мнѣ стало такъ больно, что я едва доѣхала. Я-бы не могла ни на одну минуту заснуть этою ночью, не повидавшись съ тобою. Прости меня, и я сейчасъ-же уйду, будь спокоенъ.
Что было мнѣ отвѣчать на это?
— Господи, да кончимъ-же, наконецъ, эту комедію! — проговорилъ я:- вѣдь, ты знаешь какого слова я жду отъ тебя; рѣши-же…
Она порывисто меня поцѣловала и, ничего не отвѣтивъ, почти выбѣжала въ переднюю, гдѣ былъ, мой Иванъ и гдѣ мнѣ, конечно, невозможно было требовать отъ нея отвѣта.
— Завтра увидимся, — уже выходя изъ двери, проговорила она.
* * *А завтра было вотъ что.
Вечеромъ, почти въ сумерки, она заѣхала за мною и объявила мнѣ, что генерала нѣтъ дома, что она одна весь вечеръ и что мы можемъ свободно говорить.
Я отправился съ нею. Ее дожидалась наемная карета. Вотъ мы выѣхали на Морскую.
— Отчего ты мнѣ вчера ничего не отвѣтила? — конечно, спросилъ я ее.
— Не будемъ говорить объ этомъ, — тихо произнесла она.
— Какъ не будемъ говорить, да развѣ это возможно? Только объ этомъ мы и можемъ теперь говорить, въ этомъ заключается все, и ты сама отлично это знаешь!
— Но я не могу… не могу!
— Такъ зачѣмъ-же ты зовешь меня къ себѣ? О чемъ намъ говорить о другомъ? Теперь ничто другое не имѣетъ смысла!
— Ахъ, Боже мой, но если я повторяю, что невозможно мнѣ отвѣчать тебѣ.
— Какъ невозможно? Отчего невозможно?
— Невозможно, — упрямо твердила она:- такъ-же невозможно, какъ и для тебя невозможно теперь выпрыгнуть изъ этой кареты…
Очевидно это сравненіе, совершенно нелѣпое, пришло ей въ голову неожиданно, но въ сумеркахъ наступающаго вечера я вдругъ замѣтилъ, какъ она вся вздрогнула.
— Вѣдь, ты теперь ни за что не выпрыгнешь изъ кареты, — медленно прошептала она.
Я молчалъ. На меня нашло просто безуміе, я сразу какъ будто потерялъ голову, я почему-то вообразилъ, что весь вопросъ, дѣйствительно, заключается въ томъ: выпрыгну я изъ кареты или нѣтъ.
Я сказалъ ей, что если она хочетъ, то я непремѣнно выпрыгну.
— Какой вздоръ, конечно, не выпрыгнешь! — продолжала она дразнить меня.
— А вотъ увидишь.
Я отворилъ дверцу. Она быстро обернулась въ мою сторону, затѣмъ еще быстрѣе спустила переднее окно и крикнула кучеру: «пошелъ скорѣе!» Кучеръ хлестнулъ лошадей; тѣ пустились почти вскачь.
Я распахнулъ дверцу и выпрыгнулъ.
Мы были на Морской, у реформатской церкви. Ѣзда была незначительная, но все-же, еслибъ я могъ соображать, то, конечно, понялъ-бы, что рискую прежде всего попасть подъ какую-нибудь лошадь. Кромѣ того, я нисколько не разсчиталъ своего прыжка и не принялъ никакихъ предосторожностей. Я просто выбросился изъ кареты и какъ-то сѣлъ на торцы. Никто на меня не наѣхалъ. Черезъ двѣ-три секунды я всталъ на ноги, убѣдился, что совсѣмъ не расшибся, взялъ перваго встрѣчнаго извозчика и поѣхалъ въ квартиру генерала. Издали мелькала карета Зины.
Я пріѣхалъ, можетъ быть, минутами тремя-четырьмя позднѣе Зины. Я засталъ ее въ пустой гостиной. Она сидѣла неподвижно, въ пальто и шляпкѣ; лицо ея показалось мнѣ страшно блѣднымъ. Она взглянула на меня и слабо вскрикнула:
— Ты, это ты, тебя не раздавили? Ты не расшибся?
И вдругъ она захохотала, потомъ заплакала, словомъ съ ней сдѣлался истерическій припадокъ.
Я поспѣшилъ достать ей воды и кое-какъ привелъ въ себя.
Она стала жадно слѣдить за моими движеніями, убѣдилась, что я совсѣмъ не хромаю, совсѣмъ цѣлъ, и вотъ, при свѣтѣ лампы, я ясно различилъ на ея лицѣ выраженіе досады. Да, это была досада.
— Такъ ты въ самомъ дѣлѣ даже нигдѣ не ушибся, а я-то… Я боялась выглянуть въ окошко, думая, что тебя тутъ-же на мѣстѣ раздавили… Право, я не знала, что ты такой ловкій гимнастъ, и не замѣтила, какъ ты выбираешь удобную минуту, чтобы выпрыгнуть тогда, когда никто не ѣхалъ…
- Капитан гренадерской роты - Всеволод Соловьев - Историческая проза
- Михаил Федорович - Соловьев Всеволод Сергеевич - Историческая проза
- Императрица Фике - Всеволод Иванов - Историческая проза
- Завоеватель Парижа - Ефим Курганов - Историческая проза
- Неизвестная война. Краткая история боевого пути 10-го Донского казачьего полка генерала Луковкина в Первую мировую войну - Геннадий Коваленко - Историческая проза
- Темная сторона Мечты - Игорь Озеров - Историческая проза / Русская классическая проза
- Вскрытые вены Латинской Америки - Эдуардо Галеано - Историческая проза
- Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров - Историческая проза
- Iстамбул - Анна Птицина - Историческая проза
- Заветное слово Рамессу Великого - Георгий Гулиа - Историческая проза