"Небесный огонь" и другие рассказы - Олеся Николаева

— Вам помочь? — участливо спросила я, подскакивая к нему. Так пионеры — тимуровцы спрашивали старушек, которые собирались перейти через улицу.

И он именно так понял мою интонацию, правильно понял. Глянул на меня с обидой, с гневом, решительно рванулся вперед и, поскользнувшись, упал…

Больше он меня никуда не приглашал — ни во ВГИК, ни на индивидуальные занятия, ни вообще — в мир кино.

И оборвалась, не успев начаться, моя кинематографическая карьера…

Ну и еще… Была у мамы подруга — прекрасная безумка Люси, светская дама, жена старого писателя. Она носила баснословные туалеты, широкополые шляпы, длинные шарфы, пила шампанское и могла приехать к моей маме в любое время — хоть в три часа ночи с ворохом неких невероятных историй, восклицая с порога: «Как? Вы уже спите? Да как же можно спать?» Словом, это была очень вдохновенная и экстравагантная дама, к тому же прекрасная собой. Она то и дело «бросала вызов этому миру» и находилась с ним в весьма непростых, страстных и напряженных отношениях. Именно поэтому она любила говорить: «Дети? Помилуйте, я в неволе не размножаюсь!» И, признаться, мне это тогда очень нравилось. Я тоже собиралась «в неволе не размножаться» и «бросать вызов этому миру». Было время, когда я просто мечтала быть такой, как Люси!

Однако судьба моя сложилась иначе и повела по другой дороге. Вскоре я вышла замуж, и за два года у меня родилось двое детей. Люси посматривала на меня со снисходительным высокомерием и потеряла ко мне всякий интерес. Так прекрасная птица летит себе по небу, ничего не желая знать о всяких суетящихся у своей норы запасливых хомячках с барсучками…

Потом прошли годы, она все время кидала этому миру вызов и в конце концов осталась совсем одна. Недавно мне рассказали мои знакомые, что частенько видели ее, старенькую, пьяненькую и обносившуюся, в гастрономе возле их дома. А потом — пришла весть, что Люси умерла. Заснула, бедная, на лавочке в конце октября и замерзла.

Ну и много, много еще у меня было всяких образцов для подражания, желаний, мечтаний… Слава Богу, не все услышал Господь, не на все откликнулся.

Воистину, как это сказано в Великом каноне святого Андрея Критского: «Столп умудрила еси создати, о душе, и утверждение водрузити твоими похотьми, аще не бы Зиждитель удержал советы твоя, и низвергл на землю ухищрения твоя» [1].

…Слава этому Удерживающему нас над бездной, слава этому Низвергателю лукавых наших ухищрений!

Об этом и возвещает мне музыка, устремляющаяся выше крыши моего дома, выше верхушек сосен.

С избытком, или Ничего лишнего

Моя крестная мать Татьяна, жена моего друга, детского писателя Геннадия Снегирева, была удивительно щедра. И ведь нельзя сказать, что они были люди состоятельные. У писателей ведь известно как — то густо, то пусто. Но Татьяна, независимо ни от того, ни от другого, всегда старалась своим гостям что‑то подарить, чтобы ушли они не с пустыми руками. Кто уходил от нее с пакетом кураги, кто с книгами Снегирева, кто — с шоколадкой, а кто, как отец Георгий, грузинский архимандрит, и со шкурой рыси! «Давать ведь лучше, чем брать!» — любил повторять Геннадий Яковлевич.

Немудрено, что порой, и даже весьма часто, запасы этого дома полностью оскудевали и Татьяна не раз просила у нас деньги в долг, чтобы дожить до следующего гонорара. Так мы и жили, благо что в одном доме, — то Снегиревы займут у нас денег, то мы у них. И Татьяна очень часто мечтательно вздыхала:

— Послал бы нам Господь денег, мы бы с Генькой в паломничество отправились на Святую Землю или дом возле монастыря купили!

А Снегирев строго говорил ей на это:

— Бог тебе не завхоз! «Подай ей то, подай это!» И не бухгалтер! — назидательно добавлял он. — И вообще — дай тебе миллион в пустыне, так ты и там ухитришься его тут же потратить.

Тогда Татьяна стала формулировать свою просьбу в более духовной постановке:

— Господи, испытай меня деньгами!

Ну, это и услышал наш друг — лаврский иеромонах, который потом стал епископом, отец Д.

— Деньгами распоряжается Сам Господь, — сказал он. — Каждому посылает столько, сколько тому положено по его духовному устроению.

Но Татьяна полагала, что как раз по ее духовному устроению ей окажется под силу перенести именно такое испытание: сколько бы денег она раздала больным и нищим, скольких бы накормила, сколько бы пожертвовала на храмы Божьи! И себе бы с Генкой чуть — чуть оставила — на благие дела.

