Подруга моей дочери (СИ) - Николаева Юлия Николаевна

Наверное, я все еще в шоке, потому что мои губы распахиваются навстречу его, хоть и неуверенно. Мужчина обхватывает мое лицо руками, поцелуй становится более требовательным. Он терзает мои губы, а я отвечаю, безумно цепляясь за его футболку руками. Антон Дмитриевич (как сейчас неуместно звучит его отчество!) толкается языком мне в рот, и я начинаю посасывать его, чувствуя, как кружится голова.

Руки мужчины скользят по моему телу вниз, оставляя после себя толпу мурашек. И только когда он прижимает меня к своему стояку, я трезвею. И отлетаю от него в сторону.

В то же мгновенье накрывает чувство стыда и отвращения к самой себе. Как я могла?! Ведь у меня есть парень! Ведь я терпеть не могу этого мужчину! Да у него миллион любовниц, а я целовалась с ним, совершенно об этом не думая. А еще он отец моей подруги!

Я прикладываю руки к красным от стыда щекам, не решаясь посмотреть на мужчину. А может, не решаюсь еще потому, что губы до сих пор горят от поцелуя?

Когда поднимаю глаза, встречаюсь с холодным взглядом, от которого внутри все дрожит. Боже, что я натворила? За кого он теперь будет меня считать? Антон Дмитриевич и так обо мне невысокого мнения, а я еще позволила ему меня целовать…

Готовлюсь услышать очередную колкость или гадость, но он бросает только:

— Поехали, отвезу тебя домой.

— Не стоит, я сама, — выдавливаю из себя.

— Блядь, Соня, хватит строить из себя… — он недоговаривает и просто идет на стоянку, а я, поколебавшись, следую за ним.

В машине едем молча. Я тереблю руками ремень безопасности, кусая губы. Неловкость заполняет все пространство автомобиля, и даже свежий воздух климат-контроля не помогает избавиться от удушающей неловкости.

Я понимаю, что должна с ним поговорить, хотя бы уточнить насчет работы. Собравшись с духом, поворачиваю голову, и он тут же бросает на меня взгляд, так что все заготовленные слова путаются в голове, превращаясь в кашу, которую не стоит произносить вслух, потому что в ней просто нет смысла.

На вторую попытку поговорить я решаюсь, когда мы подъезжаем к дому.

— Антон Дмитриевич, — произношу, кашлянув, смотреть даже не пытаюсь, хотя чувствую на себе его взгляд, — я… я, правда, не знала, что это ваш клуб.

— Олег тебе не сказал? — хмыкает мужчина.

Почему-то в этом вопросе мне чувствуется подтекст, но я стараюсь не акцентировать на этом внимание.

— Нет.

Он молча въезжает во двор и паркуется.

И уже, когда мы идем к подъезду, говорит:

— Ладно, работай.

Я так радуюсь, что улыбка непроизвольно расцветает на лице.

— Спасибо, спасибо большое!

Мужчина, резко тормознув, разворачивается, а я не успеваю и впечатываюсь в его грудь носом. Вдыхаю приятный запах туалетной воды и, делая шаг назад, поднимаю глаза.

— Только не думай, что я изменил свое мнение о тебе, — бросает он и, так же резко развернувшись, идет к двери.

Я смотрю ему вслед и совершенно неожиданно понимаю: а я вот поменяла. Не кардинально, конечно, но сегодня этот мужчина приоткрылся для меня с другой стороны. Все-таки он меня защитил. Сам! Мог вызвать охрану, а он…

Я на мгновенье закрыла глаза, вспоминая, как он смотрел на тех отморозков. Неудивительно, что они сбежали. Я-то считала, он просто разгильдяй, которому лишние трудности не нужны. Но сегодня он показал себя настоящим мужчиной.

Я спешу следом, едва успевая ухватиться за ручку двери. В лифте мы едем молча, не глядя друг на друга. И все-таки я решаюсь снова поднять на него взгляд.

— Спасибо, что вы защитили меня, — говорю несмело.

Антон Дмитриевич окидывает меня взглядом сверху вниз и обратно, и почему-то я снова чувствую мурашки только оттого, что он на меня смотрит.

— Да ты вроде отблагодарила уже, — усмехается, переводя взгляд на мои губы, и я снова теряюсь и отворачиваюсь.