А то был у них дом в глухомани, так его постоянно разворовывали: печку разбили, плитку стащили, кастрюли с посудой расхитили, несмотря на то что Татьяна запирала дом на замок. А потом украли даже и входную дверь вместе с этим замком. В общем, погиб дом. И теперь она хотела купить жилье в каком-нибудь обитаемом месте, лучше всего — в маленьком городке, возле монастыря.

Но как только она заводила эти разговоры, Снегирев ее вновь обрывал:

— Бог тебе не завхоз!

Как‑то раз сидел у них в гостях известный московский регент Сергей — смею добавить, один из лучших регентов, он и говорит на это:

— А это как посмотреть, Геннадий Яковлевич. Ежели с той точки зрения, что Господь дает нам все для нас потребное, то в метафизическом смысле так это и есть! Во всяком случае у меня есть свидетельство того, как Господь послал мне в жестокую минуту жизни пятьдесят рублей, и эти деньги спасли меня, перевернув всю мою жизнь. Хотите историю?

— Хотим, расскажи! — заинтересовались все.

— Извольте. Был я ну просто какая‑то шпана подзаборная, так опустился: пил с дружками, гулял. Как-то раз спьяну мы даже уголок Дурова ограбили. Забрались туда и украли…

— Морскую свинку? — попытался сострить кто‑то из нас.

— Да нет, радиолу свистнули, толкнули, все это пропили… А у меня, между прочим, была уже жена и двое маленьких детей. И вот жена мне говорит:

«Сил моих больше нет тебя терпеть, глаза бы мои тебя не видели! Тут дети голодные, их кормить надо, а ты пьешь с утра до ночи. Уходи и без денег домой не возвращайся!» Выгнала меня.

Я долго бродил по улицам, потому что идти мне было некуда, денег взять неоткуда, и я просто метался, как сухой лист по ветру. Вдруг вижу: старушка старенькая, с палочкой, еле — еле ноги передвигает, пробует перейти улицу, а машины идут нескончаемым потоком и никак ей это не удается. Подошел я к ней: «Давай, бабусь, помогу тебе». «Помоги, милок, — говорит, — а то я в храм никак не могу попасть». Перевел я ее, поставил возле самого храма, она и благодарит: «Спаси тебя Господи, дай Бог тебе здоровья, а что это ты такой грустный? Никак скорбь у тебя какая?» «Да уж, — отвечаю, — жена выгнала, сказала, без денег не приходи, а у меня и работы нет, и попросить не у кого». «Да, — вздохнула старушка, — это уж и вправду скорбь. А зовут‑то тебя как?» Я назвался. Она и закивала обрадовано: «Так ты к Сергию преподобному сейчас прямо и отправляйся в Лавру. Обратись к нему — он и поможет!»

Простился я с бабулькой, ну, думаю, может, действительно поехать мне к преподобному Сергию, раз уж больше не к кому. Дошел до вокзала — ба, а у меня и денег‑то на билет нет! Что ж, решил поехать зайцем. Приезжаю, а на станции выясняется, что до Лавры надо еще пешком переть и переть. Тут меня такое сомнение взяло — чего я бабку эту послушал! Куда забрался! Сам уже не рад.

Но в Лавру все‑таки пошел — раз уж приехал, чего ж обратно поворачивать? Узнал, где лежат мощи, встал у них, да так и простоял, мысленно взывая к преподобному.

Пора было, однако, собираться домой: храм запирали, люди расходились, и я отправился восвояси. Добрался кое‑как до дома, думаю — а ну как жена меня выгонит? Денег‑то я так и не принес! Да и на что, спрашивается, рассчитывал, когда в Лавру ехал? Подхожу к своему подъезду и вдруг вижу — возле него расхаживает мой старинный друг, которого я не видел уже давно.

— Ты чего здесь?

— Да вот пришел к тебе, а меня жена твоя выгнала. Я тебя у подъезда и поджидаю. Я тебе деньги принес. Вот. Пятьдесят рублей. Я у тебя когда‑то занимал, да все не мог отдать, а теперь вот — разбогател. Держи.

И протягивает он мне пятьдесят рублей. А я и не помню, чтобы он когда‑нибудь у меня их одалживал!

Взял я эти деньги, принес жене, помирился с ней. А на следующий день меня позвали петь в маленьком церковном хоре. И так моя жизнь стала выправляться и выправляться… И все это благодаря помощи преподобного Сергия! Пятьдесят рублей!

— Ну что ж, — сказала я. — У меня тоже была история именно про пятьдесят рублей.

Только в ней участвовал не преподобный Сергий, а Николай Угодник.

— Не сомневаюсь, — сказал регент. — Я ведь Сергей, а ты — Николаева. Так рассказывай.

— Нам с детьми очень хотелось поехать к нашему духовнику в Печоры. Было уже лето, а дети все сидели в душной Москве, надо было их отсюда увозить, но вот беда — на это совершенно не было денег. А главное — ничто не сулило их появления в обозримое время. Поэтому было невозможно даже у кого‑то их занимать.