Так нисколько не легче, потому что спиной чувствую, как взгляд мужчины меня прожигает. Лифт, кажется, едет бесконечно, я пытаюсь ускорить его силой мысли.

Наконец, мы оказываемся в квартире и молча расходимся по комнатам.

Следующие рабочие дни идут, как в тумане, с утра я отсыпаюсь, потом занимаюсь поступлением, а потом еду на работу. С Костей за эти дни мы разговариваем один раз без видеосвязи. Он все время твердит, что занят, слушает вполуха и явно хочет скорее закончить разговор. Отговаривается тем, что очень устаёт, но когда я спрашиваю о работе, увиливает. Мне все это не нравится, но я молчу, надеясь, что он все-таки расскажет подробности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А может, ещё потому молчу, что мне дико стыдно за поцелуй у клуба. Я чувствую себя изменницей и ничего не могу с этим чувством поделать. Но самое ужасное в том, что то и дело вспоминаю этот поцелуй, и вместе со стыдом чувствую волнение в груди. Это неправильно, я знаю и корю себя ещё больше.

Женю отец устраивает в один из своих фитнесов, как и обещал, и теперь мы с ней пересекаемся совсем мало, потому что наши графики не совпадают. Забавно, в итоге выходит, что мы обе таки работаем на ее отца. Когда я рассказываю о том, что клуб принадлежит Антону Дмитриевичу, Женька изумленно открывает рот.

— Шутишь? Охренеть не встать! Я и не думала, что папуля у нас такой богатей.

— Как у вас с ним? — задаю я вопрос. Она пожимает плечами.

— Да никак. Он вроде бы и дружелюбен, но больше ничего. Мы особенно не общаемся. Да и когда, если я его почти не вижу… Впрочем, — перебивает она сама себя, явно не желая выдавать настоящих своих чувств, — мне не особенно это и надо. Главное, что помогает.

Но я вижу, что это не так, на самом деле она переживает. И немного подумав, решаюсь на невозможное: поговорить с Антоном Дмитриевичем.

В отличие от Жени я вижу его чаще, потому что днем мы находимся в квартире вдвоем. И в такие моменты я стараюсь сидеть мышкой в комнате, вовсе не появляясь.

Но на следующее утро встаю пораньше, несмотря на то, что отработала ночную смену. Аккуратно выглянув из комнаты, прислушиваюсь. Пока тихо, значит, Женин отец еще спит. Умывшись, принимаюсь за завтрак.

Быстро делаю тесто и пеку блинчики. Готовить я умею и люблю, правда, здесь как-то не до того, и я обхожусь простыми блюдами.

Появление Антона Дмитриевича чувствую спиной, как раз когда выключаю газ. Поворачиваюсь и натыкаюсь на удивленный взгляд. А еще так и хочется тяжело вздохнуть: ну почему, черт возьми, он не научится одеваться?

Домашние низко спущенные штаны не в счет, потому что его широкие плечи и идеальный торс тоже надо прятать подальше от женских глаз. Я невольно скольжу взглядом по телу, останавливаясь на полоске штанов, а когда возвращаюсь к глазам, мужчина усмехается, складывая на груди руки.

— Решила поменять тактику?

Я не сразу понимаю, о чем он говорит. А когда доходит, сжимаю зубы. Так, Софья, соберись, ты здесь не за этим. Я должна донести до него простую мысль: у него есть дочь, которой нужна его любовь. Только вот умеет ли он вообще любить?

— Завтракать будете? — спрашиваю миролюбиво.

Он снова сверлит меня взглядом, но переведя его на стопку блинчиков позади себя, все-таки говорит:

— Конечно.

И усаживается за стол. А футболку надеть?

Приказав себе держаться, я наливаю кофе, достаю из холодильника сметану, быстро сервирую стол. Сама сажусь напротив.

Антон берет блин, поглядывая на меня.

— А ты чего не ешь? Или отравить меня решила?

Я все-таки усмехаюсь. Ну что за человек? Антон Дмитриевич макает блин в сметану и съедает его в два укуса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вкусно, — замечает мне, берясь за следующий. Я терпеливо жду.

Наконец, он допивает кофе, сказать ничего не успеваю, потому что мужчина говорит:

— А теперь выкладывай, что тебе от меня надо? — Я удивленно хлопаю глазами, а он добавляет: — Ну знаешь, это типичный бабский ход. Умаслить мужчину, а потом попросить что-нибудь.